Судьба и другие аттракционы (сборник)

Раскин Дмитрий Ильич

Уничтожить лаборатории, чтобы не досталось победителям. Пробраться к оружию и дать бой. Отбить у них Снайпса и Энди. Победители не готовы, не подозревают.

На дисплее, что на запястье у Мэгги (Керенджи не вспомнил, что надо отключить Мэгги от этого вида связи), они увидели, как профессор Снайпс обманул эту троицу.

Что теперь? Уничтожить лаборатории. Завладеть оружием. Отбить Энди. Но первая же проба (Глеб запустил «разведчика-паучка») показала: у них всё под наблюдением и если Глеб с Мэгги сунутся — только лишь выдадут себя.

Значит, придется бороться без оружия.

Наконец,

они вспомнили, что в комнате есть Энди.

— Зачем ты нам без Снайпса? — заворчал отец Габриэль.

Керенджи нажал на курок своего ружья и отстрелил Энди голову.

Глеб и Мэгги пробрались в гостевой коттедж, влезли со двора в окошко. Здесь ни камер, ни жучков, ни еще какой электронной пакости. Отец Габриэль со своими подручными не боги всё-таки и не могли предвидеть всё. Новый план Глеба и Мэгги? В отличие от всего предыдущего он имел хоть какие-то шансы.

У Мэгги едва не лопнуло сердце, когда священник, Керенджи и Браун ворвались в дом.

Аврора Браун стреляет из бластера по стене девятой квартиры. Стена разлетается не на куски даже — в пыль. Среди обломков квартиры, вжавшись в пол, лежит Мария.

— Что еще за хрень? — возмущенно бормочет Керенджи.

Аврора Браун наводит ствол на десятую квартиру.

— Сдурела! — орет на нее Керенджи. — Нас завалит обломками дома. Я не собираюсь проверять на себе вес черепичной крыши.

Ударом ноги он выбивает запертую дверь. Дверь не распахивается даже, а, вылетев из петель, падает на пол. Керенджи входит, в этой своей броне он шире дверного проема, но именно входит, сносит дверные косяки бронированными своими плечами, выламывая по куску стены с каждой стороны.

— Встать! — говорит священник, входя следом за Керенджи.

Глеб и Мэгги встают, стоят перед ними, прижавшись друг к другу.

— Вы вернулись, потому что нашли новые аргументы в нашем давешнем споре и хотите нас поразить? — осклабился отец Габриэль.

— Очень мило с вашей стороны, — говорит доктор Браун, — а то мы уже было свыклись с тем, что профессор совсем уж обвел нас вокруг пальца.

— Жаль только тот новый мир, что вы открыли, — говорит Глеб, — и миллион эмбрионов тоже жалко. Я же понимаю, что вы не остановитесь из-за того, что не заполучили профессора Снайпса и Ульрику.

— Без Снайпса и эмбрионам и миру будет только хуже, — ответила Аврора Браун. — Он бы уберег нас от ошибок и, как знать, удержал бы нас от крайностей.

— Мальчик, — говорит отец Габриэль Глебу, — я заранее знаю, всё, что ты сейчас начнешь декламировать. В нашем мире будут действовать лишь физические и биологические законы — всё остальное, как ты уже понял, мы сочиняем сами. Так что держи-ка свой гуманистический бред при себе.

— Как соблазнительно, правда? — говорит Мэгги, — преодолеть недостатки человеческой природы, снять все неснимаемые, противоречия духа, только вот за-ради чего? За-ради чего такого, что лучше человека, духа, души?! Мы пока что так и не услышали от вас.

— Преодоление, снятие сами по себе уже лучше, чище, правдивее — отвечает священник, — до конца, до предела, до Царства Божьего. Вы, наверное, в убогих своих головенках сто раз

уже как решили, что я мечу на место Бога? Я не так глуп. Я смиренен. И создаю новый мир в смирении. Я хочу создать человека, которому доступен абсолют. Доступен не как Богу, я реалист, я понимаю… но слышите вы, доступен!

— Ну да, я понял, — скривился Глеб, — это ты о себе. Созидаешь такого вот самого себя, умерщвляя, уродуя, кастрируя реальность. Это даже не абсолютное Зло. Это какой-то абсолютный самообман.

— Убей его, — бросил священник Керенджи.

Керенджи поднял ружье.

— Минуту. — Отец Габриэль положил руку на ствол. — Слушай, Глеб, даже если ты вдруг и прав, получается, я всё равно достигаю своего? Даже если потерплю неудачу.

— Он не прав, — раздраженно перебивает доктор Браун. — Мы добьемся своего, только из-за придури профессора Снайпса лет на десять позже. Твои метафизические изыски, Габриэль, меня мало интересуют, уж извини. Мне нужен новый мир.

И вот тут Мэгги увидела: из своей разрушенной комнаты к ним кралась Мария. Абсолютно бесшумно, будто на экране, где всё отключено кроме изображения. В ее руке металлическая подставка, мачта от телескопа, ладошкой она прикрывает остриё, чтобы случайный блик не набежал по отражающим поверхностям, не оказался бы как-нибудь в поле зрения троицы.

— Новый мир? — кричит Мэгги. — Какой он? Что, одно лишь тупое умерщвление свободы?

— Он прекрасен потому уже только, что он мой, — отвечает Аврора.

— Ну это же плоско, — говорит Мэгги. — Плоско!

— Зато правильно, — улыбнулась Аврора Браун. — Но сдается мне, ты просто пытаешься затянуть время. — Доктор Браун убирает тяжелый бластер в кобуру на бедре Керенджи и достает свой маленький револьвер. — Можно было пофантазировать на тему вашей смерти, устроить вам пакостную, унизительную смерть, но мы выше этого и к тому же нет времени. Так что поздравляю, ребята, вы сохраните самоуважение.

Мэгги поняла, что нельзя смотреть на Марию, отвела глаза. Но это была троица профессионалов; если не по взгляду Мэгги, то по тому, что она отвела взгляд, они поняли — за спиной что-то не то. Но было поздно. Удар в спину Авроры Браун был такой силы, что острие мачты вышло из ее груди как кол.

Из-под ружья, из-под руки Керенджи Мария прыгнула ему на плечи, вцепилась в шею своими челюстями. Схвативший Марию, отец Габриэль был отброшен ударом ног, упал.

Мария не перекусила даже, вырвала сонную артерию у Керенджи вместе с прилегающим мышечным волокном. Кровь брызнула на стену веером. Командир космического спецназа сел на пол уже мертвым.

Упав, отец Габриэль выхватил пистолет. Ударом ноги Мэгги выбила эту никелированную дрянь. Он вцепился ей в ноги, пытался вытащить еще какое-то оружие. Глеб наступил ему на горло. Раздавил. Помощь прыгнувшей к ним Марии уже не понадобилась.

Они рыдали, обнявшись. Мэгги, Глеб, Мария. Голова Марии не доставала до уровня их плеч. Мария уткнулась лицом в грудь Глеба, гладит щеку Мэгги.

Эпилог

Миру, что был открыт преступной троицей, больше ничего не угрожает, во всяком случае, пока.