Сва
Шрифт:
– Не в этом дело, – Сва нетерпеливо мотнул головой. – Скажи, ты хоть понимаешь, почему у неё крыша временами едет?
Дик замер в пьяном раздумье, заглядывая в опустошённую бутылку:
– То, что она торчит – факт. Если по чесноку, не знаю, на одном пыхе или ещё на чём? Чува из другой тусовки базарила, уже года два назад, к Лави, вроде бы, один нарк прилип. Короче, полная гумоза. Она поначалу не врубилась, а потом, видно, слабо стало отшить. По фейсу мэн был вполне хипповый, на доске лабал и всё под неувязка несчастного-одинокого косил. Месячишко лав с ней давил, говорил, что ради неё на всех других забил, а потом затащил к каким-то гиббонам во флэтуху, типа стихи-песни
Выпитое вино с неожиданной силой ударило в голову. Сва сидел, скрючившись на подоконнике. Перед глазами плыли тёмные пятна, лестничные ступени, оконная рама, комок фольги. Очнулся он оттого, что Дик вдруг обнял его и поцеловал.
– Ты что? – отстранился Сва.
– Ну, как что? Разве ты не пробовал?
– Спятил?
– И не хочешь?
Сва поднялся, посмотрел в его странно улыбающееся лицо и вытер губы:
– Если ты для прикола, то дерьмово получилось.
– А говорил… Ну, смотри сам. Пусть для прикола, ладно. Тогда пошли.
Что он Дику говорил, Сва не понял, да и не старался. Из головы не выходил его рассказ о Лави, которому страшно, невозможно было поверить.
На следующий вечер Точка подошла к нему и хмуро сказала:
– Вот тебе телефон Лави, сам ей рингуй! Я дважды на её бабку напоролась и такого услышала…
– А с Лави говорила?
– Она её даже не позвала. Не знаю, что там у них? Похоже, дурдом полный.
– Ты же хотела к ней съездить?
– Смысл, если там бабка крезует? Езжай, если хочешь, адрес дам. Но тебя и в подъезд не впустят. Она же в генеральском доме живёт.
Лишь на второй день, после его бесчисленных звонков, трубку подняли и сразу опустили.
– Лави! – успел крикнуть Сва, но услышал в ответ короткие гудки.
Ещё неделю он с угрюмым отчаянием звонил в неведомую квартиру. С каждым разом становилось всё яснее – телефон отключён, дозвониться до неё невозможно. Изнемогая от догадок и предчувствий, Сва каждый вечер плёлся в парадняк. Вопреки разуму, он надеялся встретить Лави или, неведомо как, хоть что-то о ней узнать.
d. Нот
Жизнь безжалостно продолжалась, будто ничего не произошло. Не дрогнуло небо, не обмерли от горя люди, не затих на заснеженных улицах глухой шум машин. Бесследно проползла над городом ещё одна сумрачная неделя. Каждое утро начиналось в вечерних потёмках, время тянулось через непроглядный день похожий на бледный оттиск ночи. Сва вглядывался в потухшее серое месиво, висевшее вместо неба, ездил в университет, маялся на лекциях, тенью бродил по коридорам, шёл в библиотеку, пытался читать, не запоминая ни строчки, и, бросив, направлялся в парадняк.
Там всё было по-прежнему, и его мутило от тоски. Вместе с сигаретным дымом что-то болезненно оседало в груди. Говорить ни с кем не хотелось, но и распрощаться с парадняком, обрывая последнюю связь с Лави, не было сил. И потому Сва несказанно обрадовался, когда в один из вечеров встретил Нота. С ним было легко. В тусовке его считали флавовым мэном, не вполне своим, но ценили. Он учился в консерватории, слыл в знатоком рок-музыки, безотказно давал друзьям послушать диски лучших западных групп. Нот жил у родителей, но по этому поводу не переживал, даже приглашал кое-кого из друзей к себе домой. С ним Сва сразу сблизился и уже не раз заходил в гости. Мама неизменно усаживала их ужинать, расспрашивала Сва об университете и поминутно всплескивала руками:
– Только не говорите мне про рок-музыку и ваши тусовки! Слова-то какие ужасные, – а перед уходом в другие комнаты вздыхала: – Ничего, это пройдёт. Лишь бы вы людьми настоящими выросли.
В комнате Нота они забывали о времени, говорили обо всём на свете, пили крепчайший чай и, привернув звук, до полуночи слушали рок. Отец его был крупным музыкантом и чаще бывал не в Москве, а на гастролях, откуда привозил сыну на заказ любые диски.
– А сам ты что поделываешь? Как с родичами уживаешься? – как-то полюбопытствовал Сва, и Нот замялся:
– Пишу кое-что помаленьку, пробую себя… А с родителями проблем нет. Они у меня свободные консерваторы, я бы сказал. Отец мне говорит: «Ищи, но находи!» Покупает самые крутые вещи, но слушать отказывается, мама тоже – она в Гнесинке вокал преподаёт. Говорят: «кошмар», – Нот усмехнулся. – Понимаешь, у профессионалов к року отношение упорно отрицательное, даже у продвинутых музыкантов, кто не отвергает авангард. Я-то, в разной степени, принимаю всю музыку. Всю, понимаешь, начиная от фольклора, средневековья и классики. Но родители дальше Шостако-вича и Бриттена не идут. Правда, и это немало… Наливай ещё! Это гималайский, копчёный, ты такого явно не пробовал.
Сердце бешено колотилось от выпитого и услышанного. Сва листал, не читая, английские и немецкие альбомы по искусству, разглядывал готические соборы, византийские иконы, обложки незнакомых дисков, лица неизвестных композиторов.
– Всё-таки просвети меня, что сейчас происходит в рок-музыке, в авангарде? Ты же всё знаешь, – спросил небрежно, скрывая жгучий интерес.
– Скажешь тоже. Я знаю… – мгновенно включился Нот. – Знаю только, что классическая музыка умерла. И что энергия творчества давно перешла от остатков авангарда к новому мелодизму рока, основанному на фольклоре и на старом симфонизме.
Он перебирал потёртые конверты, будто протягивал Сва связку ключей от разных дверей и предлагал войти:
– В роке есть всё – и гениальные взлёты и провалы в полное убожество. Противоречий полно. Арт-рок, который я весьма ценю, и спейс-рок освоили технику не хуже авангарда. Взять, хотя бы, электронику, синтезаторы у «Tangerine Dream». Кроме пустых наворотов в роке есть настоящие находки. Например, у «Флойдов» – соединение пения птиц и органа в «Cirrus Minor» или эпизод с мухой, бьющейся о стекло, в «Ummagumma». И всё же… Как ни печально, авангард и рок лишены главного для меня – сакральности. Основ для неё нет. Вместо этого – полёт в запредельное, поиск неслыханной выразительности, почти магических звучаний. У «Дженезис», «Йес», у «Флойдов» есть классные композиции вроде «Onward», «Starship Trooper», «Soon», «Wind And Wuthering», «A Saucerful Of Secrets»… Впечатляет, даже если строго смотреть. Кстати сказать, «йесовские» вещи часто похожи на гимны, звучат, как молитвы. Но это особая группа, почти христианская по духу, хотя и с задвигами. В роке есть своя метафизика, которую упорно называют «психоделикой», к сожалению, больше тёмная, чем светлая. Есть до жути завораживающая красота, экстаз на грани небытия. А ещё – порыв отравленной души к небу, мольба невероятной силы. И тут же срыв в отчаяние, падение на дно и еще ниже, к адским безднам, увы… Недавно в который раз слушал «Stairway To Heaven» – ты ведь «Цеппелинов» знаешь, конечно. На чём держаться в полёте, если веры нет? На кислоте, которая мозг и душу разъедает? Почти, как и икону, кстати. Видел когда-нибудь результат? Мне приходилось – дотла, до мёртвой доски всё смыто. Я слушаю рок как музыкант, в слова не вникаю, для меня это просто английская заумь.