Светоч русской земли
Шрифт:
Они прошли через город, не останавливаясь, только озираясь вокруг, разглядывая наспех сооружённые Борисом валы, полуобвалившиеся кое-где, когда весенние воды подмывали осыпь. Суетились работники, довершая и доделывая. И всё же полный обвод стен города был сотворён и потребовал бы, в случае осады города и приступа, немалых усилий.
В монастыре путников ждали. Игумен Дионисий встречал важных гостей, ибо был уже извещён о том, что нижегородская епископия отошла в ведение Алексия, и о посольстве был предупреждён заранее гонцом.
Он, впрочем, до прихода
Солнце низилось, претворяя свои лучи в старое золото, день изгибал, и Волга, видимая отсюда в небольшие, в два бревна, оконца, играла, стремясь в татарскую степь.
– Князь Борис имеет ярлык от татарского царя!
– сказал Дионисий, ходя по горнице.
– От булгарского царя и царицы Асан!
– уточнил Сергий.
– Андрей на смертном ложе уступил ему город!
– возвысил голос Дионисий. Он мучался тем, что вынужден говорить всё это духовному мужу, которого чтил, и с которым не об этом хотелось бы ему беседовать.
– Не ведаю даже, примет ли он вас!
– Дионисий пожал плечами, скосил взгляд на Сергия: не сердится ли тот?
Но Сергий сидел, отдыхая, и смотрел на Волгу, посвечивающую золотыми искрами сквозь путаницу ветвей. Усмехнулся и спросил, где - та келья, в которой они беседовали в первый приход Ворфоломея к прославленному уже тогда игумену.
– Сгорела, - ответил Дионисий.
– Три раза горел монастырь, всё тут рубили и ставили заново!
– сказал и умолк.
Ничего не спросив, Сергий заставил его вспомнить ту давнюю беседу и слова о русичах, что, совокупясь воедино, когда-нибудь ниспровергнут Орду. И не о том ли он твердил, не уставая, суздальским князьям вот уже которое лето подряд!
– Борис должен уступить старшему. Иначе не будет порядни в земле!
– сказал Сергий.
– Владыка велел, ежели князь окажет упорство, затворить церкви в городе!
– Он помолчал, давая игумену Дионисию осознать сказанное, и прибавил.
– Помысли, Дионисие, с кем - ты и возможет ли Борис, один, в споре со своим старейшим братом противустать Владимирской Руси, да ещё и Мамаевой Орде?
Слова упали, как камни в воду. От них пошли всё расширяющиеся круги. Противостоять Алексию для Дионисия значило остаться в одиночестве, поддерживая упрямого удельного князя. Устранить себя от дела он тоже не мог. Сергий ждал ответа, и в молчании была твердота. Дионисий сел. Встал и начал ходить по покою.
– Может, мне сперва перемолвить с князем?
– спросил он, чтобы оттянуть, отложить неизбежное.
Сергий повёл глазами туда-сюда. И отверг. Дионисий покраснел, насупил брови. Ему было чуждо подчиняться чужой воле. Он опять долго молчал.
Сергий смотрел то в окно, то на него. В лице у него был тот же свет, что и за окном. И Дионисий, продолжая молчать, начал постигать: что митрополит - прав, что должно не раздувать распрю, а помирить братьев, а для того заставить Бориса соступить с нижегородского стола, и что ему, Дионисию, пристойно и лепо споспешествовать в том игумену Сергию. Он поднял глаза и сказал:
– Из утра поведу вас ко князю! Не послушает Борис - будем затворять храмы!
Глава 24
Князь Борис о московском посольстве узнал, когда уже московиты вступили на княжеский двор и ближний боярин позвал его встретить гостей. Борис, почувствовав недоброе, вышел на глядень. Внизу по двору шествовала, направляясь к княжескому терему, череда клириков, среди которых Борис увидел игумена Дионисия и незнакомых ему иерархов.
– Отколе?
– Из Москвы, от владыки Алексия посыл!
– ответил боярин.
– Как пустили?!
– выдохнул Борис.
– А как могли не пустить?
– сказал, пожав плечами, боярин.
– Они идут от Печёрского монастыря, ну а кто же из ратных наших игумена Дениса, да и с архимандритом московским, владыкой посланным, в город не пустит! И я не прикажу, и ты не прикажешь, княже!
– Почто они?!
– Мыслю, к суду с братом тебя созовут!
– заключил Степан Михалыч, вздыхая.
– Выдь, княже! Неподобно тово, духовных лиц от крыльца отгонять!
Борис обозрел нахмуренное лицо боярина, понял, что встречи не избежать и пошёл вниз по лестнице. Со сторон выбегали холопы, слуги, челядь, выскочил ключник, духовник Бориса скатился с лестницы.
Борису стало только стать в сенях и, целуя в ответ подставленные ему руки, принимать благословения московитов, которых тут же и наименовывали ему:
– Архимандрит Павел! Игумен Герасим! Игумен Сергий!
Это были главы посольства, а за ними следовали ещё попы, дьякона, служки, печёрские иноки и монастырские слуги в мирском платье.
Дионисий глянул на него с сожалением и сказал, благословляя Бориса:
– Внемли, княже!
Началась суета знакомств, усаживаний, добывания приборов, тарелок, мисок, вилок и ножей, дорогих рыбных блюд для монашествующей братии.
Архимандрит Павел сказал несколько слов о горестном времени, о засухе, о голоде, о моровой беде, которыми - казнимы христиане за грехи гордыни, ссор, свар, себялюбия и неисполнения Завета Христа о братней Любви. Борис слушал, темнея и жесточая лицом. Но повели он сейчас кметям вышвырнуть отсюда эту рясоносную свору - и ни у кого из дружинников не поднимется на сиё рука, и он, князь, останется, опозорен навеки. Приходилось терпеть!
Игумен Сергий, сначала почти незамеченный Борисом, вступил в разговор, высказав, то, ради чего московиты и прибыли сюда: