Светоч русской земли
Шрифт:
Исаакий отказался стать игуменом новой обители. Тогда Сергий обратился к Роману. Тот попросил у Сергия времени подумать, до утра.
В эту ночь Сергий, да и все пришедшие с ним радонежане молились. Они собрались под утро кучкой, спутники Сергия, готовые идти за своим учителем на край света. Ждали Романа, наконец, пришёл и он. Сергий поднял на него взор, который не могли забыть, однажды увидев, многие. Будто в живом, смертном муже таился ещё другой, иной, наблюдающий этот мир, терпеливый и мудрый. Глянул и всё понял. Роман рухнул на колени.
– Благословляю тебя, чадо, на сей труд и радую за тебя!
– сказал Сергий.
Романа
И снова Сергий прислушивается к себе, а река всё несёт воды, ударяя в берег, и высится церковь у него за спиной...
Он встал, велел созвать всех, троекратно облобызал каждого из иноков. Принял посох. Выходя из ворот, снова осмотрел творение своих рук, осмотрел столпившуюся братию, привыкшую к нему, как к своему наставнику, и понял, что совершил ещё один подвиг, надобный родной земле, и с просветлевшим лицом благословил обитель. Потом повернулся и пошёл, уже не оглядываясь. Роман и московские посланцы поспешали следом. Архимандрита с игуменом в ближайшем селении ждали кони. Сергий же с Романом намерились путь до Москвы проделать пешком.
Глава 22
Алексий ждал и принял Сергия, отложив прочие дела. Назавтра днём рукоположил в дьякона, а затем в пресвитера ученика Сергея, Романа, и отослал его игуменствовать на Киржач.
Когда уже всё было свершено, пригласил радонежского игумена к себе в келью с архимандритом Павлом.
– Труднейшее хочу поручить тебе, брат!
– сказал Алексий, не ведая ещё, как вести разговор о нижегородских нестроениях.
– Хочешь, владыка, послати мя в Нижний Новгород?
– спросил Сергий, спрямляя пути разговора и сминая все замыслы Алексия.
Алексий, помолчав, сказал:
– Борис не по праву сидит на нижегородском столе!
– И, уже торопясь, чтобы Сергии снова не обнажил своего знания, добавил.
– Дмитрий Костянтиныч согласен подписать ряд с Москвой, отрекаясь от великого княжения!
– Ему привезли ярлык?
– спросил Сергий.
– Да, от Азиза-царя!
– ответил Алексий.
Архимандрит Павел вздыхал, глядя то на того, то на другого.
– Борис должен уступить город и подписать грамоту об отречении?
– спросил Сергий, утверждая.
– Да.
– Князь Борис получил от царицы Асан ярлык на Нижний Новгород!
– решил вмешаться архимандрит Павел.
Сергий кивнул. Видимо, он знал и это.
Он предвидел и закрытие церквей, предложенное Алексием. И сказал, осуровев лицом:
– Мор!
И стало ясно, что эта мера - и жестока, и груба...
Было в лице Сергия нечто новое. По-прежнему румяны были впалые щёки и здоровой - худоба, и стан - прям, и руки - крепки и чутки. Но что-то прежнее, юношеское, что так долго держалось в Сергии, изменилось, отошло, отцвело. Спокойнее и строже стали глаза, не так пышны потерявшие блеск волосы. Когда переваливает за сорок, возраст сказывается всегда. Возраст осени? Или всё ещё мужества? Возраст свершений! Для многих - уже и начало конца. И Алексия охватил испуг, он устрашился движения времени, явленного ему в этом лице. Но Сергий глянул ему в глаза, улыбнулся, и две морщинки сложились у глаз.
– Ты разрешишь мне, владыка, прежде побывать у Троицы?
Алексий принялся объяснять, что да, конечно, что он и посылает его троицким игуменом, и потому тем паче...
Всё это было не важно. Сергий шёл в Нижний Новгород, ибо правда была всё-таки на стороне Дмитрия Константиныча, и потому, что он знал другое: что всё это - и княжеская грызня, и споры из-за великого стола - тоже не важно. Придёт конец, уравнивающий всех, и думать надо о Вечном, собирать богатства, которые червь не точит и тать не крадёт. И пока этого не поймут, всё будет так, как есть, и не переменит своего течения, даже невзирая на необходимые в сём мире усилия Алексия.
Архимандрит Павел вышел первый. Они остались одни.
– Простишь ли ты меня, Сергие?
– спросил Алексий.
– Ты взял крест на рамена своя, - сказал Сергий.
– И должен нести его до конца!
– Помолчал и прибавил.
– На худое меня не зови. Токмо на доброе!
– И ещё помолчал и сказал.
– Смирять братьев надобно! Это - мой долг, как и твой!
Они троектратно облобызались. И у Алексия возникло чувство, что он - младший и сегодня целует своего учителя, без которого ему трудно жить на Земле!
Когда утром другого дня Сергий подходил к горе Маковец, у него забилось сердце и пересохло во рту. Он остановился и долго стоял, смиряя себя.
Троицкие старцы, пожившие на воле и испытавшие эту волю на себе, не хотели испытывать её больше. Они давно уже покаялись, передумали все свои нелюбия и теперь хотели вернуть Сергия.
Бил колокол. И иноки вышли и стояли рядами вдоль пути, иные падали ниц. К нему теснились, целовали руки, хватали за полы дорожной свиты, просили простить.
Братии, хулившие Сергия и радовавшиеся его уходу, исчезли предыдущей ночью, покинули обитель, прознав о возвращении игумена.
Стефан ждал его в келье. Когда Сергий вошёл, брат встал на колени, склонил голову и сказал, что понял всё и теперь готов уйти из монастыря. Сергий поднял его с колен и поцеловал в лоб и сказал:
– Прости и ты меня, Стефане!
Затем они долго молились в келье, стоя перед аналоем, между тем как Михей за стеной в хижине готовил покой к праздничной встрече учителя, а учинённый брат уже созывал братию к молебствию и торжественной трапезе.
Перебыв в обители малое время, Сергий, в сопровождении архимандрита Павла, игумена Герасима и нескольких отряженных с ним попов и иноков, вышел в путь. Стрела вылетела, толкаемая тетивой владычной воли, и устремилась к цели.
Глава 23
Посольство Сергия было столь невелико и непышно, что его не заметили в Нижнем Новгороде. Кучка пропылённых, умученных жарой иноков переправилась на дощанике через Оку и от перевоза устремила свои стопы в гору, по направлению к городу. Их не остановили в воротах, поскольку иноки сказали, что идут в Печорский монастырь к игумену Дионисию.