Светят окна в ночи
Шрифт:
Остановившись как вкопанный в длинном институтском коридоре, Ильдар вспоминал, будто прослушивал магнитофонную пленку их разговора, как он бормотал шефу в ответ: «Конечно… обязательно», — и только теперь осознал, что с е г о д н я, в семь вечера, он пойти к Абдурахмановым не может: возле «Космоса» в это время будет ждать Нуралия…
— Равиль, — тронул Юлдашев водителя за плечо, — извини, пожалуйста, давай лучше на дачу…
От неожиданности тот не сразу притормозил, и несколько мгновений машина неслась в том же направлении; до квартиры, где жил шеф, оставалось
Она была нежной — Ильдар понял это, как только увидел ее впервые в читальном зале за столиком с надстроенной стойкой, — и ее затаенная нежность, которая — сейчас, дожив до седин, он ясно отдавал себе в этом отчет — могла прорваться только раз в жизни, но уже навсегда…
Город медленно уплывал назад по обеим сторонам размахнувшегося к окраинам шоссе, а машина стремительно неслась вперед, расплескивая лужи на асфальте, «дворники» с натужным скрипом скользили по ветровому стеклу…
Возле кинотеатра она, конечно же, смутилась бы — ведь никогда раньше они даже не разговаривали ни о чем, кроме книг и статей в журналах. А он — как будто согласием встретиться она сняла сковывающий запрет с природной его веселости и остроумия, за которые его так любили и в университете, и в лаборатории, — говорит, говорит…
Рассказывает ей о своей работе, о доме, о матери в деревне — обо всем, что знает и думает, и нет перед ней никаких тайн, можно поделиться самым важным и нужным, — а она только слушает, чутко улавливает каждое слово, улыбается каждой его остроте… И так ходят они вместе до утра, по спящим улицам, и в сумерках он видит ее блестящие глаза, завитки черных волос и целует прохладную щеку возле вязаной шапочки.
Как бы ей пошла фата, как тихо и радостно — никакие силы не могли бы оторвать их друг от друга — она смотрит прямо ему в глаза под разноголосый гул ребят из общежития и выкрики «Горько!», а рука — узкая, слабая, от которой он столько раз не мог отвести взгляда, пока она вписывала названия книг в его формуляр, — рука ее лежит у него в ладони.
Вот она уже с детьми — трое, пятеро сорванцов и непосед, ласкающихся к нему, когда вечером он возвращается с работы, и, усталая от забот, она улыбается ему. Спокойная, поддерживающая мир в семье, живущая одними с ним интересами и проблемами…
— Приехали, Ильдар Газизович, — водитель тронул его за руку и смотрел вопросительно, хоть и привык ничему не удивляться. Машина неподвижно стояла возле высокой ограды с башенками ворот. «Дворники» стирали со стекла бисерные капли.
— Да, хорошо, дружок, завтра, как обычно, — он пожал Равилю руку и поднялся с сиденья.
Пока машина разворачивалась — Равиль крутанулся на «пятачке» так, что колеса зависли над канавой, — он закрыл калитку и пошел к дому по узкой дорожке, выложенной квадратными ребристыми плитками. По краям в полутьме угадывались кусты, торчали какие-то прутья.
Он вдруг понял, что никогда не замечал, что тут растет. Даже деревья не замечал, хотя просиживал с гостями и с домашними многие часы в шезлонгах на лужайке напротив крыльца. И вдруг представил, как Нуралия копается в земле здесь, на грядках возле дорожки, и поднимает на звук скрипнувшей калитки голову, поправляет рукой платок, улыбается ему…
Резкий звонок разомкнутой сигнализации вывел его из оцепенения — обычно он успевал толкнуть дерматиновую дверь и нажать невидимую кнопку контрольного сигнала.
Внутри стоял нежилой запах — сколько здесь уже никто не был? Неделю, две?
Юлдашев включил свет, переоделся в широченный даже для его мощного тела зеленый халат — «персидский», говорили гости, когда он выходил к ним в таком барском одеянии. Потом заварил себе крепчайший кофе — врачи запрещали категорически — и, пристроившись на холодном диване, стал пить маленькими глоточками обжигающую горечь. Тишина снова наполнила дом, который — Ильдар Газизович вдруг ощутил это — жил, пока никто не приезжал сюда, собственной жизнью, и хозяин дачи не имел к этой жизни никакого отношения.
Может, в самом деле не имел? И здесь, на шикарной двухэтажной даче, и дома, в четырехкомнатной квартире в центре города — тоже? Может, он везде чужой, или, наоборот, все вокруг чужое…
Телефонный звонок, раздавшийся в полной тишине, был таким неожиданным — он привык к мягкому журчанию своих аппаратов на специальном столике, — что Ильдар Газизович дернулся в раздражении: сколько раз говорил, на кой черт делать звонок на полную мощность!
— Да! — не в силах смять раздражение, бросил он в трубку, хотя понимал, что звонивший ни в чем не виноват.
— Ты что не заехал домой? — жена говорила без обиды или раздражения, просто констатировала факт. И от ясного сознания, что ей все равно, на дачу ли он поехал или еще куда-нибудь, Юлдашеву стало вдруг пусто и горько…
И сердце вдруг защемило.
Должно быть, все-таки врачи правы, подумал он, вреден кофе…
В трубку он ничего определенного не сказал — да она особенно и не ждала ответа. Просто узнала: муж на даче, не попал в дорожную катастрофу, здоров. Остальное ее не интересовало.
— Подожди, — после затянувшейся паузы услышал он, едва не нажав на рычажки, — папа приехал, хочет поговорить с тобой, — и в трубке стало тихо.
Ильдар Газизович ждал, разглядывая едва различимый узор обоев на стене. Раньше он их даже не замечал: что-то темно-малиновое или коричневое. Жена выбирала из того, что предлагали строители… Но сейчас рисунок, нанизанный на частую вертикальную полоску, поразил его не только своей несуразностью, дурным вкусом, будуарной слащавостью, но еще чем-то неприятным, тоскливым. Что-то рисунок ему напоминал, но он никак не мог ухватить что…
— Привет! — услышал Юлдашев бодренький говорок тестя. — Ты что же это, дружок, сбежал на дачу, понимаешь, а? Хоть бы меня предупредил, вместе бы похолостяковали…
— Да так, — ему не хотелось отвечать тестю, тем более что тот в свои шестьдесят семь все понимал и между строк, и в телефонных паузах — в отличие от дочери. А уж друг друга они поняли давно и так же давно научились не показывать этого никому — ни домашним, ни посторонним.
— Ничего, все нормально, — Юлдашев хотел было переключить разговор на какую-нибудь деловую тему, но просто сказал: — Завтра увидимся.