Свежий ветер
Шрифт:
Я не знал, что думать обо всем этом. Представляя ее себе, я видел Джену такой, какой помнил ее, когда она с уверенной полуулыбкой на губах робко глядела на меня из-под густых, темных ресниц и с какой-то трогательной уязвимостью позволяла заключить себя в объятия. Но в следующее мгновение это изображение осыпалось осколками, уступая место другому, и я видел ее стоящей плечом к плечу с агентами «Цербера», облаченной в их броню, использующей их оружие, следующей их планам. Она опровергала все, что, как я считал, мне было известно о ней.
Я вспомнил взгляд, которым она проводила меня на Горизонте. Ее приоткрытые губы слегка подрагивали, будто она не понимала происходящего и не в состоянии была поверить
В голове до сих пор не укладывалось, что она жива; каждую ночь теперь я просыпался, пребывая в уверенности, что все это мне приснилось – так же, как и прежде, когда мое подсознание возвращало ее к жизни. Я просто не мог переварить эту информацию.
Она заслуживает объяснения. Заслуживает того, чтобы знать, что мне, в отличие от «Цербера», по-прежнему нужна она сама, а не ее достижения.
Удалив ее имя, я написал «Шепард» взамен, лишь для того, чтобы хоть как-то заставить себя начать. Я сознательно использовал ее фамилию – пусть, возможно, в этом и не было нужды, но я не мог притворяться, что уже не злюсь. Только та женщина, которую я помнил, которой до сих пор отводилось место в моем сердце, была для меня «Дженой». Та же женщина, что я повстречал на Горизонте, была коммандером Шепард и никем более – черствой, смертоносной и чертовски упрямой, готовой на что угодно, лишь бы выполнить задание. Я сумею написать профессионалу, но не любимой, потому что в противном случае в сообщение грозила хлынуть боль, накопившаяся во мне за прошедшие с ее «гибели» годы. Я не мог принять ее возвращение и не задаваться вопросом, почему ее не было рядом в эту самую секунду. Так что я решил держать ее на расстоянии вытянутой руки. Так было безопаснее, но это нисколько не облегчало задачу облечь в слова свои мысли.
«Шепард,
Я сожалею о том, чем обернулась наша встреча на Горизонте. Я провел два года с момента крушения «Нормандии», пытаясь наладить свою жизнь, и наконец-то мне стало это удаваться. Без тебя было так трудно. Много времени у меня ушло на то, чтобы просто смириться с тем, что тебя больше нет, и еще больше на то, чтобы начать жить дальше».
Перечитав написанное, я пришел к выводу, что это хорошее начало. Я не стал рассказывать о том, что мне пришлось без остатка посвятить себя работе – единственному, что у меня осталось, и о том, как в конце концов напился до беспамятства и начал видеть галлюцинации. Ей ни к чему знать об этом. Меня передергивало от одной мысли о том, насколько тяжело мне было пережить ее потерю, в то время как она, очевидно, очнулась через два года и с новыми силами и легким сердцем встала во главе нового корабля и новой команды.
Однако мое убеждение, что все известное мне о ней – ложь, никак не вязалось с тем, как она смотрела на меня, когда поняла, что я не пойду за ней. Теперь я просто не знал, во что верить.
«Когда до меня стали доходить слухи о том, что ты жива, я решил, что это дурацкая шутка – что-то наподобие тех ВИ. «Цербер» далеко не первый, кто использовал твое лицо и голос в своих целях, и я думал, что другого объяснения нет и быть не может, ведь люди не возвращаются из мертвых. Но стоило мне увидеть тебя на Горизонте, как я понял, что это и вправду ты. Я наблюдал за тобой с помощью видеокамер - никто не может сражаться так, как ты. Хотя бы это они оставили нетронутым. Но я никак не мог поверить, что ты работаешь с «Цербером», не мог поверить, что только ради этого ты вернулась
Они не заслуживали ее. Не заслуживали ее умений, ее таланта, ее несокрушимого духа, который никогда не позволит ей сдаться. Она слишком хороша для них – почему она сама этого не видит?
«Многое изменилось за эти два года. Мне известно, кто я – солдат Альянса, всегда им буду. Но я не знаю, кто ты. Мне так хочется верить, что это и вправду ты, женщина, которую я полюбил…»
Остановившись, я перечитал написанное и, наградив себя весьма нелестными эпитетами, удалил последнюю фразу.
«Мне хочется верить, что это и вправду ты, женщина, которую я когда-то знал на борту «Нормандии»; правда, хочется. Если это действительно ты, то я уверен, что ты найдешь способ остановить атаки коллекционеров – так же, как сделала это на Горизонте, и при этом не позволишь «Церберу» запудрить себе мозги. Тебе известно, что я думаю о них, как и то, что пока ты с ними, а я с Альянсом, не в моих силах помочь тебе. Но ты лучше них, сильнее. Ты справишься – как всегда. Просто будь осторожна, я прошу тебя.
Кейден».
Закончив писать, я критически перечитал послание. Да, оно выглядело непродуманным, поспешным, но я остался доволен. Я знал, что если возьмусь доводить его до совершенства, то в итоге в письме не останется ни капли истинных эмоций, и оно просто превратится в отчет. Бессмысленно таиться от нее теперь. То, как я скорбел после ее смерти, все изменило.
Я не стал писать о том, как скучал по ней, как с нашей последней встречи снова начал видеть сны. Если бы не форма Альянса и не воспоминания о последних проектах «Цербера», я бы сообщил ей, где она смогла бы подобрать меня; я бы присоединился к ней, как Гаррус. Мысль о том, чтобы вновь работать с ней, была чертовски соблазнительной, но я знал, что не отступлю от своих слов: пока она оставалась с «Цербером», а я служил Альянсу, я не мог помочь ей. Все, что было в моих силах - это… дать ей знать, как много она до сих пор значит для меня, и надеяться, что это происходит на самом деле и что однажды она вернется ко мне.
Лиара настаивала на достоверности своих сведений: Шепард очнулась от комы менее месяца назад – вот почему информация о том, что ее видели на Омеге и за ее пределами, носила лавинообразный характер. Это также объясняло ее двухлетнее молчание. Однако, даже принимая все это во внимание, я все равно видел два возможных варианта: либо они вернули ее такой же, какой она когда-то была, и это означало, что ее только что отверг мужчина, который буквально надышаться ею не мог в последнюю встречу; либо они каким-то образом изменили ее, внушили ей идеи, но столь ловко, что эти мысли вполне могли сойти за ее собственные, а потом убедили сотрудничать с ними на правах верного агента «Цербера».
Чувствуя, как что-то болезненно сжимается в груди, я осознал, что мне не нравится ни один из этих сценариев. В обоих случаях я оказывался сволочью, обвинившей ее в том, в чем она была не виновата; горечь потери извратила воспоминания о наших отношениях до такой степени, что я стал считать, будто она мне что-то должна только потому, что ей не довелось испытать те же сердечные муки, что и мне. Если верить Лиаре, то, очнувшись, Джена обнаружила себя в руках «Цербера», а значит, вне всякого сомнения, уже многое вынесла. Я обвинил ее в том, что она вернулась и разрушила тот образ ее и наших отношений, что я создал в своей голове. Мне следовало понимать, что все не так просто. Когда-то я являлся одним из немногих, кому посчастливилось узнать женщину, стоявшую за легендарным именем, а затем я повел себя так, словно она не имела права опровергнуть мои выводы или выбрать свой собственный путь.