Свежий ветер
Шрифт:
Здорово, наверное, быть хомяком. Я до сих пор не придумала ему имя. Мне нравилось наблюдать, как он бегает по клетке за неимением лучшего занятия, ни о чем не тревожась, даже не подозревая об опасности, таящейся в черноте космоса, или о коллекционерах, скрывающихся за ретранслятором «Омега-4».
С этими мыслями я позволила хомяку вскарабкаться по моему предплечью и, осторожно взяв его в руки, подошла к постели. Опустив зверька на одеяло, я села на пол в ногах кровати и, положив голову на сложенные руки, стала наблюдать, как он принялся исследовать незнакомую территорию. В конце концов хомяк приблизился к моим рукам и, обнюхав их, потерся носом о раскрытую ладонь.
– Ты – один из моих немногочисленных друзей, тебе это известно? – спросила я практически
************
«Ты можешь обвести кого-то вокруг пальца лишь в том случае, - говорит он, не отрывая взгляда от того, к чему прикованы и мои глаза, а именно – от куска ткани, зажатой в его руке, которой он протирает оружие, - если и они, в свою очередь, пытаются обмануть тебя. Нельзя обдурить честного человека – он сразу учует это, как неприятный запах. Без труда ты сумеешь провести только того, кто достаточно самонадеянный, чтобы считать, что может обыграть тебя в этой игре. Такой человек не почувствует смрада, потому что будет думать, что вся вонь исходит от него самого».
Неожиданно он поднимает на меня взгляд, и я, приоткрыв рот, с изумлением смотрю на него широко распахнутыми глазами. Мне всего десять, и он по крайней мере в шесть раз больше меня; его голос звучит подобно рокоту двигателя, а лицо украшают татуировки. Мне всего десять, но я уже завидую большой красной цифре X на его плече, которую он с гордостью демонстрирует, как медаль. Почти половину его тела покрывают шрамы, но он добр ко мне, потому что я никогда не боялась его.
«Так скажи мне, - говорит он, - ты знаешь, как это работает?»
Я киваю с, как мне кажется, умным видом, и рассказываю ему все то, что сумела запомнить из наших прежних разговоров касательно этого конкретного дела. Ему нравится общаться со мной в перерывах, пока я болтаюсь поблизости и стараюсь найти себе полезное занятие, потому что я умею держать рот на замке. Сейчас я говорю о том, как мы выяснили, что последняя поставка красного песка была разбавлена модифицированным экстази – глупая ошибка безмозглого исполнителя. Я говорю о закулисных сделках и обманах, в результате которых мы останемся в прибыли, потому что эти люди не были честны с нами, и нам это известно. Эти слова, произнесенные моим детским голоском, звучат так же нелепо, как и слово «дерьмо» в устах трехлетнего малыша на глазах его старающегося сдержать смех отца. Мне всего десять, но я уже знаю, что единственный способ выжить в этом мире – притворяться, что тебе известно все, пусть даже на самом деле ты понятия не имеешь о том, что происходит.
Испещренные шрамами губы человека растягиваются в улыбке, обнажая несколько металлических зубов.
«Смышленая девочка, - бормочет он, - неудивительно, что Калверн держит тебя при себе».
Он смотрит на свое оружие с неподдельной любовью – чувством, которое я уже начала понимать. Мне еще не доверяли своего собственного пистолета, и я обходилась холодным оружием, спрятанным в моей одежде. Пока что я применяла его лишь для того, чтобы вскрывать сумки туристов. Я еще не знаю этого, но однажды буду использовать те же самые ножи, чтобы перерезать глотки.
Он замечает мой взгляд.
«Вот, - произносит он, протягивая мне зажатый в его огромной ладони большой пистолет. – Раз уж ты такая умная, я позволю тебе немного подержать Мэри-Энн».
Я сжимаю тяжелое оружие в своих коротеньких пальчиках, и мне нравится это ощущение. Я поднимаю руку, направляю пистолет вперед и нажимаю на курок, пока он не издает щелчок. Замечательный звук. Он даже не моргает, но рычит, отбирая у меня оружие.
«Какого хрена ты делаешь?»
«Оно не заряжено, - отвечаю я, пожав плечами и сохраняя спокойное выражение лица, хотя сердце неистово колотится в груди, - я знаю». Я рискую, пытаясь найти границы дозволенного, но теперь мне кажется, что та странная, братская привязанность, которую он ко мне испытывает, убережет меня. «Ты всегда вынимаешь патроны перед тем, как чистишь свое оружие». Он смотрит на меня, прищурившись,
Проследив за моим пальцем, он понимает, что я права, и разражается гулким хохотом, который, кажется, сотрясает стены склада. Он спрашивает, когда мой день рождения, и я отвечаю, после чего он обещает подарить мне игрушечное духовое ружье – достаточно маленькое, чтобы мне было удобно держать его в руках, но только если я поклянусь никому не говорить об этом. Широко улыбнувшись, с замиранием сердца я заверяю его, что не проболтаюсь. Еще одна моя победа. В следующий момент его зовут – они выдвигаются, и нет, я не могу пойти с ними, не могу даже посмотреть. Я ведь помню, чему научилась сегодня?
«Да, - отвечаю я, - чтобы с легкостью добиться желаемого, нужно позволить противнику поверить, что он одерживает верх. Не раскрывай свои карты до тех пор, пока это не станет по-настоящему необходимо – позволь им увериться в своем превосходстве, и рано или поздно они совершат эту ошибку – недооценят тебя».
Он по-отечески треплет меня по уху.
«Молодец».
Это воспоминание однажды явилось ко мне во сне, и я снова подумала о том, что преподнесенный мне тогда урок до сих пор остается одним из самых важных в моей жизни. Меня всегда недооценивали, и я снова рассчитывала на это. Ночь за ночью я проводила в своей большой и пустой постели, раз за разом прогоняя в уме мельчайшие детали плана – моего оберега, якоря, связывающего меня с миром, в котором не было «Цербера», бесконечных подозрений и предательства. Я убеждала себя в том, что сумею вернуться туда, как только выполню эту миссию, если выживу и смогу избавиться от влияния Призрака. В том мире мне не нужно будет постоянно оглядываться и сомневаться в людях, прикрывающих мою спину. Там мне не придется отчитываться перед человеком, который, как я точно знала, преследовал какие-то свои интересы; не придется лгать и изворачиваться, чтобы убедить его в том, что я следую намеченной им для меня линии. И временами мне было… трудно не забывать, во что я на самом деле верила.
Время от времени паранойя разыгрывалась не на шутку, и мне снились бесчисленные предательства и головоломки, которых я просто не могла разгадать. Тогда я просыпалась в холодном поту, жадно глотая воздух, и пыталась убедить себя в том, что это всего-навсего сон, а затем вспоминала, что нахожусь на их корабле, и что в эту самую минуту СУЗИ регистрирует мои жизненные показатели, которые, вне всяких сомнений, свидетельствуют о том стрессе, в котором я пребываю. То, что ты параноик, еще не означает, что над твоей головой не висит меч, готовый в любой момент отсечь тебе голову.
Несмотря на все заверения Миранды, я до сих пор отчасти была уверена, что в моем искусственном глазу – а я даже не помнила, который из них ненастоящий – вмонтирована камера, следящая за каждым моим шагом. В конце концов, ее вера в свои слова не являлась для меня доказательством.
Однажды ночью, проснувшись от очередного кошмара, и, осознав, что больше не засну, я умудрилась напечатать сообщение на планшете, глядя прямо на стену и прикрыв руки одеялом, предварительно отключив все сетевые соединения. Вне всякого сомнения, я наделала уйму ошибок, но разыгравшаяся паранойя заставляла меня проявлять изобретательность, потому что мне было важно, чтобы «Цербер» не узнал об этом. Засунув планшет под подушку рядом с пистолетом, но продолжая при этом сжимать его в пальцах, я сумела заснуть. Следующим утром я разыскала Гарруса и передала ему свое сообщение с таким невозмутимым видом, словно это был финансовый отчет, а не указание просканировать каждый дюйм моего тела с целью выяснить, нет ли во мне чего-либо, передающего или принимающего сигналы, да еще так, чтобы не возбудить подозрения «Цербера».