Свидетель
Шрифт:
– Задачу понял. До встречи, шеф.
– Удачи!
Черкасов глотнул остаток чая, решительно застегнул все пуговицы на тонкой льняной рубашке, намотал на шею арабского типа шарф и пошел наводить справки об индусе-целителе. Как выяснилось, чудотворце...
* * *
– К вам нелегко попасть, - деловито сказал Черкасов, усаживаясь на плетеный стул перед пожилым длинноволосым индусом.
– Пожалуй, на прием к президенту записаться проще.
– Ты всё-таки тут.
– Да. Спасибо, что помогли мне с сердцем. Но я по другому вопросу. Говорят, вы творите чудеса. Мне требуется чудо. Я готов заплатить, сколько нужно, - начал Валерий, раздраженный тем, что аудиенции этого маленького, худого индуса с седоватой бородой и живыми карими глазами пришлось ждать почти восемь часов изнуряющего жарой дня. Здоровый скепсис боролся со стремлением получить желаемое. Черкасов так устал, что готов был, если понадобится, даже вытрусить волшебство из этого гуру.
Пражни-джи склонил голову и посмотрел на гостя невинно, будто дитя, но Валерий почувствовал подвох.
– Ты красив, как принц, и богат, это видно. Привык раскрывать любые двери, - медленно заговорил мудрец.
Его манера говорить тоже вызвала раздражение у Черкасова: конечно, куда торопиться этому индусу в белых одеждах? Чудеса нужны всем, и паломники со всего мира томятся с вопросами в очереди на жарком солнце Ришикеша, готовые умолять гуру о милости и платить.
– Будда тоже был принцем, наследником огромного королевства, - продолжал на ломаном, слишком мягком, но понятном английском Пражни-джи.
– Это не мешало ему ходить почти голым и отречься от роскоши ради света в сердце.
– Что же, - невесело хмыкнул Валерий, - вы предлагаете мне раздать деньги и ходить голым?
– Я тебе ничего не предлагаю, - улыбнулся мудрец.
– Деньги не мешают. Если все - целое, как можно взять и отделить от него деньги? Они ведь не помешали императору Джанаке или царю Соломону достичь просветления. Однако... ты не его ищешь.
– Да, - кивнул Черкасов.
– Уж точно не просветления.
– Задай свой вопрос.
– Я пришел к вам за тем, чтобы вы вернули девушке зрение. Она живет в вашем ашраме.
– Нет, не за этим.
– А зачем же?
– опешил Валерий.
– За освобождением.
Валерий пораженно молчал.
– Но любовь и привязанность дарит Вселенная, - пояснял Пражни-джи, источая вокруг себя гипнотический аромат чистоты и сандала.
– И почему дарит, никто не знает. Это тайна. Ты можешь уехать за много миль, хоть на Северный полюс, и жить там с белым медведем, только сердце все равно будет прилетать и касаться той, к кому ты привязан. И мысли будут лететь туда же. Не спрашивай, почему. Это тайна.
Все-таки индус был не прост. Но ведь и не к мошеннику он шел за чудом. Валерий согнулся, убрал упавшую на глаза прядь, глянул на мудреца и тут же склонил голову еще ниже, будто боялся, что тот заглянет за его зрачки, и узнает все его тайны. А главное, Черкасов вдруг испугался, что нечто важное внутри него ускользнет навечно и не вернется, и он никогда не станет прежним...
Да! Вернуть себя прежнего - вот чего он хотел! За этим приехал, сколько можно быть лишь тенью себя? Он пришел вернуть те дни, когда всё было спокойно, когда он сам - хозяин тому, что происходит. Когда проблемы решаются в переговорной, дни напролет банальны и предсказуемы, а жить становится обыкновенно скучно, и чтобы взбодриться адреналином, надо пролететь над ущельем на параплане, рискуя задеть крыльями верхушки сосен и острые скалы. Он тосковал по самому себе, потерянному и продолжающему теряться в мыслях о Варе. Освобождение было возможно только при исправлении ошибок. Больше всего на свете Черкасов хотел избавиться от этих чувств-колючек, от которых было столько боли! Да, он пришел за освобождением.
– Это не любовь...
– хрипло сказал Черкасов.
– Иногда просто делаешь то, о чем сожалеешь. И хочешь исправить... Вот только не знаешь, как.
– То есть ты считаешь, что всё можно исправить, как испорченное колесо или протекшую канализацию?
– А разве нет?
– вскинул глаза Валерий.
Мудрец долго размышлял или медитировал, а, может, прислушивался к чему-то в воздухе и, наконец, заявил:
– В таком случае поступок лечится только поступком.
– И что же от меня требуется?
– напрягся Черкасов.
Пражни-джи молчал и безмятежно улыбался, веки приопущены, мышцы расслаблены. От его неприкрытого спокойствия веяло чем-то таким, что, приди Валерий с чистым сердцем, почувствовал бы блаженство, но он заерзал на стуле и сжал в замок повлажневшие пальцы.
– Если ты кого-то чего-то лишил, отдай в ответ.
Валерий похолодел.
– Нет, не глаза, не пугайся, - продолжил после паузы индус.
– Достаточно соблюсти мауну, дать обет молчания. Отдай себя тишине на время.
– На сколько?
– Зависит от твоего усердия.
– Я предпочитаю знать точные сроки.
– Пустота дедлайнов не ставит, - удивил ответом индиец.
– Когда в душе ты почувствуешь облегчение, сам поймешь. Целое даст тебе знак.
– Я просил не о душе, а о том, чтобы девушка снова могла видеть. Думал, вы - целитель или что-то в этом духе.
– Ты ошибся. Я не целитель.
– Извините, что отнял ваше время, - резко сказал Валерий и встал. Стул издал ножками противный скрежет.
Мудрец дружелюбно улыбнулся.
– Не извиняйся. Есть только сейчас. Времени нет. И никого нет: ни тебя, ни ее, ни меня... только пустота смотрит одинаковыми зрачками из разных глаз.
Раздосадованный, Валерий нахмурился и пошел к выходу. Еще один промах. У каменной арки он задел плечом торчащую ветку, усыпанную пунцовыми розами. Та уцепилась шипами за его рубаху, больно оцарапала кожу, напоминая о других, куда сильнее ранящих колючках. Капля крови проступила на белом льне. Черкасов попробовал отсоединить надоедливые розовые щупальца, но так разнервничался, что ничего не получалось.
Смуглая тонкая рука легла ему на плечо, успокаивая, а другая неторопливо и ловко отделила ткань от шипов, не повредив ни то, ни другое.
Валерий обернулся: невысокий индийский мудрец стоял позади, щурясь на солнце.
Во всё понимающих глазах не было ни намека на осуждение. Только любовь.
– Во Вселенной много всего, одного чуда ей не жалко, - ласково сказал Мастер и улыбнулся сострадательно, как родному.
Внезапно то, что сковывало грудь уже давно, то, что постоянно вызывало боли в сердце, - тяжелое, невыносимое, болезненное - непрошеной, ураганной волной поднялось к горлу, и Валерий, закрыв лицо, разрыдался. Громко и судорожно.