Свидетель
Шрифт:
* * *
Взвешивая возможные риски и величину опасности, Валерий оперся обеими ладонями о древко метлы, как о копье. Сквозь стволы деревьев было видно, как гости и постояльцы ашрама стекаются к столовой, расположенной за парком. Оттуда по обыкновению ветер приносил аппетитный запах жареных лепешек. Внимание Черкасова привлекла быстро движущаяся в обратном от всех направлении фигурка девушки в светло-голубых штанишках и коротком простеньком платье на индийский манер - Варя. Ее лицо было смятенно, светлые пряди из расплетающейся косы запутались в концах длинного шарфа. Она не шла, как обычно, а почти бежала. Спотыкалась и опять бежала. К нему.
Сердце Черкасова забилось учащенно. Варя остановилась посреди пустой веранды, у алтаря, на котором стоял украшенный гирляндами цветов портрет полуголого индийского святого, восседающего на шкуре бенгальского тигра - почти такой же, какая осталась у Валерия дома, в Москве. Лампадки и толстые цветные свечи горели на овальном серебряном подносе перед портретом. Распространяя сладкий аромат, пирамидки роняли пепел рядом со спелыми, сочными фруктами.
Черкасов замер, стоя всего в пяти метрах от Вари. Она вздрогнула и обвела взглядом пространство. «Снова видит?! Сработало?!» Черкасов был готов заговорить, сказать все что угодно, хоть заплясать, но радости хватило лишь на мгновение.
Из тонких пальцев девушки выпал на плитку цилиндрообразный гаджет. Варя выронила бамбуковый коврик. Тело ее выпрямилось и будто окоченело. На лице появилась обреченность, а в голубых глазах, которые никогда не выглядели слепыми, невыразимый ужас.
Валерий сглотнул и оглянулся, решив, что за его спиной стоит Шиманский, наставивший на нее пистолет. Никого вокруг не было. Черкасов шагнул к Варе, а она, смертельно бледная, задрожала и попятилась.
«Неужели... неужели она так боится... меня?!» - ужаснулся Валерий, сердце рухнуло куда-то в желудок.
Черкасов решил было уйти, но тут лицо Вари страдальчески исказилось, как при сильной боли. Девушка закричала не своим голосом, выгнулась, словно натянутая тетива, и задела рукой столик-алтарь. Тот пошатнулся, свечи с лампадками перевернулись, и огонь мгновенно побежал по ткани платья вверх по подолу, с треском пожирая люрекс и синтетические нити. Варя заметалась, но как-то странно, будто отбивалась не от реального пламени, а от чего-то иного. Раздумывать было некогда, Черкасов кинулся к ней, повалил на землю и, обжигаясь, принялся тушить руками, собой полыхающие одежды. Огонь погас за секунды.
Варя не шевелилась. И по ее отсутствующему, блуждающему взгляду Черкасов понял, что она не то что не видит, но даже не осознает, где находится и с кем. Совершенно растерянный, сидя на коленях перед ней, Валерий приподнял Варю, обхватив, как ребенка. Ее голова бессильно упала ему на грудь. Из невидящих глаз девушки ручьями потекли слезы, плечи начали вздрагивать. Девушка шептала что-то на неизвестном языке, в котором проскальзывали слова, похожие на те, что встречались во всеобщих песнопениях на санскрите. Только спустя несколько фраз Валерий разобрал русское:
– Сожгли... Они меня... сожгли...
«Господи, она сошла с ума. Окончательно сошла с ума», - запульсировало в висках Валерия. Сердце Черкасова разрывалось. Не зная, что делать, он попытался успокоить рыдающую Варю, глупо глядя по голове, как маленькую, и покрывая поцелуями светлую макушку. И вдруг заметил, как быстро краснеет Варина кожа под обрывками прожженной одежды.
Нужно искать доктора, где?!
Голова отказывалась соображать. Валерий поднялся, прижимая девушку к себе. Она застонала и тут же обмякла, будто неживая.
Ругая себя на чем свет стоит за промедление, Валерий побежал так быстро, как только мог. Растолкав паломников, он ворвался на прием к Мастеру и бросился перед ним на колени, протягивая Варю на вытянутых руках. Требовалось чудо! Срочно! Или хотя бы врач.
1Имеется в виду известная песня Глории Гейнор «I will survive»
Глава 33. Сона
Гуру сбросил опаленные обрывки платьица на пол, и Валерий, охваченный не только волнением, но и стыдом, отвел глаза от полуодетого Вариного тела.
– Ожоги не серьезные, - сказал Праджни-джи, осмотрев покраснения на руках, бедре и талии Вари, лежащей неподвижно рядом с портретами просветленных и махасиддх на узком столе, накрытом белой, как простыня, скатертью.
– Всё будет хорошо.
«Почему она не приходит в себя, если раны пустяковые?!» - думал Черкасов, издергавшийся донельзя, пока Мастер проводил осмотр. Он все-таки посмотрел на Варю, чтобы с болью увидеть неуместные на персиковой, нежной, будто лепесток орхидеи, коже красные продолговатые пятна. Высокий, как каланча, Черкасов ссутулился и внезапно обнаружил, что буквально ломает себе, выворачивая от волнения, пальцы. За Варю было страшно, и Валерий погряз в сомнениях: нужна больница, настоящая, с докторами и белыми стенами или можно ли доверить жизнь девушки этому индийцу с глубокими темными глазами? Черкасов в тысячный раз задался вопросом: что такое в нем заставляет чувствовать почти детскую любовь и желание ловить плавные слова Праджни-джи, от которых становится хорошо, и во рту возникает сладковатый, светлый привкус правды?
– Варья отключилась не из-за боли, - ровно, словно ничего вопиющего не произошло, объяснял Мастер.
– Огонь из памяти притянул реальный огонь. Варья символически прожила большой страх, который остался из прошлой жизни. Смерть. Эмоции были очень сильные, но самскары переплавились.
Валерий готов был плюнуть на мауну и разораться или на худой конец зарычать, потому что ничего не понимал. Терпеливо, будто подслушивая его мысли, гуру продолжал:
– Варья спит. Очень глубоко. Представь, порвались два высоковольтных провода, а их руками соединили. Электричество потекло, но тело потрясло как следует. Что-то отгорело. Что-то будет новым. Оттого телу понадобился отдых.
Падмини, до этого бесцеремонно выставившая паломников из приемной, теперь с грацией бегемота отпихнула от стола Черкасова и подала индийцу какие-то мази, бинты и салфетки. Неторопливо обрабатывая ожоги, Праджни-джи говорил:
– Люди не случайно не помнят прошлые жизни. Память о реинкарнациях - это редкие сиддхи, опасные для сознания. Тяжело помнить всё, что было вроде не с тобой и с тобой тоже. Очень сложно для психики переживать заново трагедии, любить людей, которых нет рядом, или они есть, но ничего больше не знают о тебе и тех отношениях. Люди все равно рождаются приблизительно одними и теми же группами, только роли меняются, тела-скафандры меняются. Каждому хватает личных историй одной жизни. Но если Вселенная дала такие сиддхи, значит надо принимать и работать с ними.