Свидетель
Шрифт:
– Сжальтесь, о, госпожа!
– Из-за твоих чар, - процедила старуха и снова хлестнула по ногам девушки, - мой сын потерял голову, опозорил наш род! Если ваш брак признают махаматры, на каждом с фамилией Капур будет лежать пятно неприкасаемой шлюхи! Ни один уважаемый человек не станет заказывать у нас «грязные» украшения! Нам всем, моим сыновьям, детям, внукам, племянникам, невесткам, придется бежать из города, от позора, остаться ни с чем, как погорельцам! И ты хочешь, чтобы я сжалилась?! Над тобой?!
Сона закрылась руками от непрекращающихся ударов и завыла в голос.
Старуха
– Мой сын убил брамина, - жестко сказала Шри Дэви.
– Его не спасти. Если его осудят на вечное заключение, тебя ждет жизнь в хлеву, и эта хворостина будет лучшим, что ты увидишь! Если же моего Матху приговорят к казни, ты станешь вдовой. И тогда через сати1 очистишь грехи своего мужа.
– О нет! Пощадите, госпожа! Смилуйтесь, матушка!
– вскричала Сона.
– Матушкой я собаке не стану!
– рявкнула Шри Дэви.
– Даже по ошибке продажного брахмана! Ты скажешь всё, чтобы махаматры аннулировали брак! Поняла?!
Сона в отчаянии закивала.
– Пусть имя моего сына будет испачкано безвозвратно, семью я могу еще спасти!
– гремела старуха.
– Скажешь: издевался, насиловал, бил. Скажешь всё, чтобы этому браку не быть!
– Скажу, госпожа, скажу, - рыдала Сона.
Шри Дэви отряхнула руки, словно даже через хворостину могла испачкаться о Сону, захлопнула дверь в чулан и опустила засов.
Сона осталась одна со своими страхами и горем. Слова старухи об участи Матхуравы напугали ее. Пусть он бывал грубым, обижал ее, пусть никто кроме него не был виноват в случившемся, в сердце Соны таилась к нему жалость. Она вспомнила, что порой испытывала к хозяину добрые чувства и даже скучала за ним. Под конец ночи с Матхуравой стали приносить упоительную сладость, и Сона ждала его прихода с нетерпением.
Козы били рогами о стенку позади, и, казалось, та вот-вот рухнет. Девушка могла бы с усилием выбить дверцу чулана, но эта мысль не приходила ей в голову - страх был слишком велик. Когда стемнело, пришел Радж. Отводя глаза, он поставил перед Соной миску с едой и кувшин.
– Поешь, но только сейчас, чтобы Ма не знала.
– Помоги мне, Радж, - прошептала девушка.
– Шри Дэви сживет меня со свету. Я подарю тебе столько поцелуев, сколько захочешь. Я подарю тебе меня всю, если пожелаешь. Ты просил этого раньше, а я не позволяла. Теперь позволю всё, делай со мной всё, только спаси меня! Увези, чтобы никто не нашел.
– Прости, Сона, ничего не получится, - тихо, стыдясь, ответил младший брат Матхуравы.
– Если я сделаю так, твое место займет моя жена. А у меня дети. Трое уже. Я в ответе за них.
– Отчего-то ты не думал о жене и детях, когда просил моих поцелуев!
– вспыхнула Сона.
– Но я и не обижал тебя, давал то, что ты просила. А ты давала мне. Это был честный обмен.
Радж ушел, позволив матери превратить жизнь Соны в ад. Шри Дэви повторяла экзекуцию, невестки издевались по ее наущению, дети кричали гадости и запихивали через щели чулана мусор, объедки и пауков. Под покровом ночи приходил Радж и кормил пленницу нормальной
В день, когда ее отдали в руки Прабхакару, Сона поняла, что носит под сердцем наследника Матхуравы. В слишком маленьком, едва округлом чреве измученной недоеданием юной женщины забился ребенок.
– Что такое?
– спросил Прабхакар с уже непривычным теперь горным акцентом, полусогнутый после нанесенной ему раны.
– Меня почти не кормили, - прошептала Сона, бледнея от ужаса, ведь бывший жених во всеуслышание сказал, что она ему нужна только очищенная от Матхуравы ритуалом.
– Ничего, у меня тоже болит брюхо, - махнул жених рукой.
– Лекари удивляются, отчего я остался жив, а я скажу тебе большую тайну. Всё потому, что Шива и Индру должны были восстановить справедливость.
– Слава Богам, - пробормотала Сона, понимая, что как только станет виден живот, она пропала.
– Не бойся, я хорошо буду кормить тебя. Заживем с тобой, как господа.
– Он гордо похлопал по спрятанному за пазухой кошелю, набитому рупиями семьи Капур.
– Только помни: я тебя вызволил из чужих лап, так что тебе мало быть просто хорошей женой. Будешь целовать мне ноги и вытирать их волосами.
Сона взглянула на запыленные, широкие ступни Прабхакара, и ее чуть не стошнило. Она опустила голову, пряча лицо в платке. Крестьянин решил, что та рада и на все согласна. А Сона про себя проклинала и винила Матхураву даже в том, что он был слишком красив и чистоплотен. Было бы проще терпеть того мужлана, не познай она раньше другого.
С нетерпением ожидая казни, Прабхакар не уехал с невестой из Паталипутры. Он снял комнатку на постоялом дворе и, всё еще серьезно больной, посылал Сону на раскинувшийся возле рынок то за тем, то за другим. Как любой бедняк, познавший унижение, он смаковал месть, предвкушая все муки злодея и рассказывая о них Соне. Его эго наслаждалось тем, что в большом городе с полученным штрафом он может позволить себе ранее недоступные мелочи. Сона мучилась от тошноты, от страха, изнемогала от самого запаха Прабхакара, от его грубых слов и самодовольства, но угождала, считая себя грязной и испорченной.
– Купи себе браслетов, только подешевле, - как-то сунул он ей пару монет.
– Я щедрый жених.
Сона поклонилась и вспомнила об изумительных драгоценностях, которыми одаривал ее Матхурава - таких, какие не носила и царица. Теперь от подарков ювелира осталось только одно, тайное украшение на бедра - крупный рубин в виде капли на причудливо переплетенной цепочке. «Помни обо мне в любую минуту твоего дня», - в усы прошептал тогда Матхурава. И Сона помнила. Думала все чаще о нем с приближением казни, с дрожью, с головокружением. Вспоминала, когда крошечной пяткой малыш в животе бил так, что темнело в глазах. «Нетерпеливый, как отец», - говорила она про себя, виня Матхураву и замирая от ужаса.