Свидетель
Шрифт:
– Как моя девочка?
– шепотом спросила она на хинди, щекоча пухлыми губами моё ухо.
Я обернулась, узрев завернутую в бирюзовое сари полную индианку, улыбка на ее приятном немолодом лице лучилась материнской любовью. Я прильнула к кухарке, шепча в ответ:
– Я вижу, Падмини, я вижу!
Она потянула меня за руку и уже на улице сказала:
– Гуру хочет говорить с тобой, - а затем сложила руки в намасте и просияла, затмевая луну: - Варья, такое счастье! Глазки голубенькие твои светятся! Пойдем, моя сладкая Лакшми, пойдем. Праджни-Джи уже заждался.
* * *
– Когда углубляешься в темноту, как это только возможно, и научаешься любить ее, она превращается в свет, - говорил Мастер, за зрачками которого плескалась вся Вселенная, готовая постучаться в мою душу. Хотя... она уже была во мне, а я в ней. Чтобы почувствовать это, достаточно было долгого, благого молчания просветленного и его взгляда. Небольшого роста, щуплый пожилой мужчина с волосами и бородой, как у хиппи, заполнял своим светом всю комнату с расшитыми подушками, не новой мебелью и ручной работы ковриками, стоило мне переключиться на третий глаз.
«Я люблю...» - светлой мелодией изливалось вовне сердце, и сейчас я бы не сказала, к кому именно была адресована эта любовь - к Праджни-Джи, к Падмини, стоящей в дверях, к Валере или ко всему живому. Она просто лилась, как вода, переполнившая сосуд, потому что ее было слишком много, и она была самой главной, подвижной, изменчивой, прозрачной. Любовь дышала мной, делая воздух чистым и сладким. Любовь смотрела моими зрачками и была причиной всему.
– Карма переплавляется и переплавляет. Это закон причины и следствия. Боль заставляет человека искать себя, развиваться. Это движущая сила, лучше которой еще никто не придумал, - проговорил гуру.
– У тебя была длинная дорога, и ты готова смело идти дальше, но ты уже дома. В любом месте. Прямо сейчас.
– Да, Мастер.
– Нами случаются чудеса, - сказал он задумчиво и без вступлений и экивоков принялся рассказывать мне историю одной из великих учениц Будды - монахине Исидаси1, познавшей несчастье в браке и решившей посвятить себя Богу, в итоге она вспомнила прошлые жизни и, узнав причины своих горестей, стала просветленной. Гуру посмотрел на меня пристально и вернулся к первой фразе:
– Нами случаются чудеса. Один человек в этом ашраме очень хотел чуда. Он так хотел чуда, что сделал его своей практикой. Он отказался от всего и погрузился в мауну на неопределенный срок, пока чудо не случится. Оно случилось сегодня. Тобой.
Моя душа затаилась, кожу покрыли мурашки. Скрипнула дверь. Я в волнении вскинула глаза, ожидая увидеть Валеру, но это всего лишь вышла из комнаты Падмини.
– Мастер, вы говорите о Валерии Черкасове?
– не выдержала я.
– Да.
– Где он?
– Полагаю, на пути в Россию, - провел пальцами по бороде гуру.
– Почему... почему он уехал?
– Его арестовали.
– Как?!
– воскликнула я. Но ответ был не нужен. Перед глазами возникло грубое лицо с рубленными чертами дровосека, которое с поворотом головы обрело черты смуглого, как коричное дерево, Прабхакара. Валеру увез Шиманский!
– догадалась я. Мурашки от эйфории сменили гусиная кожа, холод и дрожь.
– Что мне делать, Мастер?
– с пересыхающими от волнения губами спросила я.
– Человек вправе выбирать свой путь. Валери выбрал путь воина. Это трудно. Это красиво. Какой путь выберешь ты, знаешь только ты сама. Если захочешь, поговорим об этом утром, дитя. Намасте.
Гуру поднялся, показывая, что разговор окончен. Мне хотелось готового решения, но прослушав столько бесед с Праджни-Джи, я понимала, что единственное, что он посоветует сделать - прислушаться к сердцу и Безмолвию. Поэтому я сложила ладони перед грудью и поклонилась. В коридоре ко мне подошла Падмини и протянула полосатый рюкзак.
– Это сумка Валери. Не мог забрать. Очень хороший человек, Валери, очень огненный.
Огорошенная новостями, я побрела через парк, повесив на плечо увесистый рюкзак. Ночь сгущалась, пробирая ветром до костей. Но это было даже хорошо. Отрезвляло. Пальмы клонили веера листьев на тонких стеблях к земле, сильнее запахло влагой и можжевельником. Я всматривалась не столько в черную полосу Ганга, стоя на берегу, сколько в собственную душу. Любовь в ней затянула грозовая туча. Я ощутила вкус, терпкий, перчённый, словно горячее терновое вино с индийскими специями. Но это была любовь. Моя любовь. Она изменилась, как погода, но осталась со мной, готовой вот-вот вспыхнуть гневом. Он был близок, ведь мысли о том, что нам с Валерой не дали даже взглянуть в глаза друг другу, что судьба-злодейка снова посмеялась над нами, пролетали в уме и задевали рикошетом. Я не обратила на них внимание.
Можно было вернуться к электрическим лампам комнат, домиков и фонарикам дорожек, заставленных кадками, но я слишком привыкла к темноте. Потому иссиня-черные очертания ночи были мне ближе. Я не чувствовала страха, понимая, что Шиманский где-то рядом, что он все еще охотится за единственным свидетелем его злодеяния. Страх переплавился в том огне, что сжег Матхураву. Не тогда, но сейчас. И бояться больше было нечего, разве только за Валеру.
Я покопалась в недрах большого рюкзака, извлекла оттуда смартфон. Усмехнулась, вспомнив «бабушкинские» телефоны у Валеры и Сергея и задалась вопросом, почему они отошли от собственной моды. Ткнула пальцем в круглую кнопку у основания экрана. Тот зажегся, одарив меня списком контактов и светлой идеей.
* * *
– Алло, - послышался сонный голос Ларина.
– Лерыч, ты соизволил-таки позвонить и толкнуть речь? В тот момент, когда я, черт побери, только заснул? Ты три недели молчал, до утра подождать не мог?!
В моем горле сжался комок - Валера выдерживал мауну так долго? Ради чуда? Ради... меня?!
Выдохнув, я сказала:
– Это я, Варя.
И тем прервала поток ругательств начальника охраны.
– Варя?
– наконец, переспросил он.
– Прости, что разбудила, - медленно проговорила я, заразившись этой манерой от Праджни-Джи, хотя хотелось тараторить и рассказать все сразу длинным предложением без запятых.
– Я подумала, что ты можешь помочь. Валеру сейчас экстрадируют в Россию.
– Твою ж мать! Шиманский?
– Скорее всего да. Скажи, в чем конкретно обвиняют Валеру?
– В твоем похищении. И убийстве. А ты, глянь-ка, жива-живехонька. Скажи, где ты пряталась, пока его арестовывали?
– съязвил Ларин.
– Решила отомстить за бурную ночь? Нет, Черкасов порядочная сволочь, конечно, что так с тобой поступил, но...
– Приятно, что ты стоишь за Валеру горой. Но то, что произошло между нами, никого не касается, - перебила его я.
– Речи о мести нет. Совсем наоборот.