Свидетель
Шрифт:
Слова Гупты эхом, раскатистым громом ударили в голове Соны. Она схватила его за рукав курты.
– Погоди.
– Чего еще?
Набираясь решимости, Сона проговорила тихо, но четко, впервые не шепотом.
– Я сделаю это. Только надо быстрее. Завтра казнь...
– при этих словах, которые она все отбрасывала и отбрасывала, словно не настоящие, как те фальшивые блестяшки на базаре, ее залило холодом и стало трудно дышать. Но Гупта смотрел на нее недовольно и ждать не хотел.
– После... меня увезут в деревню. После будет свадьба. А семья у Прабхакара большая. Там мне самой даже по воду выйти не дадут. Буду под присмотром. Надо бежать сегодня.
–
– проворчал Гупта.
– Иди поскорее, тайком забери деньги. Я уже про лошадей договорился. Хороших скакунов выбрал, выносливых, быстрых. Никто не догонит. Торговцы только плату ждут.
– Я иду.
– Поторопись, мне тут целый день терять не с руки.
* * *
Хворающий Прабхакар много спал и никуда не ходил, потому выкрасть кошель из-под его тахты оказалось просто. Получив деньги и рубин, Гупта обещал вернуться перед заходом солнца, чтобы до того, как стражники закроют городские ворота, покинуть вместе с беглянкой Паталипутру.
Замирая от волнения, Сона сидела остаток дня у окна, следя за небесным светилом, спускалась вниз, вроде как за водой к колодцу, спрашивала у дородной Радхи, жены хозяина постоялого двора, то одно, то другое. А Гупта всё не шел. Сона не позволяла себе думать о Матхураве, ибо одной мысли хватало, чтобы ее бросало в дрожь, лоб покрывался ледяным потом, и слезы заполняли глаза.
Закат уже разлил по небу красные брызги, солнце набухло желто-оранжевым, как хлебная лепешка в печи, затем налилось кровью и медленно начало ползти за крыши домов. Сердце Соны выпрыгивало, и уже не получалось скрывать от Прабхакара беспокойство.
– Это я перед завтрашним, - врала Сона, - как подумаю, как вспомнится всё, места себе не нахожу. Страшно, что сбежит похититель и за мной придет.
– Не сбежит, - цокал языком развалившийся на тахте жених, распространяя вокруг себя запах нездоровых зубов, - из тюремного подземелья еще никто не сбегал. Я спрашивал.
Сона выдавливала из себя улыбку и, уже не таясь, дрожала.
– Глупая женщина, - удовлетворенно говорил Прабхакар.
А Сона снова за чем-нибудь бежала вниз, к Радхе и бродила по двору, пытаясь в чужих мужчинах рассмотреть Гупту. Наступила ночь. Прабхакар, наевшись досыта, захрапел, чуть не сдувая раскатистым рычанием тонкие стены комнатки, а Сона всё ждала. Кусала губы, прислушивалась к звукам, спускалась и поднималась. Когда на небе занялся серый рассвет, стало ясно - Гупта не придет. С ним что-то случилось, или он просто обманул ее. В отчаянии Сона взяла нож, тот затрясся в ее руках.
– Ты рано встала, - послышалось сзади, проснулся Прабхакар.
– Не терпится увидеть, как поджарят злодея, будто козла на вертеле?
Сона выронила нож. Комната закружилась перед ее глазами.
– Мне тоже не терпится. Просто праздник ждет нас, настоящий праздник сегодня, - довольно причмокивал жених.
– Подай руку, помоги мне подняться.
Сона безвольно подчинилась. В животе что-то сильно закололо. Не замечая ее скривившееся от боли лицо, Прабхакар пробормотал:
– Неси таз, я хочу быть на этом празднике опрятным.
Словно в тумане Сона помогала одеться ненавистному жениху, шла за ним, закутавшись в платок, пробивалась сквозь толпу на площади, с которой широкие каменные ступени спускались к Гангу. Увидела Матхураву, привязанного к столбу, на высоком помосте из сложенных дров и хвороста, и ноги Соны стали полыми, негнущимися, будто у глиняной статуэтки. Изможденный, униженный, но красивый, он стоял, глядя куда-то в пустоту. И Соне показалось,
* * *
Валерий вздрогнул и открыл глаза - не заметил, как заснул, так и не выпустив Варину руку. Странный сон ему снился. Очень правдоподобный сон. До мурашек. Будто кино о древней Индии. Еще более странно, что был он в нем несчастной, безвольной девушкой...
Вошла Падмини, принесла в китайском глиняном чайничке отвар, и они снова остались одни в тишине убогой комнатки, на краю двух пересекающихся вселенных. Черкасов больше не был привычно раздражен или встревожен. Внутри него расширялась свобода - та, которой душе всегда не хватало, как бы он ни пытался доказать себе и окружающим, что она есть, с избытком.
Черкасов решил: если Варя увидит его, он скажет ей, что любит; если же нет, будет любить молча.
Он снял с себя цепочку с рубином, положил рядом с Варей. Зачем? Просто захотелось. У нее никогда не было настоящих драгоценностей...
1 Жертвенное сожжение вдов в Индии
Глава 34. Решения
Варя повернулась набок. Подложив ладонь под разрозовевшуюся щечку, она подтянула к груди колени, и своей уютностью котенка заставила окончательно забыть о тревоге и обо всем плохом, что осталось за стенами крошечной комнатки. С мраморного плеча девушки сползла простынь. Черкасову отчего-то вспомнилась присказка «пастила бело-розовая», бабушка всегда так называла здоровых щекастых малышей в Никольском саду, выгуливая его, Валерия, смуглого, глазастого непоседу.
В Варином чуть слышном, ровном дыхании было столько покоя, будто невзгоды никогда не касались ее юного, красивого лица. Черкасов смотрел на нее, безмятежную, чистую и при этом совсем настоящую, и внезапно чувствовал себя удовлетворенным, словно не было иного смысла жизни, кроме этого момента. Сердце пропускало сквозь солнечный свет и растворялось в нем. Было так хорошо - чувствовать любовь обычную, без условий и условностей - и удивительно, отчего он не замечал этого раньше. Возможно, это и было оно - счастье.
Черкасов не удержался и с нежностью коснулся губами взъерошенной светлой макушки. Легкая, словно бабочка, улыбка осветила лицо спящей девушки. Валерий улыбнулся ей в ответ и снова сел. Кажется, проспал он рядом с Варей неприлично долго - тоже мне, защитничек. Но как это было сладко, даже несмотря на сон! Впервые за все время после того, как пришлось покинуть Россию, он спал, как дома. Выспался. Чувствовал себя бодрым и тоже... как ни странно, очень настоящим. Будто до этого момента где-то гулял вне тела, и вот, наконец, приземлился. За окном солнце разливало по вечернему разбавленный свет, щадя буйную растительность парка, уставшую от зноя за день. Жители ашрама направлялись со всех сторон к столовой. Видимо, пришло время ужина. А прием пищи был у большинства «ищущих» делом не менее святым, чем випассаны и йога.