Святослав, князь курский
Шрифт:
— Спасибо и на том, люди новгородские, — заявил с явной обидой и нескрываемым сарказмом Святослав. — Впрочем, скажу вам по правде, я и сам не рад такому княжению. Потому и покидаю вас и ваш стол без особого сожаления.
— Вот ты как, княже, запел, — тут же возмутились новгородцы. — Обиды надумал нам выговаривать, срамить нас. А еще, видать, гро-зишься нам… тогда уж не обессудь, мы побережемся: возьмем у тебя в качестве залога жену и детей.
— Вы, братцы-новгородцы, совсем очумели, — попытался вступить-ся за князя бывший новгородский сотник Якун, который при поддержке князя и собственного ума не так давно
Но новгородцы, которые совсем недавно оставляли у себя в залож-никах самого митрополита, слушать Якуна и других доброжелателей Святослава не захотели, пригрозив, если те не умолкнут, сбросить их в Волхов с моста, и все настойчивее и настойчивее требовали от Свято-слава, чтобы он оставил семью в залог.
— Что мне делать? — призвав к себе Елену и Марию и поведав им требования новгородцев, спрашивал князь хмуро. — Как поступить?
— Мне оставаться никак нельзя, — затряслась всем телом в беззвуч-ном плаче Мария, — точно лютой смерти предадут. Тут уж сродники бывшего мужа Иванко постараются, чтобы душу свою порадовать! Спят и видят меня в Волхове мертвой, среди русалок…
— Меня оставь, Святослав Ольгович, — промолвила тихо, но твердо Елена. — Думаю, не посмеют тронуть законную супругу и деток малых. Только сынка с собой, Олега-свет Святославича, ненаглядного возьми, не оставляй на поругание… А Марию они без деток и не возьмут. Ведь этим сорвиголовам не так княгиня, как княжеские детки нужны…
— Прости! — опускаясь на колено перед первой супругой, взволно-ванно и искренне произнес князь, поражаясь не только ее готовности к самопожертвованию, но и мудрости, не покинувшей княгиню в столь тяжкую минуту. — Ты моя спасительница. А о сыне не беспокойся — сбе-регу.
— Верю, князь. Верю, — пряча слезы, невольно набегавшие в уголки миндалевидных глаз, все так же тихо произнесла Елена. Потом, обра-щаясь уже к Марии, добавила: — Люби и расти моего сына, как своего собственного, иначе не видать тебе счастья, Мария. Поверь моему сло-ву, не видать!
— Не оставлю Олега Святославича, милая Елена, ни своей любо-вью, ни своими заботами, — молвила в расстройстве чувств, сквозь на-бежавшие слезы новгородка. — Христом Богом клянусь! — Истово пере-крестилась она. — И прости ты меня, не держи зла… если можешь…
Видя, что в качестве добровольных заложников остается княгиня Елена с детьми и слугами, новгородцы немного притихли. Однако когда из бояр к ним вызвался идти старый воевода Петр, то от него отказа-лись, прося кого-нибудь помоложе. «Не нужна нам старая развалина, которая и так уже на ладан дышит, давай, князь, молодого да здорового, — потребовали они. — Этот и так дорогой помрет, так к чему нам живой мертвец? Ни к чему». Вызвался остаться в заложниках у новгородцев боярский сын Константин, румянощекий витязь. «Этот сгодится, — со-гласились новгородцы, — его хоть вместо коня в воз впрягай — на гору потащит», — и повезли заложников в монастырь святой Варвары, где оставили только княгиню с дочерьми и служанками, так как монастырь был женский, а всех мужчин перевели на двор епископа. Святослав, в одночасье лишившись половины семьи, обескураженный таким поведе-нием новгородцев, а потому обозленный на себя и весь мир, стал соби-раться в Чернигов к брату Всеволоду. С ним уходила и его черниговская дружина, не пожелавшая остаться в неспокойном и бурливом, непред-сказуемом своими последствиями, городе новгородской вольницы. Лишь только несколько старых воев попросили:
— Дозволь княже при княгине Елене и детках остаться. Какая ника-кая, а все ж поддержка им будет.
Пришлось позволить. И поблагодарить.
СМОЛЕНСКАЯ ЗАМЯТНЯ
Девятого мая, как раз на Николу травного или вешнего, как чаще величали его русские люди, в честь которого был крещен Святослав и носил христианское имя Николай, обоз бывшего новгородского князя, с его располовиненной семьей, скарбом, слугами и челядинцами, сопро-вождаемый тремя сотнями верных ему дружинников, покинул Новго-род, оставив в нем княгиню Елену с дочерьми. А уже 25 мая, на Русаль-ей неделе, туда вошел юный князь Ростислав Юрьевич с немногочис-ленной дружиной из ростовцев и суздальцев, которую для него выделил отец его Юрий Владимирович.
«Вот и окончилось мое новгородское княжение, — покачиваясь в седле в такт иноходи гнедого коня, грустно размышлял Святослав. — Двух лет не минуло, как снова без стола, без первой супруги и доче-рей… Зато какая жена у тебя! — сквозь серость недовольства и обиды скользнула паутинкой радостная мысль. — Всем князьям на зависть. И не только жена, а еще и сын, — мелькнуло в голове, заставив князя улыбнуться. — Значит, не все пропало. Значит, жизнь продолжается. А Елену и дочерей я как-нибудь выручу…»
От такого поворота дум на душе князя как-то посветлело, отчего дальнейшая жизнь уже не казалась такой сумрачной и безрадостной. К тому же в высоком безоблачном небе светило улыбчивое солнышко, зеленела вокруг нежная травка-муравка, ласково шелестела листва на придорожных деревьях, радостно щебетали птицы, нежно кланялись матери-земле первые, пахнущие медом цветы, а над ними жужжали пчелки. Жизнь продолжалась!
На вторые сутки после Дорогобужа леса на берегу Днепра вдруг расступились, и всадникам Святослава предстал Смоленск.
Хвастать князю-изгою было нечем, разве что женой-красавицей, потому решил в город не входить, обойдя его стороной, благо, что и дорога такая имелась. Но в Смоленске, возможно, предупрежденные дорогобужскими вестовыми, увидев Святославовых всадников, думали иначе и выслали конных посланцев. И не просто посланцев из числа посадского люда, а мужей нарочитых, бояр да игумена из ближайшего монастыря. Оказалось, звали по решению только что состоявшегося веча на освободившийся от Мономашичей, точнее от Ростислава Мсти-славича, выехавшего в Киев, смоленский стол.
— Что скажешь? — обратился Святослав к воеводе Петру, своему наипервейшему советнику. — Принимать мне стол смоленский или нет? Ведь Смоленск не наша вотчина, а Мономашичей, как бы вражду меж-доусобную не раздуть?.. Знаешь, обжегшись на воде, на молоко дуют…
— А ты, князь, — усмехнувшись в седую бороду, молвил повидав-ший всякое в жизни воевода, — действуй по русской пословице: «Дают — бери, бьют — беги». К тому же, сам видишь, что не ты мечом сей город к обиде Мономашичам себе достал, а тебя сами смоляне на стол призва-ли. Мое мнение такое: принимай стол и княжь в нем сколько получится. Случится породниться — приживешься, попросят прочь — уйдешь. Сам же знаешь, что дареному коню в зубы не смотрят…