Святослав, князь курский
Шрифт:
— Вышгород нам не взять — слишком стены высоки, — твердо, как о решенном, заявил Всеволод Ольгович. — Будем просить мира у великого князя. А чтобы он был посговорчивей, выжжем все окраины.
— Тогда я с дружиной в Новгород, — сказал Святослав. — Дела ждут…
— Дела-а-а, — протянул с подначкой Игорь. — Знаем мы твои дела: зазноба новая ждет. Вот и все дела!
— А хотя бы и так, — не стал отнекиваться Святослав, — вам-то какая разница? Раз не будет штурма Вышгорода, я увожу своих новгородцев. Если возникнет нужда — зовите. Приду. С новгородцами или без них, но приду обязательно.
Посланные Всеволодом Ольговичем послы к киевлянам возврати-лись, не уладив дела.
— Ну, что ж, — решил черниговский князь, — будем действовать по намеченному плану и повел дружины на Киев. К концу декабря он, пе-рейдя Днепр, взял Триполь и Хлянь. А, опустошив и разорив их, про-шелся огнем и мечом до земель Древлян. Потом повернул дружины и встал на реке Лыбеди, куда пришли и киевские ополченцы. Однако от-крытого сражения ни та, ни другая сторона не желала, сведя все на пе-рестрелку лучников. От перестрелки этой толку было, как от козла мо-лока: одна трата стрел, да небольшие царапины зазевавшихся ратников. В конце концов, такое противостояние стало надоедать половцам, вновь возвратившимся в войско Всеволода, и они начали жечь окраины Киева. Это привело к тому, что уже сам митрополит Михаил стал просить ве-ликого князя пойти на мир с зятем, уступив его требованиям. А требо-вал Всеволод не мало: Курск с Посемьем и еще кое-какие городки по Суле и Пслу.
12 января 1137 года, через 4 месяца после победной битвы на реке Супое, мир между Ольговичами и Мономашичами был заключен. Вели-кому князю пришлось выделить племянникам Мстиславичам их уделы, которые им и так причитались по завещанию отца их Мстислава Вели-кого. И которых они из-за алчности дядьев своих чуть не лишились. Кроме того, к Черниговскому княжеству отходил ряд городков и волос-тей, прежде принадлежавших Переяславскому княжеству. Среди них был порубежный со степью Курск, пристроившийся своей крепостью и обширным посадом на мысе в устье реки Кур, впадавшей в Тускор, [89] который тут же был Всеволодом передан брату Глебу в удел вместе с другими городками Посемья. Игорю Ольговичу отдан был на кормление Городец, от которого Игорь тут же надменно отказался, требуя себе Стародуб и городки в Вятичах. «Не желаю Городца, — заявил Игорь бра-ту. — Это курам на смех, а не удел… Дай Стародуб с городками в Вяти-чах или, вообще, ничего не давай, раз для кровного брата ничего поря-дочного найти не можешь».
89
Тускор (Тускур) — средневековое название реки Тускарь.
— Не хочешь — как хочешь, — обиделся Всеволод и ничего Игорю не выделил. — Жди, когда на горе рак свистнет или когда помру, тогда Чернигов, возможно, заберешь…
— Да живи уж! — зло бросил Игорь и покинул брата.
Так впервые между Ольговичами из-за уделов пробежала черная кошка раздора, впервые образовалась трещина в их дружном и едином до этой поры стане.
Игорь Ольгович не ошибался, когда хоть и с язвинкой, но сказал, что у Святослава в Новгороде появилась зазноба. Появилась. И зазно-бой этой была дочь бывшего новгородского тысяцкого Петрилы Мику-лича Мария.
Когда Святослав неожиданно даже для самого себя стал новгород-ским князем, то после первых дней волнений и обустройства после пе-реезда, было не до вдовы посадника Иванки и дочери Петрилы. Но вот все волнения улеглись, страсти вошли в русло обычной жизни, и Свято-слав вспомнил про новгородскую красавицу Марию.
— Слышал, что у прежнего тысяцкого была дочь, красавица, — на-чал он издали расспрашивать стольничего Надира, одного из немногих новгородцев, пришедших к князю на службу в первые дни, и занимав-шемуся домашним обиходом. — Интересно, что стало с ней?
— Была да сплыла… — как-то неопределенно и даже загадочно отве-тил стольничий.
— Померла что ли? — сделал удивленное лицо князь.
— Не-е-е, не померла…
— Так что же? — перебил Надира Святослав Ольгович.
— Так сначала она вышла за нашего посадника Иванка… Эх, шум-ная свадьба была, — улыбнулся приятным воспоминаниям новгородец, — неделю весь Новгород гулял… Сколько вин было попито, сколько на-роду было побито, страсть!..
— Это само собой, — усмехнулся криво князь, по-видимому, вспом-нив шумные русские свадьбы, — какая свадьба без гульбы и кулачек… Однако что стало с Марией?
— Да ничего особенного: после того, как Иванка ее пал под Ждано-вой горой, родичи ее стали выживать бедную бабу со двора. Никому не охота лишний рот кормить. Вот и пришлось ей христорадничать, мило-стыню просить. Куда только и краса ее делась… словно старуха ходит, опустив очи долу…
— А ты не смог бы ее в наш терем привести? — спросил князь и тут же добавил, поясняя: — Петрила перед смертью просил меня позабо-титься о ней. Видно, знал, какая сладкая судьба ее ждет после гибели мужа…
— Чего же не смочь? — отозвался Надир. — Приведем…
— Но прежде, чем в терем ввести, пусть в баньку сходит… да оде-жонку на себе сменит. Не престало дочери бывшего тысяцкого в грязи и рубищах перед князем являться…
— Не беспокойся, светлый князь, — с легким поклоном заверил стольничий. — Мы же с понятием… хоть и не из нарочитых и родови-тых, но то ж не копытом деланы… щи лаптем не хлебаем, понимаем что к чему…
На следующий день, ближе к вечеру, когда князь Святослав нахо-дился в своей опочивальне один и читал Псалтырь, к нему пришел, громко стуча сапожищами по деревянному полу, стольничий. Хитрова-тое лицо новгородца сияло, как новый золотник.
— Что случилось? — оторвавшись от чтения, спросил князь.
— А исполнил, княже, что велели…
— А-а-а… — догадался Святослав, что речь идет о Марии. — Нашел?
— Нашел.
— Где?
— Да тут, в сенях.
— В бане была?
— Обижаешь, княже. Была, конечно, была.
— Чего так поздно?
— Так, как получилось… — развел руками хитрый новгородец. — Пока то, пока се…
— Ладно, зови, — усмехнулся князь, — не гнать же ее назад, в самом деле, на ночь глядя…
Стольничий шмыгнул за порог и тут же возвратился, ведя за руку высокую и статную женщину. Даже в предвечернем сумраке было вид-но, как хороша собой Мария.
«Не соврали, — оценив наметанным глазом женские прелести мо-лодой вдовы, только что покинувшей баню и одетой в свежую и чистую одежду. — Даже лучше, чем я себе представлял».
— Вот! — выдохнул Надир.
— Спасибо. И ступай… мы тут одни о житье-бытье потолкуем.
Надир молча закрыл за собой тяжелую дубовую дверь княжеской опочивальни.