Святой и грешница
Шрифт:
Старуха взяла Элизабет за руку своими кривыми пальцами и повела ее на дневной свет, падавший в открытую дверь.
— Давай-ка посмотрим. Ты мне кого-то напоминаешь… но нет, это невозможно.
Гертруда вернулась к постели Марты, теперь Элизабет взяла ее за руку.
— Кого я тебе напоминаю? — настаивала она. — Ты знаешь столько людей, тебе известны все семьи Вюрцбурга и предместий. Моя семья, должно быть, ищет меня. Ты ничего не слышала?
Старуха энергично покачала головой.
— Каждый день пропадают люди. Молодежь собирается и уходит отсюда, чтобы найти счастье в другом месте. Глупцы! Но на твой вопрос я отвечу: нет! Я не знаю никого в городе, кто мог бы тебя искать.
Элизабет поникла, на глаза ей навернулись слезы.
— Не грусти. Ты сама сказала: епископ и совет запрещают вам покидать непотребный дом, если вы однажды перешагнули его порог. Какой тебе толк с того, что ты будешь знать свое происхождение? Тебе не станет от этого легче! А теперь помоги мне. Давай посмотрим, прекратилось ли кровотечение.
Элизабет сделала, как ей велели, размышляя о том, что от неведенья ей тоже не легче. Как знание может причинить вред?
На следующий день Марта наконец пришла в себя. Она слегка улыбнулась и была еще не в состоянии ругаться. Жанель восприняла это как плохой знак и пророчила, что девушка не поправится. Однако с каждым днем к ней возвращались сила и красноречие. Гертруда приходила каждый день и, ссорясь с мадам, поила Марту своими травами.
Когда спустя два дня Марта накричала на Анну, обозвав ее жирной коровой, та лишь улыбнулась и рассказала всем, что Марта скоро поправится. Эстер всплакнула от облегчения, остальные держались спокойнее, хотя, несомненно, были рады, что она выздоравливает.
— Мне запомнится время без ее острого языка, — сказала Грет.
— Может, угроза смерти сделала ее более доброжелательной, — заметила Эстер.
— Ты в это веришь? — вмешалась Жанель. — В таком случае ты непроходимая тупица!
— Вы все такие жестокие, — пожаловалась Эстер.
Грет скорчила рожу и положила руку ей на плечо.
— Да, а ты слишком добрая и слишком нежная!
— Добрая кроткая овечка, — закудахтала Жанель и чмокнула ее в обезображенную щеку.
Жарким летним вечером Марта снова вернулась к клиентам, и с лица мадам наконец исчезло беспокойство. Девушки выдохнули с облегчением, ведь настроение мадам в минувшие недели было непредсказуемым. Возможно, вернувшаяся гармония была связана еще и с тем фактом, что Гертруда больше не появлялась и палач не собирался доносить о нарушении в совет. Итак, все вернулось на свои места, и девушки делали все возможное, чтобы угодить клиентам и соблазнить их выпить как можно больше дорогого вина.
— Лиза, советник жаждет именно тебя. Поторопись!
Жанель зашнуровала ей корсет немного туже, и Элизабет, виляя бедрами, направилась к одиноко сидевшему у края стола мужчине. Он не принимал участие в игре в кости, которая проходила между пекарем Экеном, незнакомцем грозного вида и торговцем Вильгельмом Мором. Грет забралась на пекаря и пыталась его возбудить, в то время как Анна была занята незнакомцем. Богатый торговец, как и прежде, настаивал на компании двух девушек и выбрал Марту и Жанель.
— Советник Майнталер, вы меня звали? Чем я могу вас порадовать?
Прошло какое-то время, прежде чем мужчина взглянул на нее. Его глаза покраснели от выпитого вина.
— Я? Тебя? Ах да, обычно Жанель разгоняла мою тоску, но вижу, она занята, а я не могу дольше ждать. А ты производишь хорошее впечатление, и было бы неплохо с тобой познакомиться. — Он выпил кубок до дна и велел налить еще.
— Вы сделали хороший выбор. — Элизабет слышала себя, свой неестественный голос, которым она обычно общалась с клиентами. В ее ушах он звучал как фальшивое мурлыканье, но мужчинам нравилось. — Я очень хорошо умею разгонять тоску. Расскажите мне, что вас тяготит и как мне вам помочь?
Советник вздохнул и выпил еще вина. Он будет легким клиентом. Некоторые мужчины так напивались, что даже не могли полностью вставить, прежде чем пропадала эрекция. Но это были их проблемы. Мадам не вступала в торги. Цена была установлена!
— Он скоро вернется, — мрачно произнес советник.
— Кто вернется? — спросила Элизабет с наигранным интересом и позаботилась о том, чтобы у него не заканчивалось вино.
— Наш епископ со своей свитой! — практически сплюнул слова советник. — Ты знаешь, что он ходил в поход на гуситов? О да, благородный защитник правых побуждений. Но в конце расплачиваться снова придется нам!
Что-то забрезжило в темноте ее памяти… Голос молодого человека, который, как ей казалось, она слышала на еврейской площади. Его стройные ноги прекрасно смотрелись в узких штанах. На нем был короткий камзол из благородной парчи, на поясе висел меч. Только теперь она смогла разглядеть его аристократические черты, слегка смуглую кожу и волосы медового цвета. Лицо было гладко выбрито, и полоска падающего света подчеркивала его волевой подбородок.
— Ты называешь его благородным защитником правых побуждений? Прошу тебя! Тебе так же, как и мне, известно, что речь идет о другом. Имей мужество признать это!
В поле зрения появился мужчина постарше, с темными волосами и грубоватыми чертами лица, в которых, тем не менее, угадывалось сходство с молодым человеком. На нем был длинный дорогой наряд, подобный тому, в котором дворяне, живущие при монастыре, старались появляться в городе.
— При чем здесь мужество? — возразил он. — Это не арена для двух молодых франтов. Мы говорим о большой политике и о том, кто в конце концов победит.
— Ах, и это мне говоришь ты, брат! Речь идет о том, у кого в итоге окажется власть — будь то корона или епископский посох. Разговоры о еретиках, которых во что бы то ни стало надо уничтожить, пустая болтовня! Богемия решилась запротестовать, поэтому ее надо наказать и крепче натянуть поводья.
— А когда он вернется, все пойдет по-старому! — добавил советник.
— Что? — Элизабет вернулась из своих воспоминаний. Видимо, ее собеседник ничего не заметил.
— Дворяне будут снова писать увещевания, сначала в мягкой форме, затем все в более резкой, а епископ будет и дальше устраивать турниры и банкеты с многочисленными шутами и шалавами. То он будет проявлять себя как разумный правитель, то как тиран, но он не прекратит разбазаривать все, что дорого нам и стране. А затем придут счета, и уверяю тебя, в этот раз нам придется несладко!