Святой и грешница
Шрифт:
В двери появилась Эльза Эберлин.
— Что здесь происходит? — Подбоченившись, она перевела взгляд с шлюх на пьяного советника, а затем на его дочь.
Элизабет поспешила объяснить ей ситуацию.
— Он оплатил вино и услуги?
Элизабет покачала головой, не решившись сказать, что он так и не дошел до постели.
— Итак, с него два шиллинга и три пфеннига за проведенный здесь вечер и еще четыре за дорогу домой, — посчитала Эльза и протянула вперед открытую ладонь.
Элизабет снова закинула руку советника себе на плечо, пока его дочь развязывала
Они отправились в путь с тяжелой ношей. Оттилии пришлось заплатить за открытие городских ворот в столь поздний час. Сначала она молчала и старалась смотреть в другую сторону, но затем любопытство одержало верх и она заговорила с Элизабет. Ее робость быстро прошла, и к ней вернулась уверенность, проявленная в разговоре с отцом. Элизабет уклонялась от всех тем, которые могли бы смутить девушку. Ганс Майнталер молчал и с трудом переставлял ноги — Элизабет подозревала, что он уже находится в мире снов.
Роскошный дом семьи советника находился сразу за монетным двором. Оттилия толкнула плечом дверь и попросила помочь уложить отца в большой комнате. Они прошли через зал, в котором лежали связки и ящики с товаром, и подняли пьяного по лестнице. Наконец им удалось опустить его на подушки, Ганс Майнталер довольно хрюкнул и свернулся калачиком, как зверь в своей норе.
— Справились, — сказала Элизабет и улыбнулась. — Здесь он проспится.
— Да, надеюсь, он протрезвеет завтра утром и будет в состоянии выступить на заседании совета, чтобы не опозорить семью. — Она ударила себя по губам. — О нет, мне, конечно же, не следовало этого говорить! Иной раз я не могу совладать со своим языком.
— Я ничего не слышала!
— Спасибо! — искренне поблагодарила Оттилия, видя перед собой обычную девушку, а не шлюху, присутствие которой в этом доме было совершенно неуместно.
Элизабет с любопытством огляделась. Все было чужим и в то же время знакомым. В комнате было не очень много мебели, только самое необходимое. Судя по качеству и отделке мебели, семья советника занимала почетное место в обществе. На полке выстроилась оловянная посуда — ценный подарок на крестины и другие важные праздники в жизни бюргера. Ковер на стене придавал помещению с темным дощатым полом и покатым потолком красок.
— Какая красивая работа, — сказала Элизабет, подходя ближе, чтобы посмотреть на рисунок. — Я видела подобный, но с другим изображением.
— Да? Их немного. Отец говорит, что это редкая вещь.
Элизабет ничего не ответила. Она действительно видела похожий ковер? У нее перед глазами промелькнули неясные силуэты. Где это было? Может, в таком же богатом доме, как этот? Раздался громкий храп. Девушки молча стояли друг против друга. Смущение вернулось: они были уже не на равных, и Элизабет нечего было делать в этом доме! Но она не решалась попрощаться и покинуть его.
— Может, ты хочешь что-нибудь съесть? — спросила Оттилия.
Элизабет пристально посмотрела на нее.
— Ну,
Элизабет хотела отказаться, но в этот момент у нее громко заурчало в животе, и обе девушки рассмеялись.
— Пойдем, — сказала Оттилия и зажгла лампу. Она заговорщицки кивнула Элизабет, чтобы та спускалась вслед за ней на кухню, расположенную в задней части дома. Там был большой очаг, на котором можно было сразу разогревать несколько котелков или зажарить целого кабана.
— Тише, — предупредила хозяйка. Она открыла дверь и указала на кладовую с толстыми стенами для поддержания низкой температуры, располагавшуюся за кухней.
— Ну, что ты хочешь? Сало? Сыр? Или колбасу? — Она тихонько засмеялась и выглядела в этот момент просто девочкой, собравшейся что-то стащить из кладовой. Оттилия позабыла и о покойной матери, и о пьяном отце. — Ну же, говори!
— Немного вон той колбасы и кусочек сыра, — попросила Элизабет.
Оттилия кивнула и отрезала большой кусок сыра. Снаружи хлопнула дверь. Слышно было, как через зал приближаются шаги. Оттилия задула лампу и, схватив Элизабет под руку, прошептала на ухо:
— Тихо!
Через кухню к ним приближался свет, сначала он выхватил из мрака их обувь и платья и поднялся к лицам.
— Что это значит? — раздался резкий голос из темноты.
Элизабет зажмурилась, успев, однако, рассмотреть длинную белую рубашку и босые ступни под ней.
Оттилия драматично вздохнула.
— Ничего, я не хотела тебя будить. Отец вернулся и спит в большой комнате.
— Да, я видела.
Кухня наполнилась теплым светом, когда со всех сторон лампы были сняты затворки. Элизабет увидела худощавую женщину с унылым лицом. Из-под изношенного чепчика виднелось несколько седых прядей. На Элизабет смотрели строгие глаза, губы сжались в тонкую полоску.
— Что это значит? — переспросила женщина. — Я подумала, что в дом проник какой-то сброд. И вероятно, я не так уж и заблуждалась!
Она была служанкой или бедной родственницей? В любом случае она долгое время находилась в этом доме и имела определенное влияние на детей.
Оттилия обиженно надула губы.
— Маргрет, это тебя не касается. Я только взяла из кладовки немного колбасы и сыра, и я как старшая дочь в доме, разумеется, имею на это право. — Она немного вытянулась, но рядом с худощавой женщиной все равно выглядела ребенком.
— Да, с этим не поспоришь, но мне бы хотелось знать, кто с тобой. Потому что вижу, что этому кому-то совершенно нечего делать в нашем доме!
От полного презрения взгляда у Элизабет запылали щеки. Больше всего ей хотелось убежать отсюда, но Оттилия схватила ее за рукав.
— Это я ее с собой привела!
Худощавая женщина, тяжело дыша, вздохнула:
— Не ври мне. Я не знаю, что у тебя общего с ней, но ты поступаешь неправильно, защищая ее. Что она тебе наврала, что ты так говоришь? Она проникла сюда, чтобы обокрасть твоего отца, а ты ее застала. Каким обманом она добилась твоего сочувствия?