Святой в миру
Шрифт:
Его слова затихли, и тут раздался тихий стон. Мистер Кэмпбелл, который был не настолько бессердечен, чтобы не утруждать себя демонстрацией сердечности, положил руку на плечо Стэнтона. Того шатало он еле скрываемой боли.
– Ну, полно, что вы, успокойтесь, Клэм, прошу вас!
– Вы же говорили, что он содомит! Какого ж чёрта он не клюнул на Нортона? Они не шибко-то выбирают - не из кого.
– Я не знаю, Клэмент.
– Но что делать, Господи, что делать, Софи же потеряла голову!
– Можно подумать, только она... Не убейся этот чёртов Нортон, точно также потеряла бы голову и его сестрица, что до сестрицы Моргана - чего и ждать от такой дурёхи? Это чертовщина, но происходит она везде, где он появляется. Удивительно, что ваша сестрица, Стэнтон, как будто не утратила способность соображать. Кстати, почему вы не говорили, что у неё такой божественный голос?
Стэнтон нервно отмахнулся, давая понять, что это его не занимает.
– Идите к чёрту...
– пробормотал он.
Мистер Кэмпбелл, пожав плечами, направился в дом. Коркоран, неслышно ступая по траве, растворился в тени лигуструма и вышел к скамье галереи в круг фонарного света. Он не заметил, что мисс Хэммонд, обойдя дом и не найдя его, подошла к альпийским горкам. Не заметил он и отца Дорана, искавшего Клэмента, и остановившегося с другой стороны колоннады.
Доран же нашёл того, кого искал, но мистер Клэмент Стэнтон, заметив при возвращении в дом в свете фонаря мистера Коркорана, резко повернул к нему. Увидев брата, Кристиан расслабленно поднялся. Некоторое время оба молча стояли друг напротив друга. Доран подошёл ближе. Это не Нортон. Этой стычки он боялся.
Однако произошло то, чего он совсем не ожидал.
– Я... я ненавижу вас, Коркоран. Я ... но я...
– Стэнтон рухнул на колени, он едва не выл, - я... я умоляю вас. Сжальтесь... Завтра я, вспоминая об этом, наверное, возненавижу вас ещё больше...
– Разве это возможно?
– Коркоран зло поморщился и протянул руку брату, - встаньте и не злите меня, Клэмент. Чего вы хотите?
– Я...я умоляю... Мне плевать, что Хэммонд оставит все вам, но её я отдать не могу! Пожалейте. Я не могу без неё, - он потерянно уставился на ботинки Коркорана.
– Вы должны понять... Она говорит, что не любит меня, но... Я думал, надеялся, что титул и имение... и она тогда не откажет, - Клэмент неожиданно возненавидел себя до дрожи и, трепеща, вскочил. Коркоран, однако, не упивался, как он ожидал, торжеством. На его лице были написаны чувства достаточно противоречивые - раздражение и усталость, но и изумлённое потрясение одновременно. Теперь, когда Стэнтон поднялся, они снова стояли вровень.
– Вы говорите о мисс Хэммонд?
– Коркоран тяжело вздохнул и задумался. Стэнтон не сводил с него больного взгляда. Коркоран вяло продолжил, при этом не был груб, скорее было заметно, что он делает над собой усилие, пытаясь быть мягким, - но мне кажется, что вы не совсем понимаете ситуацию. Буду откровенен с вами, брат мой. Ваша просьба... не знаю, как это сформулировать, чтобы не обидеть вас... Ваша просьба... "оставить вам мисс Хэммонд..." отвечает заветному желанию моего сердца. Я ничуть не увлечён. Не будь просьбы дяди - уже был бы в Италии. Но есть ли у вас уверенность в том, что объяснив мисс Софи, что она влюблена без взаимности, мы не обнаружим её утром в том же ущелье, что и Нортона?
– Стэнтон побледнел как полотно.
– Вы же первый обвините меня после в её гибели.
Стэнтон резким движением распустил шейный платок и опустил глаза в землю.
– Это всё вы... Если бы не вы...
Вежливости и терпимости мистеру Коркорану стало не хватать. Он резко выдохнул и заговорил как обычно.
– Вздор, Клэмент, вас отвергли вовсе не из-за меня. Не выдумывайте. Ваша трагедия в том, что вы не любимы, любя, моя - в том, что я, не любя, любим, но вы способны чувствовать только свою боль. И вы требуете от меня, чтобы я причинил невероятную боль той, кого вы любите. Так хотя бы подумайте, чего это может стоить и к чему привести. Впрочем, чего и от кого я требую?..
– Коркоран окинул кузена тоскливым взглядом полусонных глаз. И снова заговорил мягче, делая над собой усилие.
– Я скоро покину Хэммондсхолл. Мой отъезд, быть может, не причинит ей такой боли, как те слова, которые вы вынуждаете меня произнести. Через неделю-другую мисс Софи придёт в себя, воспримет меня как наваждение, успокоится. Тогда попытайте счастья вторично, если это счастье, конечно...
Стэнтон всеми силами пытался сдержаться. Обида, гнев и ненависть к этому человеку душили. Он смеет высокомерно предписывать ему, что делать! "Если это счастье..." Равнодушие к той, что сводила его с ума, бесило. И понимание, что Коркоран благодетельствует ему, что от прихоти этого хлыща зависит счастье, о котором этот негодяй говорит... смеет говорить с таким пренебрежением, что этот красавец страстно любим той, за один взгляд которой...
Клэмент почувствовал, что в глазах его темнеет. Коркоран продолжал.
– Если же вы будете настаивать на вашей просьбе, Клэмент, я её выполню. Мисс Хэммонд мне безразлична.
– Слова Коркорана наотмашь ударили Стэнтона.
Клэмент без сил опустился на скамью - ноги не держали его. Он не знал, что сказать. Больше всего он хотел бы видеть этого человека мёртвым. Что до Дорана, то он слушал разговор братьев спокойно, поняв, что потасовки не произойдёт, и просто ждал конца разговора, чтобы позвать Клэмента к его сиятельству. Он отошёл к соседней скамье, проводил взглядом тень, скользнувшую в кустах, и когда мистер Стэнтон проходил мимо, передал ему просьбу милорда. Тот, кивнув и покачнувшись всем телом, пошёл в дом. За ним вышел в портал галереи и Коркоран. Не выразив ни малейшего удивления, что видит здесь Дорана, опустился рядом на скамью.
– После таких бесед так хочется припасть к Чаше Грааля, Доран... иначе выпьешь цикуты. "О, если бы Предвечный не занёс в грехи самоубийство, Боже, Боже..." Помните легенду об Иосифе Аримафейском? Он собрал в изумрудную чашу кровь Христову и стал одним из первых проповедников христианства, добравшихся до Англии и именно до Гластонбери. Эта чаша и есть Грааль и там, где она хранилась, забил источник, дарующий забвение...
– Счастье.
– Я думаю, забвение. Забвение всей мерзости и пошлости мира. Это и есть счастье. Устав от обыденности, обычно жаждешь великолепных цитат, ароматов несуществующих вин и воображаемого запаха невиданных цветов... Я так и мечтал в детстве. Оставался один, и мечтал. В детстве получалось. Сейчас за воздушные замки уже не уцепиться. Но сколько себя помню, всегда мечтал о маленьком домике в горах. Мне нравилось в Корнуолле. Скальные отроги, море, тишина. Кабинет, исследовательская работа, толстый кот, тихая ненавязчивая старая служанка в огромном чепце. Ни людских толп, ни суетных глупостей, ни пустоты девиц, ни навязчивости светских болтунов. Божественное уединение, тишина, потрескивающая свеча в кенкете и тепло камина, полнота Божества, счастье...
– Он отрешённо и чуть болезненно улыбнулся.
– Вместо этого - на тебя претендуют извращенцы, тебя обливают поклёпами негодяи, тебя любят Бог весть за что вздорные дурочки, в которых, в свою очередь, влюблены скаредные Шейлоки. И, знаете, ведь не в первый раз. Несть числа дурацким влюблённостям, нелепым претензиям и глупым мечтам. Впрочем, о чём это я? Я же хотел о Чаше Грааля... А, может, хотите послушать, как в лунных лучах золотятся мраморные колонны Парфенона?
– Вы ещё и поэт, Кристиан?
– Дорану тоже было тоскливо. Он понимал Коркорана. Тот снова проявлял себя. Сила духа делала его в безбожном мире палачом. Мисс Бэрил права. Он снова убивал - теперь Стэнтона. Убивал, ничуть не желая его гибели, презирая и даже жалея.
– Я? Поэт? Терпеть не могу поэтов. Если вдуматься, сколько ими набормочено попусту в судорожных кривляньях - смешно становится. Вся эта поэзия - нервические припадки да вымышленные жития раздражительного поэтического племени, и только...