Сын графа Монте-Кристо
Шрифт:
— Просите в столовую,— сказал он,— и подавайте завтрак!
3. Вперед
Сперо сошел в столовую, где его ждал гость. Это был молодой, высокий и хорошо сложенный человек лет двадцати пяти с открытым и веселым лицом.
Виконт протянул ему руку:
— Очень рад, что вы пришли, милый Гонтран. Не знаю, как мне благодарить вас…
— Вы слишком добры, виконт,— ответил гость, которого звали Гонтран
Гонтран был довольно известным живописцем.
Сперо, до сих пор не имевший друзей, горячо привязался к молодому художнику, и между ними установилась тесная дружба.
Вот как это случилось.
Гонтран написал картину, имевшую большой успех на выставке. Виконту она очень понравилась, и он послал к Собранну своего управляющего, поручив ему купить картину. Но художник наотрез отказался продавать ее.
Сперо, удивленный отказом, поехал к живописцу сам в надежде уговорить его.
— Виконт,— сказал ему де Собранн,— вы предлагаете мне двадцать тысяч франков за картину, которую я с трудом продал бы за пятьдесят луидоров, а между тем я ни вам и никому другому ее не отдам. Ваше внимание очень лестно мне, и потому я должен объясниться. С этой картиной связано у меня одно воспоминание, и потому я с ней никогда не расстанусь.
Сперо вопросительно взглянул на него.
— Не думайте, впрочем,— продолжал Гонтран,— что тут кроется какая-то драма. Ничуть не бывало. У меня была любовница, которую я горячо любил. Она страдала чахоткой. Мы часто гуляли с ней в Медонском лесу. Как-то раз до нашего слуха долетели странные, необычные звуки. Мы тихонько подошли… На лесной прогалине стояла молодая цыганка и играла на скрипке…
Никогда я не слыхал раньше подобной игры. Это были какие-то дикие, нестройные звуки, в которых слышался гнев и отзвук пережитого горя.
Долго стоял я в каком-то оцепенении… Как вдруг моя подруга склонилась ко мне на плечо, лишившись чувств. Я отнес ее домой.
Спустя неделю она окончательно ослабела и сказала мне: «Я бы хотела еще раз услышать игру той цыганки!»
Покинуть больную я не мог и поручил отыскать цыганку своим друзьям. Больная спрашивала каждое утро: «Нашли цыганку?» «Нет»,— отвечал я. Она слабо улыбалась: «Я хочу еще раз услышать ее, и до тех пор не умру!»
На четвертый день она внезапно приподнялась на постели и сказала: «Вот она! Я могу теперь спокойно умирать!»
За стеной нашего садика раздались тихие звуки — играла цыганка. Каким образом узнала больная— о том, что это пришла она?
«Позовите ее в комнату»,— сказала моя бедная подруга.
Я исполнил просьбу умирающей. Цыганка вошла и, не говоря ни слова, заиграла… тихо, чуть слышно…
Бедная моя Эме не сводила с нее глаз и ловила каждый звук. Вруг она привлекла меня к себе, обняла, крепко поцеловала и закрыла глаза. Она умерла.
В
На этой картине, виконт, я изобразил образ цыганки, и поймите меня, что я не отдам ее ни за какие деньги.
Рассказ Гонтрана, переданный им просто, без всяких прикрас, произвел сильное впечатление на Сперо, но виконт в то время до мелочей подражал отцу и отчасти рисовался своей холодностью и невозмутимостью. Поэтому он сказал самым флегматичным тоном:
— Премиленькая история, сударь, и теперь я охотно дам вам пятьдесят тысяч.
Гонтран был поражен подобным бессердечием и повторил еще раз:
— Эту картину я вам ни за что не продам.
Сперо был тогда недоволен собой, сердился на других, на весь мир.
В какой-то момент, не поверив рассказу художника, он увидел в нем лишь уловку для того, чтобы подороже сбыть картину. Но вскоре понял свою ошибку и на третий день поехал к живописцу.
— Два дня назад я поступил крайне бестактно,— сказал он.— Прошу вас, простите меня.
Гонтран, обладавший добрым сердцем, охотно простил виконта: он ясно видел, что этот гордый юноша не более, чем взрослый ребенок, нуждающийся в опоре, в сочувствии, и полюбил его.
Молодые люди подружились. Гонтран не вызывал виконта на откровенность, зная, что со временем она явится сама собой…
— Мой отец уехал,— сказал Сперо, придвинув Гонт-рану стул и садясь сам.
Зуав подал завтрак.
— Что такое? Когда? — спросил де Собранн.
— Сегодня в ночь.
— Куда же он поехал?
— Не знаю. Он оставил мне коротенькое письмо. Вот и все.
Гонтран не выразил никакого удивления. В этой семье существовали свои порядки… Отец уехал, не простясь с сыном, а сын отнесся к этому вполне равнодушно.
— Итак,— сказал он,— теперь вы свободны и предоставлены самому себе!
— Разве прежде я был в чем-либо стеснен или ограничен? — с грустной улыбкой спросил Сперо.
— Конечно нет! Впрочем, не будем говорить об этом. Я приехал к вам с просьбой.
— Очень рад. Вы знаете, что я весь к вашим услугам.
— Еще одно слово, и вы предложите получить мне из вашей кассы миллиона два-три. Но дело не в том. Я знаю, что вы богаты, и очень богаты, но моя просьба совсем другого рода. Будьте любезны, окажите мне большую услугу.
— Говорите, я вас слушаю.
— Прокатитесь вместе со мной на омнибусе.
— Что такое?
— Не думайте, что я шучу, милый Сперо. Несмотря на ваши миллионы, на всю окружающую вас роскошь, вы несчастливы и вы… страдаете!
— Позвольте…
— Да, вы страдаете, потому что никогда не выходили за известные условные границы. Появление на империале омнибуса вы считаете чем-то неслыханным. Скажите откровенно, влезали вы туда когда-нибудь?
— Нет.