Сыны Семаргла
Шрифт:
Аилоунен продолжал свистеть, а Святозар спрыгнул с коня. Он был не в состоянии смотреть на этих людей, ощущать в себе этот отвратительный запах пекельного царства, словно явившийся в Артарию, слышать шипение которое долетало из жрища и точно эхо наполняло кругом всю площадь. Святозара опять вырвало. Он присел на корточки, а потом его тело стало надрывисто сотрясаться. Казалось еще миг и наполнившая его изнутри душевная боль разорвет на части плачущую, лазурную душу.
Неожиданно стены и крыша жрища закачались, а мгновение спустя и вовсе обернулись маленькими желтыми крупинками, не больше росинки, и стали осыпаться вниз, прямо к основанию круглого дворца. Сначала разрушился свод полукруглой, будто перевернутой вверх чаши-крыши, затем стали осыпаться стены. Скатывающиеся вниз желтые росинки, соприкасаясь с каменной мостовой, ярко вспыхивали и точно впитывались в ее черную, грязную поверхность. Некоторое время спустя стены осыпались полностью, показав внутренность
Около того стола, лицом к наследнику и Аилоунену стоял толстый человек, в длинном черном одеянии, и в черной, плоской шапке на темных, тронутых сединой, волосах, с закрытыми глазами, держащей в руках кровавый нож. Человек раскачивался взад… вперед, а справа от него и стола, на каменном возвышении, лежал разрезанный на части труп молодого мужчины. Жрище было внутри полно людей, но теперь все они обездвиженные, с открытыми ртами и глазами, лежали на полу.
Святозар поднялся на ноги, выпрямился и посмотрел на это возвышение… на лежащий на полу человеческий труп… на жреца, одеяние которого было залито кровью и дымящиеся внутренности, и передернул плечами… Потому как он понял, что предчувствия его не обманули. И он вспомнил, где видел такой дворец, где видел точно такое же возвышение, такие же столбы, только с голубовато-белым огнем, такой же стол, только укрытый красной материей, и тяжело застонав, закрыл лицо руками и потерял сознание. Святозар очнулся в небольшой комнате. И в-первый момент тревожно огляделся, не понимая, где он находится, и, что с ним случилось, но потом вспомнил площадь, жрище и жертвенник с дымящимися на нем внутренностями человека, да порывчато содрогнулся всем телом, точно сызнова переживая нахлынувшие на него воспоминания. А после, немного успокоившись, принялся разглядывать комнату, в которой очнулся. Это была очень большая, с высокими потолками и двумя широкими квадратными окнами, комната. Стены в ней были нежно-розового цвета, и будто укрыты сверху тонкой, прозрачной материей. Святозар лежал на широком ложе, спинка какового, высокая и закругленная, была сделана из бело-желтого похожего на кости животного материала, и богата украшена камнями: розовыми рубеллитами и ограняющими их желтыми гиацинтами и цитринами. Само ложе было укрыто тончайшим бледно-розовым укрывалом. Окна в комнате плотно занавешены легкими розовыми до пола занавесами, искусно обшитыми золотыми нитями. А на полу лежали ворсистые, тяжелые темно-розовые ковры, сверху на которые были положены шкуры бурых медведей с торчащими головами, и вставленными вместо глаз огромными зелеными изумрудами. Святозар пошевелил ногами и руками, и, резво поднявшись, сел да начал оглядывать себя. При том заметив, что чоботы и опашень с него сняли, и теперь обувка стояла на полу, прямо на шкуре бурого медведя, а опашень аккуратно свернутый лежал на прямоугольно— полукруглом сиденье, обшитом ворсистыми коврами с широкими ручками. Святозар глубоко вздохнул и ощутил внутри комнаты какой-то сладковатый дымок, словно помещение окуривали смолой, нарочно, чтобы в ней так неприятно, как показалось ему, пахло подгоревшими травами. Внезапно розоватая дверь, ведущая в покои открылась, и через нее вошел Аилоунен. Он увидел очнувшегося Святозара и радостно заулыбавшись, спросил:
— Друг мой, как ты себя чувствуешь? — юный правитель неспешно приблизился к ложу и присел на него, подле наследника. — Ты меня, так напугал. — Губы Аилоунена на миг дрогнули. — В-первый момент я подумал, что тебя убили… Но потом, понял, что тебе стало плохо… плохо от увиденного.
— Ах, Аилоунен, — тяжело вздохнув, ответил Святозар и оперся спиной о спинку ложа. — То, что я увидел… от этого любому может стать плохо… Словно я опять попал в Пекло… Это жрище, оно в точности повторяет дворец Пана, а… — И наследник провел рукой по лбу, утирая выступивший там пот. — А жертвенник, точно такой же жертвенник я видел в Пекле. Тот, кто когда-то создал этот жертвенник, здесь среди приолов, тот кто слушал демона Босоркуна, и подсел на его крючки, тот кто предал светлых Богов… потом… потом… все эти долгие века получал наказанье на точно, таком же жертвеннике, там, в пекельном царстве.
— Ты, говоришь о царе Альби-Сантави— Плюмбании? — тихим голосом вопросил Аилоунен.
— Нет, — закачал головой Святозар. — Я говорю о первом пажреце Люччетавии— Джюли Веспрейлия. Аилоунен молча, встал с ложа, и прошелся по комнате. Он бесшумно приблизился к окну, и, протянув в его направлении руку, отодвинул в сторону тонкую занавесь да глянул сквозь стекло на двор.
— Аилоунен, — обратился к правителю Святозар, чувствуя, перед другом вину, за свою слабость. — Прости меня, за то, что я так подвел тебя и потерял сознание… мне… Аилоунен резко развернулся в сторону наследника, и, сдвинув свои брови так, что нос и лоб покрылись паутинками— морщинками, возмущенно сказал:
— Друг мой, о чем ты говоришь? О каком, прости, может идти речь?
Нет, нет, не желаю этого слушать. Ты, что ж думаешь, я не понимаю, сколько ты вынес за последнее время? Ты думаешь я не знаю, какую физическую и душевную боль ты перенес, там в этом мрачном Пекле? Ты думаешь я не вижу как изболелась твоя душа?.. Нет, друг мой, я не слеп. Я все вижу и понимаю. И я знаю, что тебе прошедшему пекельное царство, сейчас необходим покой, необходимо вернуться домой к жене, к твоему не рожденному ребенку, к заботливому отцу и другам, а не оставаться здесь и сейчас со мной, и видеть эти бездыханные, мертвые лица и глаза, вырождающиеся тела, видеть этот мрак, эту кровожадность, и подвергать свою обожженную пекельным холодом душу еще большей боли… Мне и самому очень тяжело смотреть на все то, что случилось с моим народом… но мальчик Риолий, наблюдал все это с детства и благодаря этому, я знаю, что увижу в следующее мгновение. Ну, а ты, мой друг, совсем другое дело, ты просто себе не представляешь до чего дошло разложение души и тела в этой стране…
И я надеюсь, что тебе не придется это увидеть, и понять, Святозар. — Аилоунен прервался, с нежностью посмотрел на него так, что на миг показалось, днесь на наследника глядит не отрок— правитель, а правитель— мужчина убеленный сединой и утружденный годами прожитых лет. Аилоунен погодя усмехнулся и чуть тише добавил, — однако, мой друг, ты смог наложить такое сильное повеление на людей, что мне пришлось несколько часов, пока ты отдыхал… приводить их в чувство… Потому, как они не могли себе простить предательство и пытались себя покалечить.
— Почему, Аилоунен? — скривив губы, спросил наследник. — Почему после твоего повеления они поднимаются и смотрят на тебя спокойно, и также спокойно слушают твои слова, а после моего пытаются себя покалечить?
— Это потому, что ты, — ответил юный правитель и отпустил, придерживаемую рукой, занавесь. — Порывистый человек… горячая голова, горячая душа. Ты, Святозар, любишь каждой клеточкой своей души: своих близких и родных, свою Родину и Богов. Для тебя все эти люди предатели веры, предатели Богов, уничтожители традиций. Ты так ощущаешь и то чувство вкладываешь в их души. Посему после познания истины, они все хотят и желают избавить свою душу от этого предательства, и при этом сами себя не могут простить…. Я же не вкладываю в них чувство предательства потому, как понимаю предатели не они, а их предки. Предки, которые идут вереницей и строят Пиршественный зал там внутри пекельного царства. Святозар широко улыбнулся, и, отклонившись от спинки ложа, устало пошевелил плечами, чувствуя внутри себя какую-то опустошенность и какое-то тягостное чувство. Он медленно спустил ноги с ложа на шкуру медведя, протянув руки, взял свои лазурные, чистые чоботы, и, принявшись натягивать их на себя, по-доброму пояснил:
— Знаешь, Аилоунен, у тебя уже устаревшие знания по поводу Пекла.
Потому как они там уже построили Пиршественный зал и теперь строят Гостинный двор.
— Гостинный двор? — изумленно переспросил Аилоунен и усмехнулся. — Интересно, кто ж придет туда в гости к Чернобогу?
— Ну, Вий, обещал мне прислать приглашение, — внезапно громко засмеялся наследник, вспоминая последние слова воеводы. — Только, как я теперь понял с твоих слов, в этой жизни в Гостином дворе, мне не удастся побывать. Святозар перестал смеяться, протянул руку, взял белый опашень, и, поднявшись на ноги, принялся неспешно его одевать, чувствуя, что поколь все еще немного покачивается вправо… влево от пережитого.
— Святозар, зачем ты поднялся? Мне кажется, тебе стоит отдохнуть, и полежать, — вкрадчивым голосом заметил Аилоунен и неспешно приблизился к наследнику. — Ты, очень слаб и я вижу, как тебя покачивает, тебе необходим покой.
— Покой…, — тяжело вздохнув, протянул слово Святозар. — Покой— это когда у тебя Аилоунен будет войско, это когда мы возьмем Асандрию, и убьем царя и пажреца. А теперь мне не до покоя, надо идти в город и помочь оставшимся людям познать истину, чтобы хотя бы на твоей стороне был этот город Артария. Аилоунен улыбнулся, и, протянув к наследнику левую руку, провел пальцами по тыльной стороне его ладони, негромки, певучим голосом, молвив:
— Друг мой, разве я неясно выразился? Я же сказал тебе, что мне пришлось несколько часов приводить людей в чувство, потому как твое повеленье уложило на землю и обездвижило не просто людей на площади, а людей во всем городе… во всем.
— О…о…, — протянул наследник и от услышанного сызнова присел на ложе. — А я думал…
— Ты, очень мощный кудесник, — проронил Аилоунен и успокаивающе похлопал наследника по плечу. — Очень мощный… Поэтому отныне будь весьма осмотрителен в своих повеленьях. Святозар взволнованно посмотрел в улыбающееся лицо правителя, в его голубые глаза, наполненные обжигающим светом, и, мотнув головой на ложе, спросил: