Сыны Семаргла
Шрифт:
— Я бы хотел ему хорошее имя, ваша милость. Имя, которое ему никогда не позволит предать Сварога и его сыновей. — Оскидий немного помедлил, тревожным взглядом глянул на правителя, и еще тише добавил, но уже только для Святозара, — и конечно ДажьБога! Аилоунен услышал имя ДажьБога, едва слышно сказанное Оскидием, и широко улыбнувшись, молвил:
— Есть такое имя у руахов. Это имя значит верный Богам — Каясэлэн.
— Каясэлэн, — тихо повторил имя Оскидий.
— Каясэлэн, — также тихо повторила Лиренсия. Она с теплотой посмотрела на лицо своего сына, улыбнулась и с нежностью в голосе, на которую способен только голос матери, добавила, — пусть он будет верный Богам, верный ДажьБогу — Каясэлэн.
— Да, — согласился Оскидий, и, мотнув головой, провел ладонью по спине жены. — Пусть будет в Артарии первый руах Каясэлэн. Лиренсия наклонилась над малышом и поцеловала маленького Джюли-Каясэлэна в щеку да тихо ему, напевая, что-то, развернулась и пошла в покои ребенка. А Святозар глянул вслед закрывшейся двери в комнату Каясэлэна и внезапно вспомнил слова Чернобога, сказанные когда-то душе Джюли: «… первое, что ты увидишь в Яви, это длинный, тонкий нож, который отрежет твою никчемную, пустую голову, от твоего немощного тельца». Наследник тяжело передернул плечами, вздел руку, да принялся тереть шрам на щеке, и, уставившись на свое полупустое блюдо, задумался. Как же странно все получилось… Джюли родился в семье ярыжки Оскидия, и если бы Святозар не пришел в Неллию… отказался бы идти по этому пути, значит маленького Джюли, принесли бы в жертву и убили в младенчестве. Так сказал ДажьБог, и наверно это и имел, ввиду Чернобог повелевая душе излечить Святозара. Потому что с больной ногой, переживший все, что пережил он в Пекле… Смог ли бы и захотел ли он, Святозар, пойти в Неллию помогать мальчику Риолию или бы все же вернулся в Славград? И тогда бы эту маленькую хрупкую крошечку, Каясэлэна, его духовного сына, Джюли, принесли бы в жертву выдуманному господу Есуанию, и наверно не заступился бы за него ни его отец, ярыжка жреца Артарии, Оскидий, ни его любящая мать, красавица, Лиренсия. Оскидий вернувшийся на свое сиденье возле правителя, завел с ним негромкую беседу о чем-то, а тот несмотря на пережитое, не растерявший аппетита, наложил себе на блюдо еще жаренного мяса да с удовольствием принялся его поедать. Внезапно, Аилоунен взмахом руки прервал разговор с Оскидием и громко постучал вилицей по блюду, призывая Святозара к вниманию. Наследник немедленно перевел взор с недоеденной тушеной рыбы в своем блюде на правителя, и тот движением головы указал ему на руку теребящую шрам. Поспешно убрав пальцы от шрама Святозар устало замер, а правитель, наполненным беспокойством голосом, сказал:
— Друг мой, тебе надо отдохнуть. Ты очень плохо выглядишь, вся эта борьба, которую мы ведем, я, как погляжу, изматывает тебя. Знаешь Оскидий, отведи наследника Восурии отдыхать, ему нужно отоспаться.
— Да, — поднимаясь с сиденья, согласился Святозар. — Ты, прав, Аилоунен мне надо отдохнуть, а то у меня нет сил… Многие месяцы меня изводили болью раны, а теперь у меня такая же боль в душе. Наследник вышел из-за стола, и направился вслед за поднявшимся Оскидием, двинувшим свою поступь в комнату для гостей.
— Ну… ну… ну… — покачав головой, заметил Аилоунен, и бросил недовольный взгляд на Святозара. — Мне нужно, мой друг, чтобы ты был силен, как твой отец ДажьБог… И знаешь не стоит тебе изводить себя, поверь мне, восуры никогда не станут похожими на руахов, приолов и гавров. Святозар услышал молвь правителя и немедля остановился, а засим и вовсе вернувшись к столу, нанова опустился за него, и изумленно посмотрев на правителя, вопросил:
— Откуда ты знаешь, что я боюсь за восуров?
— Ах, друг мой, — положив вилицу на стол, ответил правитель. — Твоя душа так измотана… Уж я и не знаю, что тебе снится там ночью, но мне приходится несколько раз подниматься, чтобы снять тревожащие тебя мысли и направить твой сон в спокойное русло…. — Аилоунен смолк, поправил на своей голове венец правителя, так, чтобы выпавшая из-под него прядь волос не лезла в глаза, и ровным голосом продолжил, — не тревожь себя этими мыслями. Никогда восуры не станут подобны моему народу… потому как вы до сих пор живете в деревянных домах, а выше всего на свете ставите свою волю. А вольный человек никогда не упрячет себя в каменно-золотые дворцы… Посмотри на себя, — Аилоунен протянул руку и указал на наследника. — Как скромно ты одет Святозар, на пальце у тебя лишь один перстень, да и тот — дар царя Альма. Нет! ни тебе, ни твоему народу, я уверен, не грозит потеря веры и воли… Вы так и будете идти в бой, снимая с себя опашни и рубахи, показывая свою удаль и смелость не только врагам, но и самой смерти. Дети ДажьБога — вот кто такие восуры… Иди, мой добрый друг, иди отдыхать и не тревожь свою душу тем, что никогда не сбудется. Святозар поднялся, немного постоял около стола, словно собирался сказать, что-то переполняющее тревогой его душу, наполненному мудростью мальчику-правителю… Словно пытаясь снять с себя тот груз, который последние дни так изводил его и не давал покоя…
Одначе посем он глянул прямо в обжигающие голубые глаза Аилоунена, которые успокаивали и предавали силы, и, вздохнув, пошел в комнату для гостей, куда Оскидий уже открыл дверь. В той комнате были, как и в кухне, белые, чистые стены и потолок, точно окрашенные только что. Два широких ложа стояли друг напротив друга, одно слева, а другое около окна, справа. В комнате также находился небольшой, круглый стол, придвинутый к стене как раз супротив двери, а обок него стояло два мягких, бурого цвета сиденья с большими ручками, укрытых ворсистыми коврами. Святозар выбрал ложе около окна, и, поблагодарив Оскидия, направившись к нему, принялся снимать с себя опашень и пояс. Оскидий меж тем низко поклонился наследнику, и, выйдя из комнаты, прикрыл дверь. Святозар положил вещи на сиденье, а после устало опустился на ложе. Он медленно снял с себя чоботы, и, поставив их на гладкий, деревянный пол, прилег на ложе, положил голову на плотную, овальную подушку да задумался над словами Аилоунена. Без сомнения правитель хотел успокоить его, хотел снять с его души тревогу… но сам наследник слишком хорошо теперь понимал, что духовная гибель народа неизбежна и вряд ли ее избегут восуры… Святозар порывисто вздохнул, закрыл глаза и моментально заснул. Первое время ему снилась площадь, жертвенник и растерзанное на части тело… тело молодого мужчины, с застывшей на лице личиной ужаса, боли и страха. Святозар смотрел в это застывшее навсегда выражение ужаса, и ему казалось, что этого мужчину он где-то видел, он даже был с ним знаком, а может, когда-то дружен. Наследник внимательно вглядывался в черты его лица, и внезапно заметил, что тонкие губы мужчины, красно-синего цвета, стали тихо шептать слова, прося его о помощи. Впрочем, не в силах ему помочь, не в силах даже протянуть руки, Святозар хотел было закричать, но потом услышал тихий, тихий свист трель, успокаивающий его возбужденный разум и плачущую душу, а миг спустя пред ним полетели яркие круги: зеленые, синие, красные и желтые. Они кружились, переливались, переплетались между собой, а иногда сталкивались и точно лопаясь, разлетались на множество крошечных капелек, и тогда слышал Святозар, словно через плотный туман, тихие слова вечного сказа: «Вспомним о том, как сражались с врагами отцы наши, Которые с неба синего смотрят на нас и хорошо улыбаются нам. И так мы не одни, а с отцами нашими. И мыслили мы о помощи Перуновой, и видели, Как скачет по небу всадник на белом коне. И поднимает Он меч до небес, и рассекает облака и гром гремит, И течет вода живая на нас. И мы пьем ее, ибо все то, что от Сварога, — то к нам жизнью течет. И это мы будем пить, ибо это— источник жизни Божьей на земле». [2]
2
В книге использованы тексты Лесной С. Велесова книга: Донское слово; Ростов на Дону; 1995 ссылка http://bookz.ru/authors/s-lesnoi/velesova027.html
Глава одиннадцатая
Святозар проснулся, как ему показалось, глубоко за полдень.
Потянувшись на ложе, он ощутил в своем молодом теле силу и мощь, а внутри себя вроде успокоенную душу, и, улыбнувшись той, тишине, оная царила внутри и кругом него, резко сел. Наследник повернул голову, и посмотрел на соседнее пустующее ложе, перевел взор и глянул на придвинутое к нему сиденье, где лежало аккуратно сложенное чистое белье: белые штаны, рубаха и лазурный опашень, все созданное Аилоуненом для него. Святозар, будто наполненный новой жизнью, поднялся с ложа в очень приподнятом настроении, и принялся переодеваться да обуваться, а после оправив на себе опашень, подпоясался, и пошел к двери. Он неторопливо открыл дверь и вышел в общий зал, где за кухонным столом сидела Лиренсия, и тихо напевая, мелко нарезала капуста в большую чашу. Женщина подняла голову, и, увидев наследника, радостно улыбнулась ему, да наполненным мягкостью голосом, молвила:
— Ваша милость, наконец-то вы проснулись. Его светлость правитель Аилоунен просил вам передать, что если вы поднимитесь, то, чтобы никуда не уходили из дома, а дождались его.
— Дождаться, хорошо Лиренсия, дождусь, — пошевелил затекшими от долгого сна плечами, заметил Святозар. — А его светлость, не говорил куда ушел и надолго ли?
— Нет, ваша милость, — ответила Лиренсия и отрицательно покачала головой, ни на миг не отвлекаясь от нарезания капусты. — Его светлость ничего не говорил, сказал только, чтобы вы его дождались, и он скоро будет… Но там снаружи правитель оставил двух воинов, которые оберегают вас пока вы отдыхаете, можно их спросить… может он им повелел, что-либо вам передать.
— Ох, Аилоунен, — недовольным голосом, проворчал Святозар. — Это же надо такое удумать, чтобы оберегали меня… Наследник покачал головой и направился к входной двери, намереваясь выяснить все про правителя у собственной охраны. Скинув крючок с полукруга, вставленного в стене, он открыл дверь и вышел на улицу. Яркое, теплое солнце, своими широкими лучами согревало и наполняло улицы города. Нежно-голубое небо светилось чистотой, где-то в вышине, и такой же чистотой светилась теперь вся улица, на которой находился дом Оскидия. Не просто дом и проем Лиренсии был чист… нет! теперь вся улица, насколько хватало взора, была чистой.
Без мусора и навоза, без гнилостных ручейков и болот, и казалось, что даже серые камни мостовой начисто отмыли. Около дома на небольшой лавке сидели Эмилиний и Пампивий одетые в начищенные и блистающие кольчуги и шлемы, с мечами на поясе и пиками в руках.
Лишь только из дома вышел Святозар, они тут же поспешно поднялись с лавки и поклонились ему. Наследник, обозревая чистоту улицы, от удивления махонисто развел руки и с нескрываемым удовольствием заметил:
— До чего здесь стало чисто, словно все камни мостовой отмыли водой. — Он глубоко вздохнул и ощутил носом, что непереносимый для него запах гнили тоже исчез, и широко улыбнувшись, спросил у воина, — Пампивий, а не знаешь ли ты, где правитель Аилоунен?
— Правитель…, — начал было отвечать воин, но внезапно послышался четкий стук копыт лошадей о каменную мостовую. Святозар и воины повернули головы в сторону звука и увидели, что по дороге со стороны площади, верхом на белом жеребце, едет сам правитель Аилоунен, в сопровождении восседающих на лошадях, немного позади него, Лесинтия и Фонития.
— Да, вот же его светлость, — откликнулся Пампивий, и тотчас бездвижно застыл на месте, приветствуя правителя и гетера. Аилоунен подъехал к дому Оскидия, и, спешившись, отдал поводья Эмилинию. Он скорым шагом подступил к наследнику, внимательно оглядел его с головы до ног, да, по-видимому, оставшись довольным его здоровым внешним видом, протянул левую руку к нему, и, похлопав по предплечью, молвил: