Сыны Семаргла
Шрифт:
— Мопилийская тысяча подходит к Артарии, ее уже прекрасно видно с крепостной стены. Гетер Лесинтий прислал только, что воина с докладом к его светлости.
— Хорошо Фонитий, жди нас на улице, я сейчас подниму правителя, — откликнулся Святозар, и поспешно вернувшись в гостевую комнату, принялся будить крепко спящего Аилоунена. Лишь только Святозар, потеребил правителя за плечо, сообщив ему, что мопилийцы подошли, как тот немедля пробудился, и тяжело пошевелив своими детскими плечами, на которые свалилась не по возрасту большая ответственность, поднялся с ложа. Какой-то морг он медлил, словно окончательно пробуждаясь от глубокого сна, а посем принялся натягивать на ноги длинные, красные сапоги. Наследник, меж тем, медленно повертавшись направил поступь к своему ложу, чтобы взять оставленный на нем давеча перстень. Одначе подойдя к ложу, Святозар, порывчато остановился, и, протянув руку навстречу перстню, недвижно замер на месте, уставившись на него да единожды удивленно дыхнув:
— Вот это, да!.. — потому как на ложе лежал перстень, в оном ярким белым светом полыхал камень-алмаз. Аилоунен уже обувшись, поднялся с ложа на ноги, и, взяв
— Прекрасный алмаз, какая прозрачность, сияние…
— Да, уж, — хмыкнул Святозар и поднял с ложа перстень. Одначе стоило лишь его пальцам коснуться перстня, как тотчас камень, словно плеснув рдяной лучистостью света, засиял кроваво-красными переливами. Наследник поднес перстень к глазам, посмотрел на красный камень, и, вздохнув вновь надел его на правый указательный палец, не скрывая разочарования молвив, — ничего не пойму… Что ж выходит я сам, себя ненавижу, что ли, или во мне живет зло?
— Не то, чтобы живет, — пояснил Аилоунен, одевая на свою голову венец правителя и поправляя волосы. — Но те шрамы, что ты несешь на себе, они не просто созданы злом, они точно вскормлены и напоены им, они и есть зло… А теперь пойдем, пойдем, Святозар, нас ждут воины мопилийцы желая познать Правь! Аилоунен и Святозар вышли из дома Оскидия и сели на коней, ожидавших их на улице, да в сопровождении Фонития и воина, которого прислал Лесинтий поехали к крепостным воротам. Днесь наследник ехал по улице ведущей к крепостным воротам и любовался ею. Там где раньше стояли и сидели друг на дружке глиняно— камышовые постройки, теперь находились большей частью каменные, уютные домики с чистыми окнами и широкими дверями. Местами к этим домам были пригорожены маленькие участки земли, на которых охотно трудились женщины и дети. Эта улица была полностью очищена от мусора и грязи и теперь по ней было приятно ехать… идти, а на ухоженные дома было приятно посмотреть… Впрочем так хорошо и чисто, Святозар знал, было только на нескольких улицах города, а на других все еще обитала грязь, и стояли страшные, неухоженные дома. Наследник ехал по городу и видел, как быстро распространилась весть о приходе мопилийцев. Мужчины были встревожены, а женщины и дети напуганы. Но увидев проезжающих мимо них Аилоунена и Святозара, мужчины успокоено вздыхали, а женщины утирая слезы, начинали улыбаться, и приступали к прерванной работе. Подъехав к закрытым воротам, где уже стояла сотня воинов, во главе с Винирием, держа лошадей в поводу, Аилоунен обмолвился с выскочившим к нему навстречу из башни Лесинтием, а после спрыгнув с коня, пошел в наблюдательную башню, на ходу бросив наследнику обождать его. Святозар оглядел взволнованные лица воинов, во главе которых поместился Винирий и пришел к выводу, что на первый взгляд эти воины, все же когда-то держали меч в руках и наверно умеют им владеть, но в сравнении с ратниками, такими как Храбр, Дубыня, Звенислав, Искрен, Ратиша, в них сразу проглядывались никудышные вояки. Интересно, подумал наследник, а как выглядят мопилийцы. И пока Святозар представлял себе мопилийцев, из башни вышли Аилоунен и Лесинтий. Правитель коротко приказал отворить ворота и опустить приподнятый надо рвом мост.
— Что там? — спросил Святозар, когда Аилоунен сел на коня, и, подъехав к нему, поравнялся, а ворота заскрипев стали тяжело отворяться.
— Они подошли к мосту, но стан пока не ставят, наверно ждут, что их пригласят в гости, и хорошенько накормят, — усмехаясь, пояснил правитель. — Что ж угостим их Святозар, самым необычным блюдом… блюдом познания истины. — Аилоунен широко улыбнулся, его глаза обжигающе глянули на наследника и он чуть тише, добавил, — ворота откроются и как только опустят мост мы поедим… Но, помни, друг мой, я накладываю повеленье. Святозар негромко засмеялся шутке правителя и согласно кивнул, на миг, представив себе удивленные лица мопилийских сотвизов, во главе со своим тофэрафом, которым на обед вместо тушеного мяса с овощами будет подано познание Сварога и сыновей Сварожичей. Когда ворота открыли и мост начал опускаться, наследник перестал смеяться, однако, все еще находясь в приподнятом настроении, резко тронул коня вслед за Аилоуненом. Вместе они подъехали почти к краю моста, но так, чтобы можно было разглядеть стоявших на той стороне мопилийцев и остановились. И пока мост, тяжело скрипя, гудя, опускался вниз, Святозар смог рассмотреть воинов, каковые стояли под каким-то блеклым, прямоугольным бело-желтым стягом. Рядом с тем, кто держал стяг на белых, черных и гнедых лошадях расположились впереди тысячи воинов, тофэраф и десять подчиненных ему сотвизов. Лишь только мост достиг противоположного берега, еще даже не успев коснуться его края, Аилоунен и Святозар направили своих коней на деревянную его поверхность и поехали навстречу мопилийцам, следом за ними потрусили Лесинтий, Винирий и сотня воинов Артарии. Чем ближе подъезжал к мопилийцам Святозар, тем сильнее выгибались его губы в презрительной усмешке, видя перед собой не воинов, а толстых хряков, которых какой-то глупец посадил на коней…Нет! Ну, в самом деле, не только тофэраф, но и почти все сотвизы были толстыми, гладкими и похожими на хорошо откормленных свиней. Их навыкате маленькие глаза, при виде Аилоунена и Святозара неспешно приближающихся к ним, выкатились еще сильней, а толстые, безобразные губы тофэрафа точно покрытые сверху слоем белого жира, затряслись, толи от злобы, толи от страха. Потому, как только правитель и Святозар миновали половину моста, восседающий на белом коне тофэраф оглянулся и громко, что-то крикнул воинам. Те весьма лениво сняли с плеч луки, вставили стрелы и натянули тетиву, а когда тофэраф махнул рукой, выпустили в приближающегося неприятеля стрелы. Стрелы высоко взвились в небо, но так же как и воины стоявшие позади тофэрафа и сотвизов не поддерживающие как такового строя, стрелы взметнувшись выспрь, полетели «абы как»… в разных направлениях. Большая
Между тем неспешно приближающийся к ним Святозар смог разглядеть, что трясущиеся губы тофэрафа покрыты не жиром, а какими-то белыми гнойниками и ранами. Тофэраф опять громко крикнул, повелевая воинам, выпустить стрелы по предателям и махнул рукой. И немедля воины натянули тетиву и метнули в подъезжающих к ним стрелы. Наследник, также порывчато взметнул руку навстречу стрелам и пропел — прошептал: «Стрелы, стрелы, повелеваю вам, превращайтесь во прах!». Стрелы немедля замерли в воздухе, прямо над воинами, сотвизами и тофэрафом, морг спустя покрылись легким лазурным туманом, выпорхнувшим из руки Святозара и поглотившим их. Наследник стремительно дунул на туман и тот, вроде подхваченный порывом ветра вмале рассеялся, а стрелы в тоже мгновение распались на крохотные лазурные искорки, осыпавшиеся вниз, и покрывшие лишь на миг сверху, шлемы и кольчуги сотвизов и тофэрафов, лазурчатым снегом. Лазурь ярко блеснула в солнечных лучах и потухла. А тофэраф сызнова вздел руку вверх, лицо его покрылось красными пятнами, и он нежданно зычно закричал, обращаясь к Святозару:
— Ты, пес, пес восурский, шелудивый пес, зачем пришел на наши земли? Мало тебе, что ли этой гнилой, мерзостной, грязной, как и ты сам, земли в Восурии? Пес, пес восурский, и сам ты шелудивый и земля твоя такая же шелудивая, и отец твой… Но кем был отец Святозара, по мнению тофэрафа, никто так и не узнал… Потому что наследник внезапно сам купно покрылся красными пятнами, и не успел Аилоунен даже вскрикнуть, порывчато направил руку на воинов, во главе с тофэрафом и тихо пропел-прошептал повеленье познать Правь. И тотчас вся тысяча во главе с хряком — тофэрафом и хряками — сотвизами посыпалась с коней, точно переспевшие яблоки с яблони. Аилоунен лишь в последнее мгновение успел успокоить коней потрясенных таким доселе никогда невиданным падением хозяев.
Он, торопливо засвистев тихой трелью, повелел коням осторожно прилечь на землю, возле своих обездвиженных хозяев, кои открытыми ртами и глазами, впитывали в себя веру в Сварога и его сыновей.
Святозар уже миновавший ров, съехал с моста, и, остановив коня, стал беспокойно тереть пальцами свой шрам, расстроено разглядывая упавших воинов.
— Да, — глубокомысленно протянул Аилоунен, и. подъехав к наследнику, придержал возле него своего белого жеребца. — Думаю я, что можно позволить тофэрафу себя даже покалечить за то, что он так грязно посмел отозваться о твоей земле и о тебе, мой друг… Как ты думаешь?
— Я думаю, — вздыхая, ответил наследник, и, увидев обеспокоенный взгляд Аилоунена, убрал руку от щеки. — В следующий раз тебе не стоит брать меня с собой. Иначе ты, так никогда и не выяснишь, есть ли в Неллии истинные приолы.
— Что ж, — улыбаясь, заметил Аилоунен. — Однако такое обильное и одномоментное осыпание людей можно увидеть лишь, когда ты повелеваешь познать истину. От моего же повеления, они лишь плавно покачиваются. Святозар опять вздохнул, и, протянув вперед руку, направив ее на упавших воинов, пропел-прошептал: «Повелеваю вам, поднимитесь и следуйте путем Прави!» Воины, не мешкая, впитав в себя повеленье наследника, начали подниматься с земли, утирать слюнявые рты, испуганно оглядываться, а после принялись громко рыдать, причитать, бить и калечить себя. Впрочем, были среди них и такие которые лишь протяжно вздыхали и скорбно разглядывали свои руки или ноги обутые в сандалии. Однако больше всех, от самого себя, пострадал тофэраф, потому как руки Аилоунена и Святозара, которые теперь успокаивали людей, направлялись во все стороны, но только не в сторону тофэрафа.
Потому он разыскал на земле здоровущий камень, и, сняв с головы шлем, со всей силы стал бить им себя по лбу так, что вскоре на коже появилось глубокое рассечение, из которого прямо на лицо потекла ярко-алая кровь. Наконец первым не выдержал Святозар, так как увидел, что лицо тофэрафа уже обильно залито кровью. Он неспешно подошел к тофэрафу вплотную, воззрился в его широко открытый и выкрикивающий в отношении себя оскорбления рот, и, шевельнув направленными в его сторону пальцами, чуть слышно пропел: «Земля— мать, она мать твоя, нет дороже ее ничего у человека… Она, Богиня, Мать Сыра Земля, кормит и поит. Она дает возможность познать радость и красоту. Она дает право познать любовь и счастье, а потом укрывает тебя после смерти в своих недрах. Люби землю, тофэраф, и никогда больше не позволяй себе эти слова по отношению к ней, к земле». Тофэраф тут же перестал бить себя по лбу и изумленно, будто видел впрервые уставился на наследника. Когда же Святозар излечил его разбитую голову, и облепленные гнойными ранами губы, тофэраф резво, для собственной полноты, упал на колени, наклонился, поцеловал буроватую почву, и, расставив широко руки, точно обнимая ее, замерев на земле, болезненно застонал. Аилоунен подошел к Святозару насмешливо глянул на приподнявшегося с земли, пыльного и покрытого брызгами крови тофэрафа, и заметил:
— Ну, что это за тофэраф, ты погляди на него, друг мой. Он такой толстый… как он вообще залез в кольчугу, разве такой человек может быть ратником? Придется его и его сотвизов послать обратно в Мопилию с посланием к жрецу, и повелением разрушить жрище в городе Мопилия… Как ты, думаешь Святозар, они справятся с моим повелением?
— Что ты, Аилоунен! — Испуганно воскликнул Святозар и перевел взгляд на правителя, каковой с нескрываемым призрением смотрел на все еще стоящего на коленях тофэрафа, гладящего свои губы, теперь покрытые едва заметными тонкими рубцами-шрамами. — Нет! нет! нельзя их отправлять вдесятером, в Мопилию. Их сразу убьют.