Сыны Семаргла
Шрифт:
— Друг мой, друг мой, — поднимаясь на ноги с мостовой и потирая ударенное при падении плечо, скорбным голосом воскликнул правитель. — Я прошу тебя, выслушай меня.
— Потуши его, — отрывая от мостовой голову и тяжело усаживаясь, крикнул Святозар и сызнова посмотрел на человека, у которого пламя, пожрав плоть, принялось обугливать кости. — Ах, что же ты натворил…
Ты убил ни в чем ни повинного человека, Аилоунен… Как ты мог?
Зачем я вообще сюда пришел? Глупец… глупец, я… — Святозар с трудом поднялся на ноги и почувствовал, как наполнились кровью голова и рот. Казалось, еще миг и кровь потечет из носа, из глаз и даже из ушей. Перед очами нанова поплыл густой черный туман, наследник потряс головой прогоняя его, потом выплюнул на камни мостовой переполнившую рот кровь, и громко крикнул, обращаясь к воину, — коня, коня мне, подай, Эмилини! Где мой конь?..Ах, ты, жалкая, никчемная страна, домой, туда в Восурию… Если даже и ты… ты, Аилоунен, стал таким же, как эти жрецки… таким же как все…
— Нет, я ни как все, — гневно и порывисто молвил правитель и подбежал к наследнику. — Это ты… ты, мой друг, тут ребенок… не я… Если я тебе расскажу обо всем, что тут твориться, ты, не раз потеряешь сознание… Ты будешь не просто плохо спать, ты вообще перестанешь спать… Если я тебе все расскажу… Но ты мне очень дорог, и поэтому, я жалею твою чистую, нежную душу и молчу. Но этот человек, источник страшной болезни, он пришел сюда, хотя знает, что ему нельзя сюда приходить. Он пришел, чтобы заразить этой болезнью людей, чтобы заразить и убить тебя.
— Он пришел за излечением, — тихо протянул Святозар и провел ладонью по разбитой голове.
— Нет, друг мой, эта болезнь не излечима, — уже менее гневно, но все тем же взволнованным голосом протянул Аилоунен. — Ни ты, ни я, ни Боги не смогут ее вылечить. Лишь огонь Семаргла может остановить ее движенье.
— Как же… как же так, — глядя на окровавленную ладонь и покачиваясь из стороны в сторону от боли в голове и слабости, прошептал Святозар.
— Позволь мне излечить тебя и увести к Оскидию и там… — Правитель подошел вплотную к наследнику, с нескрываемой болью в глазах посмотрел на кровавую ладонь друга, и негромко добавил, — и там я все тебе поведаю. Святозар покачиваясь, неотступно смотрел на Аилоунена, и хотя нестерпимо болела голова, но ему так не хотелось позволить тому ее излечить, потому что тогда… он это знал… его полностью поглотит нестерпимая душевная боль. Правитель протянул руку и дотронулся пальцами до груди наследника и тихо засвистел трелью. Морг погодя Святозар почувствовал, как перестала течь кровь с головы, как напитавшиеся ею волосы просохли и даже на руке, которую он все еще продолжал держать вытянутой, она пропала.
— Пойдем, пойдем, друг мой, ты сядешь на коня, — участливо продолжил Аилоунен. — И поедешь к дому Оскидия. — Правитель повернул голову и звонко обращаясь к воинам, велел, — Фонитий— коня.
Лесинтий, Винирий сопроводите наследника. Фонитий услышав приказ правителя, поспешно подвел к наследнику своего коня.
— Нет, — тихо сказал Святозар и покачал головой, потому как перед глазами все еще летали радужные круги. — Я не поеду… сам пойду.
— Друг мой, прошу тебя, — с дрожью в голосе обратился к Святозару правитель, и, протянув руку, погладил его по залитой кровью рубахе, повелевая ей стать чистой. — Я так сильно тебя толкнул… Я слышал… слышал, как сильно ты ударился головой о мостовую. — Губы Аилоунена дрогнули, он порывисто вздохнул. — Я уверен, тебе не хватит сил дойти, ты очень… очень бледен, тебя качает. Прошу тебя, сядь на коня. Святозар заглянул прямо в голубые, заполненные до краев беспокойством и чувством вины, глаза Аилоунена, и, взяв поводья из рук Фонития, принялся усаживаться на коня. Лишь только он воссел на жеребца, и поворотил его в сторону улицы, ведущей к дому Оскидия, как почувствовал, что вновь тяжело загудела голова, а перед глазами замелькали малюсенькие, крошечные красные и синие круги. Уже выезжая с площади, наследник на миг оглянулся, теперь на площади был не только правитель, Эмилиний и Фонитий, но и множество испуганных женщин, детей и даже мужчин, которые наверно увидев гибель человека, и поединок кудесников наполнили ее. Святозар содрогнулся все телом и бросил последний взгляд на почти догорающего человека, кости которого уже распались, и, повалившись на мостовую, поколь продолжали ярко мерцать в магическом пламени Семаргла, не распространяя кругом не только запаха, но даже и дыма. У Святозара закружилась голова от увиденного, он тяжело вздохнул и понудил жеребца ехать скорей, и тотчас услышал позади гневный голос Аилоунена:
— Ни кому не подходить к огню, я сам все уберу… Эмилиний, как ты посмел подпустить этого человека к наследнику, разве ты не видел, что он болен тальперузой? Святозар услышал гнев в голосе правителя и название болезни, и вновь содрогнулся всем телом, потому как ему показалось, что он где-то слышал это слово… или… или… даже видел такое лицо.
Впрочем, у него так кружилась, что не возникало даже желание выяснить, где он слышал, или видел это. Наследник в сопровождении Лесинтия и Винирия доехал до дома Оскидия, и, спешившись, передал поводья светнику, да потирая пальцами правый висок, поморщившись, тихим голосом добавил:
— Лесинтий, Винирий возвращайтесь к правителю.
— Ваша милость, — негромко окликнул Святозара Лесинтий, когда тот уже подошел к двери и постучал в нее. — Его светлость, правитель Аилоунен, прав. Если бы этот человек коснулся вас, вы бы тоже заболели тальперузой и вскоре умерли. Святозар болезненно перекосившись, перстами потер виски, в каковых точно громыхал гром, метая молнии повдоль лба и ничего не ответив Лесинтию, когда Лиренсия открыла дверь, вошел в дом, да прямым ходом, даже не глядя на улыбающуюся ему женщину, направился в свою комнату. Лишь только Святозар вошел в комнату, он тут же снял с себя все одеяние и, положив его на пол пропел-прошептал, повелевая вещам исчезнуть. Когда же пол очистился, создал новую рубаху и штаны, и быстро одевшись, присел на ложе, ибо теперь сызнова и вовсе нестерпимо разболелась голова. Обхватив ее руками, Святозар глубоко вздохнул, и, подавляя глухой стон, лег на ложе. Медленно, так как рука кажется тоже отяжелела и налилась болью, он положил ладонь на лоб и пропел-прошептал повеленье угаснуть боли. Однако боль не угасла, лишь немного уменьшилась, а в висках все еще продолжало громыхать, да и сама голова нежданно налилась такой тяжестью, будто на нее, что-то сверху положили. Наследник закрыл глаза, и перед ним проплыло лицо человека больного такой, как ему показалось знакомой болезнью тальперузой. Лицо без бровей, ресниц, носа, щек… не лицо, а точно натянутая личина, а потом Святозар увидел его черную руку с длинными, тонкими пальцами и красными наростами, не просто красными, а красно-черными… точь-в-точь как у Босоркуна… И почему-то подумалось, что этого человека и прислал демон Босоркун… чтобы, как сказал Аилоунен: «убить Святозара». Ведь теперь, когда он снял забвение с души Аилоунена, когда началось возрождении приолов, необходимость в нем, в Святозаре для Чернобога отпала. И почему бы нынче не убить его… его сына ДажьБога, наследника Восурии, кудесника Святозара! От тяжелых мыслей перед сомкнутыми глазами Святозара замелькали то мелкие, то крупные радужные круги. А некоторое время спустя в комнату открылась дверь, и с удрученным лицом в нее вошел Аилоунен, и сразу же направился к ложу наследника. Он торопливо придвинул сиденье к ложу, и, опустившись на него, тотчас, вроде ощущая болезненное состояние Святозара, протянул к его лбу руку. Наследник немедля открыл глаза и посмотрел на правителя.
— Прости меня, Святозар, что я разбил твою голову и доставил тебе такую физическую и душевную боль, — начал говорить Аилоунен и прерывисто задышал. — Мне так жаль, но когда я увидел, что это… это чудовище…
— Не говори так, — тихо попросил наследник.
— Хорошо, хорошо, друг мой, как скажешь, — согласился правитель, и положил ладонь на лоб наследника, перед этим смахнув с него прядь каштановых волос. — Если бы он дотронулся до тебя, я бы уже не смог тебе помочь…. Когда я увидел, как он тянет к тебе руку, я очень испугался… я не рассчитал свою силу…
— Аилоунен, — перебив друга, молвил Святозар и болезненно перекосил лицо. — Неужели ему нельзя было никак помочь? Правитель почувствовал движение кожи под рукой и увидел, как лицо наследника перекосилось да тихо, засвистел трелью, снимая боль с его головы. Погодя Аилоунен досвистел свое повеленье, и грохочущая боль, наконец, покинула голову Святозара. Правитель надрывно вздохнул, убрал руку со лба наследника и чуть слышно произнес:
— Сейчас я все тебе объясню, друг мой. — Он на миг затих, вздев руки, снял с головы венец, и, положив его на стол стоящий подле, оправил книзу свои непослушные темно-пшеничные, волнистые волосы да начал свой сказ, — человек, который теряет истинную веру… Который теряет в своей душе Богов, или подменяет их на, что-то несуществующее, и лживое, становится не только духовно больным, но он становится больным физически. То, с чем ты столкнулся, за последнее время, здесь в Неллии— это только верхний слой вырождения: не желание трудиться, не желание рожать и воспитывать детей, не желание следить за чистотой своего города, дома, ложа, тела, все это приводит на путь извращения. Поэтому ты видишь непаханые поля, вырубленные леса, загрязненные реки. Ты видишь стариков, а не видишь детей— продолжение их рода, ты видишь грязные улицы, укрытые помоями и навозом и такие же грязные и неумытые лица и тела людей. Но если человек хочет извратить себя, свое тело, свою душу, он идет еще дальше. Он позволяет себе творить извращение даже к самому чистому и прекрасному к продолжению рода… Но Чернобог, который очень умен, который расселил по Яви свое воинство, своих дасуней, демонов, колдунов, кои в свою очередь несут по земле Кривду и закрывают ею Правду. Так вот Чернобог уже давно подметил, что всякий народ, который тихой поступью, или широким шагом движется к смерти, этот народ начинает извращать именно чувство любви, чувство рождения на земле и продолжение своего рода. Еще за долго до Всемирного Потопа, еще до гибели галатеронцев, Чернобог и Мара произвели на свет демона Тальперуза… Этот демон подчиняется лишь Чернобогу, он его сын, его порождение. Этот демон ходит по земле… и когда вершится извращение любви, он— Тальперуза, касается своей рукой этих людей, целует их своими синими губами и входит в этих мерзостных извращенцев болезнь— тальперуза. Эта болезнь проявляется вельми скоро. На второй день по телу человека проступают маленькие красные крапинки, затем крапинки становятся больше, через семь дней ты уже весь красный. Еще три дня и твоя кожа становится зеленой, а после ты начинаешь постепенно терять свое лицо. Проходит лишь миг и это уже не лицо, а нечто, нечто… еще немного и твое тело почернеет, и ты умрешь. Первый раз таких людей я видел на заре юности моей души… Этой болезнью болели галатеронцы, которые решили, что раз Божественности у земли нет, Богов нет, то и сами они могут жить как хотят, могут творить, что хотят… Вылечить эту болезнь не могут даже светлые Боги. Чтобы эта болезнь не появлялась на земле, нужно или жить по закону Сварога, или убить демона Тальперуза. Но Тальперуз находится под защитой Чернобога. И пока он, Тальперуз, не вышел из подчинения Чернобога убить его невозможно. — Аилоунен на малеша прервал свою речь и тяжело вздохнул, по его мужественному, чистому, и, увы, уже не детскому лицу, пробежала, словно тень печали, и он горестным голосом, продолжил, — эта болезнь теперь живет в Неллии. Многие люди болеют ею, и таких людей выселяют из городов и деревень, потому как только их кожа приобретет зеленый цвет, они сразу становятся опасны для других… А если они коснуться кого-либо такой зеленой или черной рукой, и тому человеку будет не избежать тальперузы. Там на юге Неллии есть город… город ли, деревня ли, Тальперия— туда выселяют таких людей… Чтобы они там, среди таких же как сами, доживали свои дни. Они ходят там в бурых, длинных плащах и им не позволяется уходить с того города. Их боится вся Неллия, воины, знать, и даже жрецы никогда не приносят их в жертву. — Аилоунен замолчал, и, вздохнув, посмотрел на Святозара, его нос и лоб покрылись тонкими паутинками-морщинками.
— Аилоунен, — тихим голосом вопросил Святозар. — Но тогда зачем ты его сжег, надо было отправить его в тот город.
— Нет, нет… друг мой, его руки были черны, — поспешно ответил правитель, словно желая оправдаться перед наследником. — Его уже не имело смысла отправлять в Тальперию… Боги мои скольких в дороге он заразил, и скольких мог… И тебя, тебя, мой друг, он тоже мог убить… Как он только сюда попал, как узнал про тебя… ведь от Тальперии до Артарии путь очень дальний, и как его пропустили жрецы и воины, охраняющие этот город.
— Его привел Босоркун, — с дрожью в голосе, высказал свои недавние догадки наследник, и содрогнулся всем телом, подумав о том, что если бы не Аилоунен… если бы не Аилоунен… путь и бой в этой жизни, его — Святозара был бы окончен, и не увидел бы он ни Любавы, ни отца, ни своего сына….
— Почему ты думаешь, что его привел Босоркун? — взволнованно поспрашал правитель, и наследник увидел, как вздрогнуло лицо друга.
— Не знаю, мне так кажется, — молвил Святозар, и, легохонько скривил губы. — Мне так кажется… когда я впервые увидел его руку с этими ужасными наростами, то вспомнил демона Босоркуна, которого присылал ко мне Чернобог… чтобы я… чтобы я не ссорился с Паном… И этот человек также изгибал губы, или то, что у него там осталось от губ, также, как их изгибал Босоркун… А потом, Аилоунен, я сделал то, что желал Чернобог, снял забвение с твоей души, помог душам начать возрождение в Неллии и теперь во мне отпала необходимость… Теперь я более не нужен Чернобогу, ведь он все время считал, что я выполняю его повеленье… его желанье… Но это друг мой не так, я выполнял повеленье моих светлых Богов и моей души… Поэтому— то Чернобог, наверно, и решил, что раз я выполнил, то, что он желал, теперь наконец— то можно убить сына, извечного своего врага, ДажьБога. Правитель какое-то время хранил молчание, лишь тревожно покусывая нижнюю губу, а немного погодя, заметил: