Сыны Семаргла
Шрифт:
— Оскидий, если ты поел, будь добр выйди, мне надо обмолвиться с правителем. Лампедр порывчато кивнул, да поспешно отодвинув сиденье, и, выйдя из-за стола, направился в комнату сына, плотно прикрыв за собой дверь. Святозар оперся спиной о спинку сиденья, и, посмотрев на правителя, оный с огромным аппетитом поедал жареное мясо, молвил:
— Аилоунен, нам надо отправляться в Асандрию.
— Угу, — согласился правитель, и, прожевав еду поспешно ее сглотнул. — Дней через пять.
— Нет, завтра, — настойчиво сказал наследник. — Завтра.
— Это почему, завтра? — спросил Аилоунен, и, наколов на вилицу мясо, поднес его ко рту.
— Да, прекрати же есть, хоть на миг, — раздраженно заметил Святозар. — Разве ты не видишь, мне надо поговорить с тобой. Аилоунен встревожено воззрился на наследника, и тяжело вздохнув, так словно видел перед собой неизлечимо больного, положил вилицу с наколотым на нее кусочком мяса на блюдо, весьма мягко проронив:
— Друг мой, что случилось? Зачем ты гневаешься? Наверно, ты, устал… но я, же тебе говорил с утра, и повторюсь. Святозар ты плохо выглядишь, ты так похудел за это время, осунулся, пропал блеск в глазах, тебе надо прекратить лечить людей, ибо каждое излечение высасывает из тебя твои душевные силы. Друг мой, расходуя запас душевных и физических сил при излечении, ты теряешь свое здоровье, и скоро ты сам захвораешь.
— Погоди, Аилоунен, дело совсем не в больных, — поморщив лицо, ответил Святозар, чувствуя по слабости и головокружению, что правитель прав.
— Да, как же не в больных, — возмущенно произнес Аилоунен, и, сжав кулак, стукнул им со всей силы по столу так, что вверх подпрыгнули не только чаши и блюда, но даже полный, глиняный кувшин с молоком. — На тебя страшно смотреть, как ты исхудал, как потемнело твое светлое лицо, ты лучше выглядел, когда пришел из Пекла. А сейчас… глаза впали, щеки впали, цвет лица не лучше, чем у тех больных, оных ты лечишь, а последние дни я стал замечать, тебя качает из стороны в сторону. И ты совсем ничего не ешь. Да и с площади тебя все время силой приходится уводить. Разве можно так себя мучить, так изводить.
Эти раны так воняют, что я вообще не представляю, как у тебя хватает сил стоять и их лечить. Сегодня я привез из деревни зелейника. Он в этих краях самый лучший зелейник, я подверг его познанию истины, и теперь он будет лечить, этих людей не забирая у них их жалкие тины.
Оскидий отвел ему дом в Артарии, и завтра он приступит к лечению, а ты мой друг, более не смей ходить на площадь… Все, тебе, пора отдохнуть, отоспаться. Твоя сила дана тебе, не для того, чтобы ты становился зелейником и лечил тела… ты должен лечить души.
— Аилоунен, ты хоть на миг прервись, — усмехнувшись, попросил Святозар, и повел уставшими плечами. — Причем тут как я выгляжу.
— Как это причем, — гневно сказал правитель, и на его носу и лбу залегли тоненькие морщинки. — Ты уже сам еле ходишь, и вскоре будешь лежать на ложе и хворать… но если я смогу излечить твое тело… то запас твоих душевных сил, увы, нет! И тогда… тогда ты можешь заболеть такой болезнью, которая начнет поедать тебя изнутри, опустошая твою прекрасную душу.
— Друг мой, вот умеешь ты все-таки, переводить разговор в нужное тебе русло, — молвил Святозар и благодарно посмотрел в голубые глаза правителя. — Но я пришел тебе сказать совсем о другом. О том, что сегодня на площади, я слышал повеленье своего отца, который сказал мне, чтобы мы срочно шли в Асандрию и торопились. И раз, мой отец, мне этот повелел, нам надо так и сделать поверь мне. Надо идти в Асандрию, не откладывая, прямо завтра.
— Нет, завтра не получится, я хотел съездить еще в одну деревню и там…, — начал, было правитель, и взяв в руки вилицу, положил в рот мясо и принялся его пережевывать.
— Да, какая деревня, — гневным голосом перебил его наследник. — Нам надо идти в Асандрию, и подчинить себе эти четыре тысячи воинов из нелльских городов. Нам надо уничтожить жрище в Асандрии и их главного пажреца, уничтожить царя Манялая и провозгласить тебя правителем Приолии, а не сидеть тут… На нашей стороне уже два города Артария и Мопилия, а как только захватим Асандрию, на нашу сторону перейдет еще три города и воины… воины из Сомандрии. Надо идти завтра. Давай Аилоунен решайся, идем налегке, возьмем с собой сотни три и выступаем. Не зря, не зря, друг мой приходил сегодня мой отец… И, знаешь, отправь на дорогу к Асандрии, этих как вы их называете. — Наследник прервался, наморщив лоб, а после по восурски спросил, — лазутчиков, как Аилоунен, вы называете лазутчиков?
— Подлазниками, — тихим голосом по приольски ответил правитель, не переставая жевать.
— Вот, вот, — снова переходя на приольский язык, продолжил Святозар. — Отправь этих подлазников на дорогу по направлению к Асандрии, пусть проверят, может Манялай нас решил опередить и двинул войско нам навстречу.
— Ох, друг мой, — звонким голосом откликнулся правитель и глаза его блеснули обжигающим голубым светом, а на носу и лбу расправились морщинки. — Не смеши меня… Кто двинул, кого двинул. Да, Манялай, сидит в своем дворце и трясется, молясь Есуанию и прося его об одном, чтобы ты не оказался тем, кто ты есть.
— Аилоунен, — обиженным голосом, протянул наследник. — Ты словно не слышишь меня.
— Слышу, слышу, мой друг… И не только слышу, но и вижу, — ответил правитель и оглядев наследника порывисто выдохнул. — Я просто думаю.
Думаю, как сделать лучше, и сколько взять воинов в поход.
— Чем меньше их будет, тем лучше, — сказал Святозар и потер пальцами смыкающиеся от усталости и сна глаза.
— Нет, нет, Святозар, воины нужны, ты не прав. — Аилоунен отрицательно покачал головой, помолчал, а немного погодя доев с блюда последнее мясо, пояснил, — как бы ты и я не были сильны… Как бы не была велика наша магия, но удар кинжалом, можно получить и в спину. Не всегда его наносят в грудь… и знаешь, друг мой, поверь мне, это очень больно.
— Я знаю, Аилоунен, как это больно. В этой жизни, — Святозар обхватил перстами край столешницы, его губы едва заметно дрогнули и он чуть слышно пояснил, — семь лет назад, мой младший брат Эрих, бросил в меня кинжал. И хотя он попал мне не в спину, а в грудь, прямо в сердце, я чувствовал, как это больно…. потому, как умер.
— Умер…, — прошептал правитель и взволнованно передернул плечами.
— Да, умер, друг мой… Но ДажьБог хотел, чтобы я вернулся в Явь, — все также тихо продолжил свои объяснения Святозар. — Вернулся в Явь и исправил совершенную мной ошибку, уничтожил зло которое хотело пожрать мою землю и мой народ… ДажьБог хотел, чтобы я пошел в Пекло, хотел, чтобы я помог мальчику Риолию… И я, все время следовал его повелению, повелению моего Бога, потому что… потому что Аилоунен два раза в жизни я не последовал его повелению, и тем самым чуть было не погубил свой народ.
— И, что это были за два раза, — поинтересовался правитель, не сводя обеспокоенных глаз с наследника.
— Первый раз— это было в моей первой жизни, — вздыхая, ответил Святозар. — Я нарушил повеленье моего отца и вывел мой молодой, неопытный народ на битву с ягынями.
— С ягынями? Восуры бились с ягынями… с Ерку? — туго дыхнул Аилоунен и подался всем телом вперед. — И победили?
— Да, победили, — немедля отозвался Святозар и поднялся с сиденья.
Он малеша погодил, малозаметно качнулся туды… сюды и все поколь придерживаясь за край стола, с дрожью в голосе, добавил, — тебя уже тогда не было в Яви, ты умер Аилоунен. А Ерку стал убивать и уничтожать народы, живущие рядом, волшебные и людские, а потом решил съесть гомозулей. Царь Гмур просил помощи у нас, но ДажьБог запретил мне идти на бой с ягынями, однако я не послушал его повеленье. И хотя, друг мой, мы спасли гомозулей, но в том бою я потерял слишком много своих братьев, да и сам я, убив Ерку, умер. Мне вернул жизнь Бог Перун. — Наследник замолчал, он устремил взгляд, словно сквозь сидящего напротив него правителя, и низким голосом продолжил, — а во второй раз… Во второй раз я не послушал повеленья моего отца, в следующей моей жизни, тогда, когда создал заговор и оставил магические способности лишь первенцу из своего рода… Я помню, друг мой, из небес тогда не раз прилетал голос моего отца, останавливая мой необдуманный или уж слишком сильно обдуманный поступок, который потом принес так много горя, боли и страданий моим близким: матери, отцу, брату… И столько, столько душевной боли мне. Так, что теперь, я, буду слушать повеленье моего отца, и если ты Аилоунен не хочешь выступать завтра, я отправлюсь сам в Асандрию. — Святозар убрал руки со стола, выпрямился и уже более бодрым голосом, заметил, — а, теперь, доброй ночи тебе, мой друг!