Сыны Семаргла
Шрифт:
— Эти люди пришли лечиться? — догадавшись, что перед ним больные спросил наследник, посмотрев в негодующее лицо Аилоунена. — Они пришли лечиться ко мне, проведав, что я ведун.
— Во-первых, ты не ведун, а кудесник, — раздраженным голосом произнес Аилоунен и вновь потянул за руку наследника. — А во-вторых, ты только, что сам отошел от хвори, и мне совсем не надо…
— Аилоунен, — наследник по-доброму похлопал правителя по плечу. — Я здоров… и у меня хватит сил помочь этим людям и помочь тебе, не тревожься за меня.
— Святозар, я против…, — начал было Аилоунен. Но наследник звонко засмеялся, и, развернувшись, направился к ожидающим его людям, на ходу бросив правителю:
— Я никогда не откажу в помощи людям тем более больным.
— Надо было, — ворчливо добавил Аилоунен, следуя за наследником. — Пробудить тебя завтра, упрямец… неужели ты не станешь слушать меня?
— Нет, — качнул головой наследник, и, подойдя к стоящим людям, жалостливо оглядел их.
— Тогда погоди, я наложу на них повеленье служить истине, — молвил Аилоунен, и, встав рядом с наследником, направил руку на толпу людей и просвистел тихой трелью. А когда люди закачались взад … вперед, закрыв глаза, пояснил, — эти люди не из Артарии. Они пришли из близлежащих деревень, что лежат по дороге в Асандрию, узнав, что ты прибыл в город. Я вчера
— Я понимаю о чем ты…, — надрывно вздыхая, откликнулся Святозар. — А иначе у меня получится то, что получилось у Сатэги… чудовища… чудовища… и чудовища. Аилоунен посмотрел внимательно на наследника, и участливо похлопал его по плечу, так словно сам видел войско этого чаркола, мягко заметил:
— Да… тогда получится войско, чаркола Сатэги, мой друг…
Поэтому ты должен лечить неспешно. И очень тебя прошу, если ты устанешь, духовно или физически, почувствуешь слабость или головокружение, прекрати сразу всякое лечение. Мне нужно, чтобы ты был полон сил… — Правитель смолк, а Святозар широко улыбнувшись, кивнул ему, и тогда тот сызнова направил руку на толпу качающихся людей и просвистел повеленье пробудиться, негромко добавив, — а я поеду в другую часть города, посмотрю как там, и скоро вернусь.
Удачи тебе, мой друг! Аилоунен бросил еще один недовольный взгляд на очнувшихся людей, познавших истину, которые теперь выстроились в ряд и замерли не сводя, беспокойного взгляда с наследника, и покачав головой, в сопровождении Лесинтия и своих воинов, пошел к дому Оскидия, наверно за лошадьми. Святозар оглянулся, и, проследил за уходящим с площади Аилоуненом и воинами. Затем он перевел взор и оглядел всех тех людей, что теперь выстроились перед ним в ряд. В основном у людей пришедших лечиться были различные болезни кожи, не заживающие раны или ожоги, а чаще всего нарывы. Из этих нарывов, которые находились на местах носов, ушей, пальцев, рук, или даже глаз, отрезанных жрецами за провинность, в дар господу Есуанию, вытекал ужасный на вид и запах гной. Святозар создал на площади табурет, и когда тот, исполнив повеленье, появился перед ним, начал прием больных, усаживая их перед собой на сидение. После нескольких часов излечения от ужасного запаха и вида больных людей, Святозара стало тошнить. Несколько раз он даже бросал лечение и отходил от больных, которые испуганно глядели ему вслед опасаясь, что он может уйти так и не излечив их, и не сняв их боль. И Святозар всякий раз, глядя в эти несчастные, наполненные болью глаза, возвращался, и снова повелевал, повелевал, этому гною, этим нарывам, этой боли исчезать. Теплое солнце, не по-осеннему, жарко припекало наследника и сверху и словно сбоку так, что вмале пришлось снять с себя опашень. Погодя от долгого стояния над больными у наследника начали болеть руки, ноги, загудела спина, но больше всего, кажется, болела душа… от этого жалкого вида хворых людей, от их страдальческих улыбок, от радостных возгласов выздоравливающих. Голова Святозара наполнилась стонами боли, а в носу и во рту уже стоял запах гнилой плоти. Еще малеша и этот запах пропитал все его легкие, все его тело, и наверно площадь кругом него. Наконец количество больных стало уменьшаться, а когда солнце двинулось к краю небосвода, Святозар излечил последнего старика, которого бережно поддерживая за руку, увела его внучка. Лишь только площадь покинул старик и его внучка, наследник устало опустился на табурет и огляделся, теперь больше на ней не было неопрятных, грязных и больных, она опустела, лишь около вновь возведенных домов, точно опоясывающих ее по кругу, суетились женщины, и дети. Святозар поднес к носу руку и понюхал поверхность ладони, затем обнюхал рубаху и поморщился… все… все… и кожа, и вещи невыносимо воняли, так, будто он сидел не в центре города Артария, а в саду Чернобога в пекельном его царстве. «Надо обмыться, и как можно скорей», — сам себе сказал наследник. Он, не мешкая, поднялся на ноги, взмахнул рукой, повелевая тем исчезнуть табурету, да быстрым шагом направился через площадь к улице, ведущей к выходу из города. Миновав площадь, Святозар вступил на неширокую улицу, да не снижая ретивости хода, принялся шептать заговор, вмале перекувыркнувшись через голову, он обернулся орлом да устремил свой полет в небесную высь. Святозар поднялся высоко в небо и плавно взмахивая своими огромными крыльями, полетел вперед. Он описал над городом небольшой круг, разглядывая его из небесной выси… оттуда, откуда не было видно грязи и вони, и откуда поселение выглядело необычайно крупным и красивым, окруженным мощной крепостной стеной и широким рвом наполненным водой, расположившимся в махонистой по размаху низине.
Еще немного полюбовавшись городом с высоты поднебесья, наследник направил свой полет вверх по течению реки Арты. Погодя он снизил высоту, и полетел прямо над поверхностью реки, разглядывая окаймляющие Арту берега, и вскоре увидел поросший, невысокой, зеленой травой бережок, свободный от камыша. Недолго думая наследник опустился на него и, обернувшись собой, упал на грудь. Насыщенный аромат зелени рьяно вдарил в лицо Святозара и от наслаждения он неподвижно застыл, радуясь теплу земли, журчанию воды, и мгновениям покоя в собственной душе. Полежав так недолго, наследник перевернулся на спину, и, устремил свой взгляд туда… в небесную высь… в то бледно-голубое небо, откуда, верно, всяк миг за ним присматривал, кто из светлых Богов,… Однако запах гнили, преследовавший его в Артарии, словно прилетевший за ним и сюда на берег реки, был столь невыносим, что не давал возможности насладиться дарами вечера, назойливо залезая в нос, рот и пощипывая глаза. Посему Святозар порывчато сел и вновь принялся себя обнюхивать… да! сомнений не оставалось… запах въелся не только в кожу, но и в его вещи… и теперь все невыносимо воняло гнилью.
Торопливо скинув с себя лишь чоботы, наследник стремительно поднялся, да быстрым шагом направился к реке, в каковой вода была мутно-зеленого цвета, одначе бодряще прохладной и неторопливо, словно сонно, тянула их вниз по течению. Наследник, не раздеваясь, вошел в реку, и также неторопливо, как Арта тянула воды, двинулся вперед. Когда уровень воды дошел Святозару до пояса, он резво нырнул и поплыл, наслаждаясь речной водой, и отвлекаясь от виденных сегодня боли и страданий. Доплыв почти до середины реки, наследник вынырнул, шибутно потряс головой, выплюнул изо рта остатки заскочившей туда воды, а после развернулся, и широко загребая руками, поплыл обратно к берегу. Выйдя из реки, Святозар первым делом обнюхал себя, и толи он смыл этот запах с вещей, толи промыл себе рот и нос речной водой, но горьковато-надрывный дух гнили ушел, правда, теперь на его смену пришел запах какой-то точно вековой сырости… Наследник опять принюхался, определенно, теперь он пах, сыростью… конечно то не дух гниющей плоти, но тоже ничего приятного. «Может еще искупнуться», — подумал Святозар, и, оглянувшись, посмотрел на мутные воды Арты. Но потом все же решил не нырять, ведь в целом неизвестно как он будет пахнуть, когда вынырнет в следующий…. И так как солнце уже низко опустилось к земле, коснувшись ее поверхности одним боком, принял решение вернуться в город, а по дороге сбить с себя этот новый запах сырости, прямо в воздухе. Поэтому наследник не стал просушивать одежу, поспешно обул чоботы, прошептал заговор, и, перекувыркнувшись через голову, обернулся орлом, да взмыл в небесную высь, направив свой полет к Артарии. Но верно, потому что наследник не просушил одежу, или может просто устал, полет его в этот раз был более трудным, а огромные крылья тяжело взмахивали, и даже дыхание из груди вырывалось какое-то надрывное. Так, что благоразумно решив не кружить над городом, и заприметив с высоты полета площадь, наследник спешно устремился к ней. И едва его ноги дотронулись до гладкой, чистой поверхности каменной мостовой, он, сызнова перекувыркнувшись, обернулся собой. Вновь упав на грудь, наследник болезненно ударился о мостовую коленками и животом, да подумал, что в следующий раз надо попробовать обернуться орлом повелевая, и может тогда он не будет бухаться с такой силой о каменную гладь. Святозар поднялся на ноги, потирая ударенные о камень колени, и огляделся. Как и прежде центр города был почти пуст, но в серых, каменных домах, окружавших площадь, в их чистых окнах уже стали зажигать свечи. Наследник стоял и смотрел на жизнь этого города, без грязного и неумытого Есуания, без лжи и кровожадности, без жестокости и лени, и видел детей играющих возле дверей дома, видел возвращающихся мужчин с работы, которые приходили иногда по одному, но чаще большими группами, от оных долетал негромкий разговор и даже смех. Люди, город постепенно оживали и может быть, думал Святозар, оживали к новой жизни, к новой борьбе с вездесущим Богом тьмы и зла, Чернобогом, который как ни странно, участвовал в этом возрождении не меньше чем Семаргл и ДажьБог. Наследник вглядывался в лица людей и видел как нормальная жизнь и нормальный труд преобразил их, и даже приукрасил, видел, что пропал с этих лиц и детей, и женщин, и мужчин изможденный, серый цвет, придав им чистоту, смелость … поселив на их щеках румянец. Святозар постоял еще какое-то время, наблюдая за людьми, а после и сам пошел к дому Оскидия. Но стоило ему завернуть на улицу, которая опустев, начала наполняться полумраком, как наследник увидел, скачущего в его направлении, на белом жеребце, Аилоунена, в сопровождении не меньше полусотни вооруженных воинов тоже верхом, во главе с Лесинтием и Винирием. Правитель, заметив наследника, понудил жеребца, а подъехав ближе, резко его остановил. Также порывчато спешившись, он взволнованно подскочил к Святозару, да трепещущим голосом вскрикнул:
— Друг мой, друг мой, что с тобой случилось? Где ты был?… Боги мои, да ты весь мокрый, что произошло? Правитель поспешно направил руку на наследника, просвистел тихой трелью, и тотчас обсушил на нем одежу. Все также нескрываемо тревожно он заглянул в глаза наследника и принялся ощупывать его руки.
— Аилоунен, ты что? — удивленно спросил правителя Святозар, не поняв его беспокойства.
— Ты ранен? — переспросил Аилоунен и губы его дрогнули.
— С чего ты взял? — пожимая плечами, поинтересовался наследник, и, положив правителю руку на плечо, успокоительно по нему похлопал. — Со мной все хорошо.
— А где же ты тогда был? — все тем же взволнованным голосом поспрашал правитель и Святозар увидел как в последнем заходящем луче солнца, тревожным обжигающим огнем блеснули его голубые глаза. — Я приехал на площадь, тебя там нет, спрашиваю у людей, где ты? А они мне сказывают, что ты внезапно вскочил с табурета, взмахнул рукой и побежал по улице к выходу из города. Я послал Лесинтия к дому Оскидия, а сам поехал к крепостным воротам, но Винирий и воины, стоявшие на посту, доложили мне, что ты мимо них не проходил. А когда я вернулся и узнал, что в доме у Оскидия ты не появлялся… я решил, что с тобой стряслась беда. Я собрал воинов, чтобы… чтобы перетрясти этот город, но найти моего друга, Святозара. Наследник, услышав объяснения Аилоунена, убрал с его плеча руку, и тяжело вздохнув, чуть слышно произнес:
— Ах, Аилоунен, прости меня, я не хотел тебя так встревожить… прости.
— Так значит с тобой все в порядке? — уже более спокойным голосом, вопросил правитель.
— Конечно, конечно, мой друг… со мной все в порядке, — раздраженно ответил наследник, и со всей силы стукнул себя ладонью по лбу, да стремительно сойдя с места, направился вперед к дому Оскидия. Воины, спешившиеся с коней, беспокойно смотрели на Святозара и уступали ему дорогу, а тот, опустив низко голову, шел молча, и благодарил Бога ночного неба Дыя, который потемнил не только небо, но и весь город… Потемнил так густо, что теперь ему, Святозару, не возможно было рассмотреть в глазах этих воинов нескрываемую тревогу за его жизнь, тревогу которую вызвал очередной легкомысленный его поступок.
— Дурафья, дурафья, — шептал сам себе наследник, шагая очень быстро к дому Оскидия. — Дурашман, ты Святозар, истинный дурашман. Это ж надо придумать обернуться орлом, и никого не предупредив улететь, а бедный Аилоунен, наверно подумал, что враги тебя похитили или убили… Эх, Вий, выходит дурашман не твой сын, а я… Святозар шел по улице, не на шутку, разгневанный на себя. Он слышал, как его окликнул сзади Аилоунен, прося остановиться, но не стал этого делать, ибо ему было стыдно посмотреть в эти встревоженные ярко-голубые глаза отрока-мужчины. Стыдно было оправдаться, или даже объяснить, что он сделал. Около двери дома лампедра, стоял Оскидий, узнав в идущем Святозара, он радостно улыбнулся и даже попытался, что-то спросить. Впрочем наследник был так сердит, так разгневан на себя, что лишь покачал головой, не желая с ним разговаривать. Войдя в дом, он прямым ходом направился в свою комнату, в которой уже было темно, разулся, и, повалившись на ложе, подмял под себя плотную подушку, да уткнулся в нее разгоряченным лицом. «Дурафья, дурафья,»— еще какое-то время шептал он сам себе, а потом затих, задумавшись о том, что его легкомыслию поражались наставники не только в этой, но и други, и близкие в прошлых его жизнях, а теперь, и он сам был потрясен собственной, прямо так сказать простоте, или проще говоря— глупости. Вскоре в комнату вошел Аилоунен. Он прикрыл за собой дверь, и просвистел тихой трелью, а когда в комнате появилось три огненных шара, наполнивших ярким желтым светом покои, медленно приблизился к ложу наследника, сел на сиденье, поставленное около него и тихим, мягким голосом сказал: