Табу на вожделение. Мечта профессора

Сладкова Людмила Викторовна

Он остановился и развернулся к ней лицом так резко, что Юля не успела затормозить вовремя. Она врезалась в мужчину, чудом удержав равновесие.

Впрочем, не без помощи Каримова — он слегка придержал ее за плечи.

А после, убрав руки и сурово сдвинув брови, холодно отчеканил:

— Ты наивно полагаешь, что я из-за тебя тут расстарался?

— А разве нет?

— Меня интересует лишь мое собственное спокойствие!

— Неправда! Аня сказала…

— Тебе не приходило в голову, что я просто защищаю свою репутацию?

— Да защищайте

сколько душе угодно! — выпалила гневно. — Но… своими мерами — слишком уж кардинальными, между прочим… вы сделаете только хуже! Что решат студенты, если девчонок внезапно вышвырнут из общежития практически сразу после того, как они распустили слухи о… о нас? Марат Евгеньевич, все подумают, что это правда! Что вы пытаетесь таким образом запугать их и заткнуть им рты! С другой стороны, если вы сжалитесь над ними… окружающие сразу поймут, что домыслы Шершневой — лишь домыслы. Сплетни, не имеющие под собой… абсолютно ничего!

Каримов улыбнулся. И от той зловещей улыбки Юле сделалось не по себе.

Особенно, когда он произнес — вроде мягко, но леденящим душу тоном:

— Поздно. Я уже пообщался с вашим комендантом. Вопрос решен.

— Нет! — отпрянула испуганно. — Почему так быстро? Измените решение!

Заведующий кафедрой несколько долгих секунд пристально вглядывался в ее лицо. Затем, крепко ругнувшись, яростно процедил сквозь зубы:

— Ты меня удивляешь! Они пытались унизить тебя. Опорочить. Фактически оплевали с ног до головы и ножки об тебя вытерли. А ты стоишь тут предо мной и вместо того, чтобы благодарить… у тебя хоть капля гордости есть?

Она нервно сцепила пальцы в замок и тихо обронила:

— Не преувеличивайте! Все было не так!

— А как? Как все было?

— Неважно! Главное — мы уже во всем сами разобрались!

— Вот и ладненько! — короткий кивок. — Все, Попова! Диспут завершен!

Отчаянно всхлипнув, девушка вновь ухватила его за запястье, страшась, что он уйдет. И тут же услышала до крайности напряженное:

— Я что, неясно выразился по поводу рук?

— Каких рук? — недоуменно.

— Тех, которые тебе следует держать при себе!

Пропустив мимо ушей замечание преподавателя, Юля проникновенно заглянула в его бездонные, помеченные тьмой глаза, и пробормотала:

— Пожалуйста, Марат Евгеньевич! Их нельзя выгонять! Вы же сами все слышали — попытайтесь вспомнить. Маклакова и Сурикова не вмешивались в нашу стычку с Шершневой. А Анька… ей с лихвой хватило визита в ваш кабинет — до сих пор от страха трясется. Есть и еще кое-что. Обстоятельство, изменившее мою точку зрения. С одной из этих девушек очень жестоко обращается отец. Он бьет ее. Сильно бьет. Клянусь, я собственными глазами видела жуткие шрамы от его ремня на ее теле. Представить страшно, что он сделает с ней, если бедняжку вышвырнут из общежития, или — упаси Боже — из ВУЗа! Поймите меня правильно: я не хочу, чтобы из-за меня кто-то пострадал! Не хочу стать причиной чьей-то боли! Для меня это очень серьезно. И очень важно. Как прикажете мне

жить потом с таким знанием? Как людям в глаза смотреть? Я… я же спать спокойно не смогу!

Тяжелый вдох. Неопределенное покачивание головой.

Шумный выдох. И наконец угрюмое…

— Да ты, похоже, и так не спишь! — отозвался он, прожигая в ней дыры до безумия странным взглядом. Гневным. Даже… ревностным? Чуть подавшись вперед, мужчина невесомо (почти нежно) провел костяшкой пальца по ее щеке, вынуждая невольно затаить дыхание. — Все чаще и чаще вижу эти синяки у тебя под глазами. Такими темпами Назимов из тебя… быстро все соки выжмет! Ничего от прежней тебя и не останется! Тебе оно надо?

— Я знала, на что шла! — потерянно улыбнулась. — И нет причин для беспокойства — я справляюсь! И с работой. И с учебой. И с…

— Похвальный энтузиазм! — надменная ухмылка ожесточила черты его лица. — Но сегодня я получил отчет Макарова по вашей группе. Тревожный отчет.

— И? Что в нем тревожного?

— На этой неделе ты проспала и опоздала на четыре первые пары. Из четырех.

— Какое это имеет…

— Ты без сил! И дальше будет только хуже!

Юля внутренне содрогнулась от его слов. Подобная перспектива пугала.

— Так что там с нашими каторжниками? — попыталась уйти от ответа.

Не вышло. Мрачнея все сильнее с каждой новой секундой, Серп холодно прогромыхал:

— Тебя скоро от ветра начнет шатать! Он тебя хоть кормит?

— Конечно! — огрызнулась она, теряя терпение. — Назимов всех нас кормит! И в прямом смысле, и в переносном. Сотрудники заведения имеют право покупать ресторанные блюда ниже себестоимости! Но… не могли бы мы вернуться к более насущным вопросам? К Шершневой, например?

— Не понимаю. Пытаюсь, но пазл не складывается. Почему он позволяет тебе работать? Что это? Очередной его закидон? Или ваша супер-конспирация?

Девушка недоуменно уставилась на мужчину. Сообразив, что все еще держит своего собеседника за руку, медленно разжала пальцы. Прочистила горло.

— Он позволил мне работать в клубе, потому что я… попросила его об этом.

— Сама?

— Да, сама.

— Зачем это понадобилось?

Попова уже собиралась ответить что-то колкое, но в последний момент прикусила язык. По коридору мимо них дружной гурьбой пронеслись студенты второго курса. Практически хором они выпалили:

— Доброе утро, Марат Евгеньевич!

Каримов поприветствовал их легким кивком головы и сдержанным:

— И вам не хворать.

— У нас лекция сейчас в двести первой аудитории?

— Да, все без изменений. Пусть староста спустится к вахтеру и возьмет ключи.

Когда в коридоре вновь воцарилась тишина, мужчина припечатал Юлю к месту строгим внимательным взглядом. После чего сухо буркнул:

— До первого замечания!

— М-м-м?

— Так и быть: твои языкастые подзащитные останутся в общежитии. Но ровно до первого замечания. Если они не усвоили урок с одного раза — им же хуже!