Таинственный человек дождя

Рэ Жан

Можно было подумать, что это искусство отображало демоническую природу самого общества.

Решетка перед капищем блестела, и на ней можно было разглядеть стилизованные изображения кальмаров, развернувших веером свои щупальца; при этом возникла сложная сплошная сеть извилистых, перепутанных линий, асимметричная и в то же время гармоничная. Возвышавшееся на заднем плане святилище охватывал столб жесткого холодного света.

Витые колонны, намекавшие на морские волны и одновременно на морскую живность, поддерживали огромную плиту черного с зеленоватым оттенком базальта. Под плитой вокруг алтаря из розового мрамора размещались четыре статуи.

Не успел я хорошенько рассмотреть их, как мой взгляд остановился на идоле, очевидно, языческом божестве, которому было посвящено капище. От статуй у меня сохранилось впечатление, что они изображали или стоящих на хвостах рыб, или людей в чешуйчатых костюмах, похожих на рыб. Угрожающе наклонившись вперед, они держали перед собой массивные дубины с вделанными в них осколками черного вулканического стекла. Но я уже сказал, что мое внимание было поглощено изображением божества.

Идол, высеченный из того же черного с зеленым отливом базальта с редкими золотистыми глазками, сидел на корточках. Его голова выглядела как масса перепутанных щупалец. Наклонившись вперед, он протягивал к зрителю короткие лапы с длинными кривыми когтями. Над его спиной торчали широко развернутые крылья летучей мыши. Я подумал, что его сознательно хотели оставить в тени нависающей плиты, опиравшейся на четыре винтообразные колонны, но исходивший от этих опор слабый свет все же высвечивал его уродливую фигуру. Идол был отвратительным, подлинным воплощением зла и его странной власти над людьми.

Свет погас, как перед этим, и я остался стоять, прижавшись лбом к стеклу, погруженный в странное оцепенение…

Нарушили мой сон с открытыми глазами чьи-то слова. Оказывается, это Квентин громко молился вблизи от меня, опустившись на колени и закрыв лицо руками. Мне пришлось совершить усилие, чтобы вернуть себе способность к членораздельной речи и присоединиться к Квентину. Но едва я начал говорить, повторяя слова надежды и просьбы о прощении, мне показалось, что рука, злобно сжимавшая мне сердце, наконец ослабила хватку.

Тем не менее я с трудом отвернулся от иллюминатора, оторвавшись от жуткого зрелища, и отошел к середине помещения. Квентин присоединился ко мне с опущенными глазами и продолжавшими повторять молитву губами. Вернувшись в кабинет, я поспешно схватился за криптограф. Подвешенная к своду фара заморгала оранжевым светом, ее лучи завращались, и третий иллюминатор бесшумно закрылся.

— Квентин, нам никогда не стоит снова открывать это окно.

Юноша кивнул в ответ.

Мы долго лежали молча, ничего не говоря друг другу, чувствуя безмерную усталость. Сон опустился на нас, как избавление от кошмара.

Проснулся я еще более уставшим, чем до того, как уснул. Мне снились циклопические города, гигантские башни, овеваемые пронзительным ветром, проходящие по улицам молчаливые, охваченные отчаянием процессии. Их сопровождал рокот негромко звучавших музыкальных инструментов. Гобои бросали над толпой короткую мелодию, звучавшую просто и волнующе. Эта мелодия то и дело повторялась с небольшими вариациями, и ее негромко поддерживал медленный рокот барабанов. Медленное течение мелодии казалось спокойным, бесстрастным, но от нее веяло необъяснимой печалью, словно миллионы бесконечно усталых существ изливали свою боль в виде жалобы, лишенной какой-либо надежды.

Привстав, я с удивлением заметил, что рядом со мной нет Квентина. Поднявшись, я увидел его склонившимся над криптографом, в клавиатуру которого он задумчиво тыкал

пальцем.

— Доброе утро, доктор! Я ждал, когда вы проснетесь. Пока вы спали, я задумался над нашими ключами. Не знаю почему, но мне захотелось попробовать, не удастся ли мне подобрать новые ключи.

— Не стоит торопиться. Вы помните о вчерашнем спектакле?

— Конечно. Но здесь наверняка есть много такого, чем стоит заинтересоваться. Здесь двенадцать иллюминаторов; нам до сих пор удалось открыть три… Одно из окон выходило в сад. Вы не хотите снова полюбоваться этим садом? Мне почему-то хочется… Но, прежде всего, я надеюсь увидеть что-нибудь новое, чего мы еще не знаем. Мне просто становится скучно…

Самое страшное состояние в этом мире — это скука. Если не бороться с ней, Бог знает, что случится с нами! Я опустил руку на плечо мальчугана.

— Проявляйте терпение, Квентин. Этот мир полон загадок и тайн, которые могут оказаться опасными… Вспомните, как вы очутились здесь… Вспомните крик, который мы так и не смогли объяснить.

Квентин посмотрел на меня, и его взгляд показался мне удивительно взрослым.

— Я помню об этом. А вы не думаете, что разгадка всех здешних тайн скрывается за одним из закрытых иллюминаторов?

Он похлопал по корпусу криптографа:

— Я уверен, что кричавшее существо должно скрываться за одним из закрытых иллюминаторов! Именно поэтому я хочу открыть все двенадцать!

— Возможно, вы правы… Конечно, нам нужно заниматься исследованиями, хотя бы для того, чтобы занять время. Вам удалось выяснить что-нибудь новое?

— По сути, ничего… Так, какие-то неясные соображения. Я подумал, что должна существовать какая-то закономерность в системе открывания иллюминаторов. Этим миром управляют неизвестные нам законы, но ведь они существуют, разве не так? Следовательно, мы можем попытаться понять их, а затем и использовать. Вы согласны со мной?

— Это будет трудная работа… С чего вы хотели бы начать?

— Нужно попробовать набирать команды в обратном порядке. Сочетание миганий лампочки три-три-два открыло нам третий иллюминатор. Что, если попробовать сочетание два-два-три? Мне почему-то кажется, что таким образом мы откроем девятый иллюминатор…

Свет замигал. Лучи стали чисто-белыми. Затаив дыхание, мы следили за происходящим. Наконец, лучи медленно обежали зал, и, как и предполагал Квентин, девятый иллюминатор открылся. На этот раз мы не стали кидаться к окну. Переглянувшись, мы медленно приблизились к нему. Остановившись в нескольких шагах от него, Квентин схватил меня за руку:

— Смотрите! Я уверен, что на этот раз стекла не будет!

Он был прав. Обычное освещение позволяло нам хорошо видеть пляж, усеянный хорошо окатанными гальками лавы.

— Не может быть… Разве что…

Квентин прыгнул к иллюминатору, перешагнул через металлическую окантовку…

— Вот это да! Это тоже зал, но он просто огромный!

Так оно и было. Перед нами открылся вход в огромное помещение, имевшее форму трапеции: шириной метров пятьдесят и длиной не менее ста метров, оно резко сужалось кверху. Оно почему-то напомнило мне зал для траурных церемоний. Или для крупных международных выставок. Стены из черного металла стремились ввысь, но потолок я, как ни всматривался, так и не увидел. Высоко над нашими головами простиралось нечто вроде светового полотнища; этот свет не слепил и был неоднородным, так как по нему словно пробегали волны разной яркости. Я подумал о явлении ионизации.