Таинственный человек дождя
Шрифт:
Нет, мы не спим, и мы с головой погрузились в этот сбивающий с толку мир. Здесь все развивается по законам изощренной, непонятной нам логики. Мы нырнули в гленн для того, чтобы обнаружить нечто невероятное и фантастическое, но первым же делом попали в унылый кабинет мелкого чиновника. Самый прозаический, самый банальный из всех кабинетов! А потом на нас лавиной обрушились противоречивые сведения, восходящие к позднему Средневековью.
Этот мир, созданный из железа, должен иметь огромные размеры, если судить как по залу, в котором находится аббатство, так и по пройденному нами пути. Мы повторили
Зал, в котором мы находимся, имеет гигантские размеры. Он такой высокий, что его существование представляется бессмысленным. По мнению Квентина, все, что мы видим, — это всего лишь наружная облицовка, за которой скрываются балки и прочие несущие конструкции. Он уверен в этом. Но, возможно, что великолепные архитекторы целиком и разом создали эту конструкцию, впоследствии сильно одряхлевшую. За иллюминаторами, за стенами нашей конторы и этого аббатства должны были находиться другие гигантские залы. Я уверен, что где-то неподалеку размещаются чудовищные, обеспечивающие функционирование всех систем механизмы, хотя полную тишину, в которой мы находились, не нарушал ни малейший шум. Только прижавшись к стене, мы ощущали легкое содрогание, непрерывную вибрацию. И из этого… Я не знал, что следовало из этого.
С другой стороны, как согласовать существование капища, олицетворяющего мрачное и пугающее язычество, и это средневековое аббатство? Совершенно необъяснимо существование в этом контексте чудесного сада.
Сколько я ни копался в памяти, я не мог вспомнить факты о существовании на Оркнейских островах ирландского монастыря. Тем не менее он существовал, он действовал. В этих каменных коробках под сенью церкви обитали монахи.
— А что нам может сказать венецианская монета? — спросил Квентин.
Невозможно доказать, что она попала сюда в XIV веке, о чем говорит ее датировка. Возможно, она свидетельствует, что до нас в этом мире побывали другие посетители. О чем-то подобном упоминает и манускрипт, но он ничего не сообщает о том, когда это произошло.
Кто призвал на помощь? Какую опасность этот человек имел в виду? Что стало с тем, кто встретил нас? Это вопросы, на которые у нас нет ответа. Здесь все необъяснимо, все сбивает с толку, все выглядит нелепым.
***
Мы вернулись к криптографу. Нами владела решимость: этот мир должен выдать нам свои тайны. Мы были убеждены в этом.
Снова загорается лампочка, давая самые разные сочетания. Три — четыре — три… Никакого результата.
Четыре — четыре — три…
Квентин воскликнул:
— Свет начал меняться!
Действительно, свет прожектора, висящего под куполом, резко ослабел, и в круглом зале наступила прекрасная голубая ночь. С выскакивающим из груди сердцем, затаив дыхание, мы следим за тем, как голубой луч медленно скользит
Луч света проходит шестой иллюминатор, потом седьмой, через который мы проникли сюда, потом восьмой, тайну которого мы уже выяснили, затем десятый, одиннадцатый… и внезапно гаснет.
Вместо одиннадцатого иллюминатора мы видим громадное молочное окно, открытое в ночь.
Мы кидаемся к иллюминатору, надеясь увидеть за ним новые волшебные картины.
Но за ним ничего не видно. Перед нами всего лишь большой, слабо светящийся стеклянный диск.
Только прижавшись к стеклу расплющенными носами, мы наконец, что-то видим.
Боже, какая огромная разница между великолепными картинами, увиденными нами в зеленом, а потом в голубом свете! Даже зрелище языческого храма кажется нам не таким жутким, как открывшееся нам зрелище!
Мы видим громадный, плохо освещенный зал с голыми стенами; невозможно понять, откуда падает свет. На полу лежат странные длинные тени. Напрягая зрение, мы различаем смутные очертания огромных непонятных механизмов. Иногда это масса тонких изящных деталей, вытягивающаяся в высоту, иногда же это грубые приземистые конструкции. Какие-либо трансмиссии или другие известные нам узлы отсутствуют. Тем не менее создается впечатление, что эти механизмы, несмотря на непривычный облик, созданы руками человека. Можно сказать, что это карикатуры на машины, созданные кретином.
Неожиданно — и впервые — мы замечаем следы жизни. Что-то шевелится в полумраке зала, какая-то далекая неясная тень.
Затаив дыхание, мы всматриваемся в происходящее.
Неожиданно Квентин кричит:
— Это человек!
Опасаясь неизвестной угрозы, я поспешно зажимаю ему рот рукой. Конечно, это глупо, бесполезно, я понимаю это, но не могу сдержать свое рефлекторное движение. Благодаря темноте, царящей в круглом зале, в котором мы находимся, мы можем видеть происходящее в зале, открывшемся нам за одиннадцатым иллюминатором, оставаясь при этом невидимыми с той стороны.
Я с ужасом понимаю, что мой спутник прав.
Высокий, невероятно тощий человек медленно перемешается почти прямо в нашу сторону странным шагом, словно имитирующим движение не столько млекопитающего, сколько земноводного или пресмыкающегося.
Мы еще не можем различить его лицо, но он передвигается с большим трудом, словно водолаз, преодолевающий сопротивление воды, и поэтому нам кажется, что он очень стар.
Неожиданно мы становимся свидетелями непонятного пугающего происшествия.
Человек проходил мимо одной из машин, когда та неожиданно зашевелилась.
Она двинулась навстречу человеку и, кажется, толкнула его!
Я не заметил, что именно она сделала, но мы увидели, как человек был отброшен назад.
Удержавшись на ногах, он сделал несколько шагов в обход машины и снова попытался направиться в нашу сторону. На этот раз задвигалась еще одна машина, постаравшаяся преградить путь человеку. Было заметно, что человек заколебался. Через несколько мгновений, явно приняв решение, он пустился бегом. Но далеко убежать ему не удалось. Вокруг него зашевелились все остальные машины; на этот раз они двигались гораздо быстрее, и им удалось полностью преградить человеку путь.