Там, где нас есть
Шрифт:
— У вас, батюшка, полностью отсутствует способность к ситуационному моделированию, как вы защищались по обществоведению, ума не приложу!
Обоим эти споры приносили, как помнилось Славке, бездну удовольствия. А к чему Славка вспомнил Марка Захаровича и отца Дионисия?
А как раз к сильному, независимому правителю с неограниченной властью, вроде восточного тирана, коий присутствовал в Славкиных представлениях об истории Отечества и которого не было в солидных статьях. Петр Великий. Вот оно что… «головой когда в откос врезался, у меня там и сверкнула маркзахарычевская байка, случайно слышанная в школе».
Теперь-то все совсем прояснилось, и он стал ожидать завершения консультации у психолога с каким-то даже подъемом.
Так-так. Славка больше тяготел к технике и готовил себя к инженерной карьере, историей не особенно интересовался. Имея практический крестьянский ум, он понятиями альтернативы существующему ходу событий не задавался. Даже никаких книжек по этой смутной теме не читал, вообще не очень любил фантастику. Не интересовался он несуществующим. Закон Божий перестал посещать еще в седьмом классе, чем вызвал неудовольствие матери и бурное бабкино одобрение. Читал больше о природе, детективы и, само собой, всякую литературу о машинах. Здесь он был прямо эксперт.
Отец звал к себе, в Южную Африку, целые фильмы посылал в электрописьмах оттуда, со слонами и зебрами, со львами в желтом вельде, много рассказывал об устройстве русской колонии, с ее выборной системой и отказом от сословий и гильдий. Но Славка, не отбрасывая вовсе возможности когда-нибудь в Африке побывать, поселиться там не думал. Он верил в разумность монархии.
Время за размышлениями и воспоминаниями пролетело незаметно. Славка двинулся продолжить беседу с доктором Смирновым.
В приемной было пусто. Славка постучался и вошел в кабинет. Доктор откинулся в кресле, жестом предложил присесть.
— Вот что я вам скажу, младший десятник. Поразмыслив о ваших затруднениях и проглядев статистику сходных обращений, я полагаю, что имеет место возникновение ложных воспоминий на почве шока, вызванного аварией, кстати, не такое уж редкое в наших местах. Почему так, мне неизвестно, но в систематическом наблюдении вы не нуждаетесь, службу можете продолжать, если что-то будет беспокоить, милости просим. И вот еще что, — с секундной паузой произнес доктор — Может быть, вы захотите обсудить случившееся в частном порядке, вот адрес в сети, и вот телефон человека, заинтересованного в информации о подобных вашему случаях. — И доктор протянул Славке карточку.
Славка взял карточку, не глядя, сунул в нагрудный карман, поблагодарил господина Смирнова за помощь и, козырнув, вышел на темную к этому времени улицу.
Трясясь в небольшом пригородном автобусе по направлению к лесной заставе, Славка о той карточке и думать забыл. За делами и воспоминаниями он позабыл про обед, и мысли его сейчас были чисто гастрономического свойства. На ужин он не опоздал, а после ужина, играя в бильярд в солдатском клубе, он заспорил с механиком Ильей Тимошенко о преимуществах вездеходов и тракторов на цепном приводе перед такими же заграничными на приводе зубчатом, и ему стало совсем не до карточки и напечатанных на ней имени и сетеадреса.
6
Служба шла своим чередом. Славка ходил на занятия, заступал в наряды, читал технические журналы в библиотеке, время от времени писал письма родным. Жизнь как жизнь, в общем.
Следующий звонок звякнул где-то на исходе зимы, посреди ночи. Снилось ему, что он солдат какой-то странной армии, в странном долгополом одеянии и шапке вроде татарского треуха на стриженной наголо голове, спящий в каком-то длинном бараке вместе с сотней таких же, как и он, бедолаг, не досыта едящий невзрачной каши, серых макарон и мутной похлебки в скучной, похожей на каторжную столовой, видящий оружие раз в несколько месяцев и водимый строем на какие-то скучные занятия пару раз в неделю. Не ловкий, не бравый, не гордый этой службой. Долгой, двухлетней и бесполезной. Потерянное время. Снилось ему, что родные его где-то в глухой деревне, без земельного надела, без дорог и без электричества. А самым невозможным во сне было, что служил он в тех же вроде местах, но не было никакой границы.
Одна и та же страна по обе стороны Урал-Камня. Бедная, неприбранная земля, бездорожная, какая-то сонная и безразличная. Славка проснулся от ужаса и некоторое время диковато озирался в знакомом до последнего ружейного крючка солдатском кубрике на четверых. Настенные часы показывали полпятого утра, три часа до побудки. Славка успокоился. Фу, какая гадость присниться может. Слава богу, не наяву такое.
По мере приближения окончания службы с лихорадкой выпускных экзаменов по всему на свете, от стрельб и вождения до организации командования десятком, странные сны учащались, приобретали объем, захватывали не только Славкину собственную жизнь, а рисовали картины жизни той, неправильной, страны в другой реальности, дикой ему, но вполне во сне обычной. Славка решил первым делом, как получит увольнительную в резерв и обращение в сословный суд, начать выяснять, что ему делать, застрявшему меж сном и явью.
В конце июня, уже собирая вещи, старший десятник и инструктор вождения Самойлов разыскал карточку, полученную от доктора Смирнова, и заботливо уложил ее в бумажник, рядом с документами, проездными и кормовыми деньгами. И еще наградным чеком на оплату года обучения в университете.
Приехав в Чуйки, Славка обнял бабку, поцеловал мать, порассказал сестрам страшных историй про ужасные уральские морозы (моргнешь, а глаз и не открыть обратно), огромных уральских медведей (одна лапа здесь, а другая во-о-он там, где дверь) и татар с саблями и на лихих вороных конях (как наедут, как засвистят, прямо ураган). Сестры то ахали, то хихикали в кулачки. Знали, что байки, Миросеть работала исправно, но и слушать было забавно, ведь это их брат такой лихой вояка, вернулся почти из самой Сибири. Славка сходил в школу повидаться с учителями и уехал в Воронеж восстанавливаться в институте и подавать прошение в сословный суд, коего заседание назначили ему на август.
Заседание прошло как по маслу. В сущности, суда никакого и не было, Славке даже не пришлось открыть рот, отвечая на вопросы, которые судья мог бы задать. Защитник зачитал прошение, Славкину биографию, показал бумаги от старосты Чуйков, выписку из служебной военной характеристики, и судья, дождавшись положенного кивка от свидетелей, знающих Славку лично, зачитал решение, в котором были слова: отныне считать полноправным мещанином с занесением в реестр.
Теперь Славке в Российском государстве были открыты все дороги. Он мог свободно селиться за пределами губернии, занимать любые государственные посты, избираться на общественные должности и свободно отправляться за границу, буде возникнет такое желание. Собственно, в пределах России его и раньше никто насильно не держал, а захоти он поселиться в колониях, даже было б ему оказано всяческое содействие инвентарем, материалами, кредитами и живым рублем, но по традиции считалось, что крестьяне не могут работать и учиться за границей. Как будто за границей кому-нибудь было дело, крестьянин приезжий из России или столбовой дворянин.
Как бы то ни было, новый учебный год Славка начал мещанином. Ему было предложено досдать недостающие предметы за почти год отсутствия экстерном, но Славка не стал, экстернам не присваивалось звания полного инженера, а без полного инженерства военная карьера была б невозможна. Не то что он собирался возвращаться в армию, но мало ли что.
А еще к нему вернулись странные не то сны, не то видения.
И Славка позвонил по полустершемуся телефону и назначил встречу с Горенковым Семеном Денисычем, писателем и историком. Горенков жил недалеко от Новгорода, в Старой Руссе, городе небольшом, но древнем, с незапамятных времен имеющем свое отделение Новгородского университета, где Горенков и преподавал.