Тамерлан (начало пути)
Шрифт:
Гон, судя по шумам, приближается.
– Понял: саблей владеешь хорошо. Но говорят и лук в твоих руках поет, не хуже струн рубаба, – говорит не без некоего лукавства Хусейн Тимуру. – Может быть сыграешь?
– Попробую, – Тимур вытаскивает из колчана стрелу, прикладывает ее к тетиве.
– Тебе приходилось участвовать в такой охоте? – интересуется Хусейн.
– В такой нет.
– Сейчас из-за тех деревьев появятся газели – смотри, не проморгай!
За беседой Хусейна с Тимуром в сторонке
– Щебечут, как влюбленные птички, – провоцирует Саллеха один из его приятелей.
– Ничего не могу сказать по поводу птички с зелеными крылышками, – отвечает резко Саллех, имея в виду Хусеина, облаченного в ярко-зеленый чапан. – А вот птичка с красным оперением… Говорят, он – откровенный убийца… Долона, сына Эреджена.
В это время из-за деревьев появляется первая небольшая группка газелей.
– Первый выстрел за тобой, Хусейн, – подсказывает молодой человек, стоящий по другую сторону от Хусейна.
Но тот отказывается, говорит искренно:
– Первый выстрел предоставляется моему другу… тысячнику Тимуру сыну Торгая.
В группировке Саллеха по-своему реагируют на предложение Хусейна.
– Сегодня… тысячник… – говорит Саллех.
– Все идет к тому, что завтра караунасец… эмир Казарган… подарит… тумень, твоего отца…
– Молчи! – едва не взрывается Саллех.
А между тем газели, как будто бы специально, заметив напротив большую группу охотников во главе с Хусейном, замедляют бег.
– Ну! – командует Хусейн.
Тимур натягивает лук – со свистом пущена и пораженная газель падает оземь.
Охотников охватывает азарт: свистят между деревьями стрелы – падает еще газель, еще, еще… Однако на этом не заканчивается охота – всадники устремляются в погоню.
– Вперед! – кричит Хусейн.
– Вперед! – раздается там и сям.
Неожиданно, просвистев мимо уха Тимура, стрела вонзается в ствол одного из деревьев. Тимур, не раздумывая, осадил коня. Подъезжает к дереву, разглядывает ствол дерева со стрелой, не без труда вытаскивает ее. (так глубоко она врезалась в дерево). Подъезжает тут же к нему Хусейн.
– Ну, что?
– Хочу понять, какой газели была предназначена эта стрела, – отвечает Тимур.
– Вот так всегда в нашем славном Мавераннахре, – смеется Хусейн. – Впрочем ты убедишься в этом сам, – продолжает он и зовет к себе охотников.
Те – тут как тут. На разгоряченных конях. Человек не менее 15-20.
– Тут мы с моим другом ломаем голову над задачей. Говори, Тимур.
Тимур показывает стрелу.
– А задача вот какая: какой газели была предназначена эта стрела?
Панорама лиц – монголоидные и европеоидные, безусые и усатые, носатые и с носами пуговкой – все улыбчивые, дружелюбные. Такое впечатление, что, конечно же, не один из них не имеет отношения к загадочной “газели”. Лишь на миг останавливается взгляд Тимура на Саллехе, сыне Боролдоя, после чего Тимур опускает стрелу в свой колчан, говорит:
– Нам не к лицу разбрасываться добром.
– Ты хочешь сказать, что мы, мавераннахрцы, нищие? – бросает Хусейн.
– Напротив, я хочу сказать, что мы, мавераннахрцы, владеем несметными богатствами. Но свое богатство мы должны оберегать своими руками.
Все смеются, делая вид, что им непонятен “эзопов” язык тысячника.
– А сейчас – в шатры! – командует Хусейн.
26
В лесу – несколько вызывающе – красивых шатров. В центре – шатер Хусейна. Хусейн вальяжен, сидит полулежа на атласных подушках, рядом с ним Тимур. На дастархане яства. Мужчины вдвоем.
– Давай-ка поговорим по душам.
– Насколько помню, мы с тобой говорили только о насущном.
– Мне нравится твоя искренность… Я давно хотел сказать что мне опротивели и Кеш, и Самарканд…
– ?!
– Здесь мы все – да! да! – мы все подобны “газели”, той самой, которой была предназначена стрела. Не понимаю отца: он просто бредит… Самаркандом! Мечтает перенести столицу из Кеша в Самарканд! Уговаривает деда.
– Разве, плохо?
– Как! – едва ли не подскакивает с подушек Хусейн, – разве не ясно, что это не понравится многим…
– Кому?
– Прежде всего – буду откровенен с тобой – твоему дяде, его дружкам – сулдусцам, южанам… барласовцам – тебе это не о чем не говорит?
– Я барласовец – и я буду с тобой откровенен: Кеш – родной город, а Самарканд я люблю больше…
– Но что об этом скажут монголы… этот Туглук Тимур… Боюсь, что это ему на руку!
Тимур молчит.
– Тебе сказать нечего? Почему не спрашиваешь, что мне по душе?
– Спрашиваю – что?
– Есть места покойнее Кеша и Самарканда… Кабул, Кундуз…Балх… Попрошусь у деда – надеюсь, не откажет… Однако довольно! – Хусейн хлопает в ладоши.
Выбегают из-за ширмы девушки, убирают достархан, исчезают. А затем Хусейн говорит, переходя от одной темы к другой, словно перепрыгивая через пропасть:
– Охоту ты любишь – это я видел, а вот как обстоит с женщинами?
Хусейн дает команду, хлопая в ладоши. В шатер выплывает группа из трех – девушек-танцовщиц. Девушки танцуют.
Хусейн не скрывает своего удовлетворения.
– Ну, как?
Тимур молчит.
Девушки продолжают танец, который содержит немало эротических элементов.
– Ну, как? – снова интересуется Хусейн.
И снова Тимур молчит. Улыбается Хусейн, подмигивая лукаво Тимуру.
В голове у Тимура – недавняя панорама охотников. Искренне дружелюбные лица. И тут – взгляд Саллеха…