Танец ангела
Шрифт:
— Он был очень высокий? — спросил Винтер, чтобы выйти из тупика.
— Кажется, да, длинный.
— Выше мальчика?
— Кажется, да, но точно не скажу, они же поднимались по лестнице.
— Примерно как я?
Винтер встал.
— Да, вроде того.
— Как он шел?
— Как… обычно.
— Ни хромоты или каких-то особенностей?
— Нет, но трудно разобрать, когда люди идут по лестнице. Подниматься по ступенькам — это и есть хромота в некотором смысле, — сказал Бекман без
— Насколько длинные?
— До плеч примерно.
— Такие длинные?
— Я еще подумал тогда, что сейчас редко кто так носит.
Бекман выглядел спокойнее, как будто принял дозу. Попытки сосредоточиться и тон беседы мало-помалу изменили ритм музыки в его голове, и он уже не дергался.
— Пятнадцать лет назад все сильно отличалось от шестидесятых — и одежда, и особенно прически. А теперь фотографии 1965 года мало отличаются от сегодняшних.
— Как футболисты, — сказал Винтер.
— Почему?
— Футболисты шестидесятых годов выглядят на фотографиях так, как будто снимки сделаны вчера.
— Угу.
— Так, значит, у него были длинные волосы.
— Как у аргентинского футболиста, — сказал Бекман и впервые улыбнулся. — Они довольно неестественно выглядели. Почти как парик.
— Парик?
— Я не знаю.
— Искусственные волосы?
Бекман пожал плечами.
— Но у него были очки.
— Очки? — повторил Винтер.
— Здоровые такие, возможно, в черной оправе, но здесь я не очень уверен.
— В роговой оправе?
— Да, кажется, это так называется.
— Потом мы зафиксируем все это в компьютере.
Бекман молча смотрел мимо Винтера, словно готовился описать лицо, которого не видел.
— У него была сумка, — сказал он. — Когда он поднимался второй раз, один.
— Вы можете ее описать? — спросил Винтер, и Бекман честно постарался как мог. Потом Винтер спросил, заметил ли его тот мужчина.
— Не думаю. Я был такой усталый… и тихий.
— Он не смотрел в вашу сторону?
— По крайней мере я этого не видел.
— Вы слышали его голос?
— Нет.
Эрик Винтер шел домой через Хеден. Мороз сохранял синеву неба даже сейчас, когда стемнело. Он чувствовал себя неуютно, как бездомный. Домой не хотелось. Так бывает, если поездка сорвалась в последний момент. Объявилась его сумка из багажа, он было оставил ее на работе, но потом передумал и вернулся. Патрульная машина подкинула его до дома. Он поднялся на лифте, бросил сумку в прихожей и просмотрел почту. Ничего такого, что бы надо было срочно открыть.
Хотелось есть, но на месте не сиделось. Он разделся, кинув одежду в прихожей, принял душ, надел черное поло и мягкий серый зимний костюм от Эрменегильдо
На улице его мокрую голову сразу защипал мороз. Он надел черную вязаную шапку, натянул ее пониже на лоб и отправился по улице Васагатан, через улицу Линнея в ресторан «Ле Вилладж».
Он прошел через бистро, повесил куртку на вешалке в главном зале и подошел к метрдотелю:
— Столик на одного. Заказ на фамилию Винтер.
— Пожалуйста, — отозвалась она и показала столик в дальнем углу. — Аперитив?
— Бутылку минералки «Рамлёса».
Он заказал суп с голубыми мидиями и базиликом и треску гриль. С рыбой он выпил полбутылки белого «Сансер», потом долго пил кофе, без ничего, сидел и думал над двумя чашками.
21
— Ты откуда?!
Юхан Болгер с удивленной миной, Винтер у его стойки, поздний вечер.
— Я думал, ты сидишь где-нибудь в Сохо!
— В другой раз.
— Погода вроде была летная?
— Дела помешали.
— Давай я налью тебе какой-нибудь вкусной воды.
— «Рамлёсу» в стакане со льдом и немного лайма.
— Не хочешь попробовать что-нибудь новое?
— Дай мне «Рамлёсу» и скажи, что ты думаешь о моем молодом сотруднике.
Болгер отошел приготовить Винтеру воду, а когда вернулся и поставил перед ним стакан, сказал:
— На вид довольно зеленый. Но умеет смотреть, и если научится видеть не только при ярком свете, то из него выйдет толк.
— Что ты имеешь в виду?
— Что ему надо повзрослеть.
— Я думаю, ему это быстро удастся. Молодость — не всегда недостаток.
— В большинстве случаев.
— Но не всегда.
— Да.
Время шло к полночи, из семи столиков три были заняты, и голоса посетителей вились по залу отдельной струйкой внутри табачного дыма.
У другого конца стойки бара, в десяти метрах, сидели и курили две женщины, и на их лицах было написано, что они познали смысл жизни и убедились, что он такой же бессмысленный, как все остальное бытие.
Одна из них покосилась на Винтера, и выражение ее лица изменилось. Она сказала несколько слов подруге, задавила сигарету и тут же зажгла новую. Тонкую пачку сигарет она вертела в руках, словно боялась, что они без нее соскучатся.
— Я не уверен, что ему нравится эта затея, — сказал Болгер. — Он, кажется, не очень понимает, зачем это надо.