Танец Опиума
Шрифт:
Машина припарковалась на стоянке возле замызганного общежития. Каменное здание больше напоминало двухэтажный гараж. Окна везде с полусгнившими деревянными ставнями, стекло на кое-каких этажах и вовсе разбито. Всюду безобразные граффити, где-то нарисована даже свастика и изображения детородных органов… Никаких клумб или одиночных затхлых деревьев. Вокруг — застоявшаяся пустота, наполненная грязью и пылью.
Саске презрительно фыркнул. Этот город был бедным и совершенно не пригодным для жизни. Брюнет плохо представлял, как можно жить в подобных условиях, ведь это ничем не лучше бродячей жизни на улицах.
Сакура
— Сакура, подожди… — он насупился и с трудом прошептал: — … пожалуйста.
Да это же нонсенс! Учиха соизволил поменять свою наглость на кратковременную вежливость! В честь такого даже задержаться не грешно! Сакура вырвала руку из плена и холодно взглянула на брюнета.
— Слушай, — неуверенно начал он, смущенно отводя глаза. Брюнет подключил всё свое лицемерие и обаяние. С этим грязным приемчиком трудно было бороться. Однако у Сакуры всего за один день выработался иммунитет.
— Давай уже рожай, — шикнула Харуно, и без того утомленная болтовней.
На самом деле, эта грубость, совершенно ей не свойственная, была оправдана и заслужена Саске Учихой. Харуно до последнего старалась общаться с ним без этой тонны желчной язвы. Ей не хотелось грубить брюнету и принижать его. Сакура не была стервой или мразью. Просто всему есть предел.
Пусть парень и не знает о страшном происшествии, но, тем не менее, он виноват, по крайней мере, в том, что нарушил её права о личной неприкосновенности. Сакура не игрушка в руках обнаглевшего капризного ребенка! Она такой же человек, как Саске…
Обидно. Ей было обидно за то, что с ней сделали. Разве она заслужила этого? За какие грехи простой официантке пришлось так дорого расплачиваться?
— Давай встречаться, дурнушка, — выдал Саске, устремив черные бездонные глаза на розоволосую бестию.
У девушки челюсть так и отвисла. Только спустя минуту она соизволила закрыть рот, возмущенно приподнять бровь и задать самый короткий вопрос из всех существующих на подобное предложение:
— Что?
Саске усмехнулся.
— Ну, ты же не ровно ко мне дышишь. Я знаю это. Бабы обычно любят, когда над ними властвуют. А ты не так плоха, как кажешься. Да и по сравнению с остальными здешними шлюхами, тебя можно считать конфеткой.
Сакура тяжело вздохнула. Ей всё же не удалось сдержать слез. Она смахнула их кончиками пальцев и, прежде чем выйти из авто, бросила равнодушно:
— Просто оставь меня в покое.
Саске не без удивления наблюдал эту картину. Он выскочил из машины следом за ней, вдогонку прокричав:
— Ты всё равно будешь моей! Тебе не удастся скрыться в этом поганом городишке, ибо город — это я!
Харуно вновь остановилась. Её терпение окончательно лопнуло.
— Да что ты ко мне прицепился, как банный лист?! Я плевать хотела на твоё богатство, здешнюю влиятельность и пафос! Мне абсолютно всё равно на твои слова и смазливое лицо! Ты всего лишь пустышка! Ты и твой чертов братец! Я вас обоих ненавижу! Отвали от меня и продолжай развлекаться со своими шлюхами! И если ты и твой брат хоть немного меня уважаете, хоть самую капельку, то, прошу вас, оставьте меня в покое! Вы уже надоели мне!
С
До этого Учиха-младший не знал, какого это — встретить человека, не боявшегося его и не пресмыкающегося я перед ним. Одна лишь семья была тому исключением. Знакомые, в какой-то мере друзья и женщины были всего лишь куклами в руках капризного кукловода. Его желание — закон.
Эта молодая официантка, простушка, явившаяся с самого дна моря, называемого обществом, была первой за всю жизнь брюнета, которая так откровенно ненавидела его и презирала. Девушка, которая оттолкнула самого Саске Учиха, не побоялась упомянуть даже Итачи. Братья впервые попали кому-то в откровенный диапазон неприязни.
Саске нахмурился. Он не разозлился, чего бы следовало от него ожидать. В глазах брюнета появилась какая-то мука и непонимание. Сейчас его внутренний мир, созданный из желаний и капризов, разрушился. А возможно, рушился не сам мир в целом, а только часть — место, которое младший Учиха определил для дурнушки.
Ему оставалось разузнать только одно, прежде чем сделать выбор, который может определить его судьбу…
***
— Итачи, что между вами произошло? — выпалил сходу Саске с крайне взволнованным выражением лица.
В это самое время Учиха-старший стоял перед окном, вертел в руках ту самую коробочку, которую Сакура предпочла оставить без внимания, и всматривался в голубое небо. Это его успокаивало и приводило нервы в порядок. За всю ночь он ни разу не сомкнул глаз, продолжая расхаживать по кабинету и размышляя о дурнушке. Ему никак не удавалось забыть её запаха, воспоминания о котором сводили его с ума.
Он до утра просидел в базах данных, пытаясь нарыть что-то еще про эту необыкновенную девушку. Итачи с не свойственным ему нетерпением ожидал новой встречи с ней. Всё пришло в порядок, когда дворецкий сообщил, что Сакура не пожелала с ним видеться. Пульс пришел в норму. Дыхание стало размеренным и ровным. Учиха-старший умылся, оделся, привел себя в порядок, назначил встречу со своим старым приятелем, живущем на другом конце страны. Все эти события привели брюнета к окну.
Появление Саске не застало его врасплох, но слегка удивило. Особенно его тон, с коим он начал разговор.
— Она бродила вокруг дома по лесу, — спокойно лгал Итачи. — Я случайно наткнулся на неё и отправил домой. На этом всё.
— Тогда почему она вне себя от ярости?!
Старший Учиха тяжело вздохнул и со скукой взглянул на вспыльчивого братца.
— Потому что ты идиот.
— Прекрати! — завелся Саске.
— Сперва завяжи со своей дурной привычкой задавать глупые вопросы, — парировал Итачи. — И держи себя в руках.
Саске не хотел сегодня начинать ссору на пустом месте, учитывая, что их и так предостаточно. К тому же, пытаться выудить из старшего брата хоть какие-нибудь эмоции — бесполезно. Пустая трата времени. Так почему бы не прислушаться к совету Итачи хоть раз и не поговорить нормально, как взрослые люди?
Саске вошел в кабинет, закрыв за собой дверь, и сразу же примостил свою обожаемую задницу на широкое кресло. На такую мебель даже смотреть было приятно, не говоря уже о том, чтобы довольствоваться им сидя.