Тарч

Демин Игорь

— Фарт, отстань от нее! — из открытого окна второго этажа казармы выглянул слегка подвыпивший голый по пояс парень, — Мы ее в туалет отпустили, пусть сходит.

Схвативший Вишню боец отпустил руку и скомандовал:

— Давай, только быстро.

Освободившаяся девушка сделала пару неловких шагов в сторону туалета, пошатнулась и, взмахнув руками, с трудом удержала равновесие. Фарт глумливо рассмеялся, бросил в ее сторону что-то вроде: «Корова!», сопроводив оскорбление грязным ругательством, поднял ногу и толкнул Вишню, прицельно впечатав подошву ботинка ей в правую ягодицу. И без этого не контролирующая свои движения девушка, от толчка окончательно потеряла равновесие и ничком рухнула на землю. В падении

она попыталась защититься руками, но у нее мало что вышло, и от множества ран спасло только то, что толчок был направлен в сторону бывшей клумбы, и удар пришелся не об асфальт или бетон, а об рыхлую, слегка влажную землю.

С трудом поднявшись, Вишня бросила попытки добрести до туалета и присела тут же, на клумбе, без стеснения облегчая малую нужду под глумливые смешки и возгласы из открытых окон казармы. Тарча снова передернуло от злости. Как же надо было издеваться над девушкой? Через что ей пришлось пройти? Что с ней делали там, в казарме, если она за два дня полностью потеряла человеческий облик и сейчас даже не замечает унизительность этой ситуации? Есть ли еще в ней остатки разума, или эта орда монстров уже уничтожила личность, упиваясь насилием над телом и не замечая, что сознание его давно покинуло? Неожиданно для себя самого, Тарч начал представлять, с каким удовольствием он казнил бы каждого, кто за эти два дня притронулся к Вишне хоть пальцем. Изощренные способы убийства и утонченные виды пыток выплывали сами собой, откуда-то из глубин многовековой родовой памяти, из времен инквизиции и пыточных камер, перемешиваясь с картинками из наркотических кошмаров, в которых Тарчу приходилось жить в последние дни.

— Фарт! Вы там совсем охренели!? — окрик Резуна раздался из одного из окон третьего этажа административного здания, — У вас там что, общественная уборная или казарма?

Неожиданно оказавшийся в этой ситуации крайним, Фарт начал неловко оправдываться:

— Командир, да я мимо шел, вон, из гаража, я тут причем? Она уже на ногах не стоит. Вон, сейчас свалится мордой в грязь. Эй, корова! Поднимайся, давай!

Вишня никак не отреагировала на окрик, продолжая сидеть на корточках, бессмысленно уставившись в забор. Тарч заподозрил, что девушка все-таки вдрызг пьяна или банально заснула, воспользовавшись первой же выдавшейся ей минуткой относительного покоя.

— Так, Фарт, убери этот кусок мяса с территории базы, прямо сейчас, — отрезал Резун и захлопнул окно, через которое разговаривал с бойцом.

— Пойдем, больше ничего интересного показывать не будут, — Дуст повернулся и отошел к столу, легким касанием увлекая за собой Тарча.

— Ее что, убьют?

— Забудь про нее, мой друг. Жизнь женщины в Улье тяжела и скоротечна. Это мир мужчин, Тарч, в котором женщинам не место. Знаешь, сегодня у меня много дел, и, пожалуй, я тебя не буду подробно опрашивать. Тем более, что я и так вижу — перемен никаких. Я начинаю подозревать, Тарч, что ты аномалия. Я вкачал в тебя столько споранов, спека и гороха, что без моей поддержки ты уже давно бы превратился в кваза.

— Кваза? — перед глазами Тарча все еще стоял уводящий Вишню Фарт, но слух зацепился за незнакомое слово.

— Надо выделить тебе отдельного лектора. Я, честно говоря, утомился все разжевывать. Квазы — это иммунные, которые лишканули с приемом гороха, жемчуга, да и с живцом можно переборщить. Если принимать все это слишком часто, или неправильно, концентрация активного вируса становится слишком высокой и в организме начинаются необратимые мутации. В лучшем случае, иммунный приобретает черты зараженного: увеличиваются мышцы, укрепляются и расширяются кости, меняются зубы, пропадает половое влечение, ведь зараженные бесполы. В худшем, человек теряет все дары Улья и внешне становится неотличим от развитого зараженного. Такие люди живут в стабах, но их не любят, стараются

избегать, а отдельные фанатики могут даже убить. Избежать подобных последствий, а происходят они в основном после приема жемчуга, помогают услуги знахарей. Очень я хочу тебе сказать, дорогостоящие услуги, цени. Хотя ты мне ничего не должен — это же я тебя накачиваю активным вирусом сам, в своих интересах.

Дуст сделал приглашающий жест и Тарч улегся на кушетку. Знахарь самостоятельно, не вызывая помощника, застегнул фиксирующие ремни и вколол очередную дозу экспериментального наркотика.

— Друг мой, сегодня мы проведем необычный эксперимент. Данная доза спека должна вызывать не только блокаду боли, но и существенно повышать регенерацию. Кроме того, регенерировавшие ткани должны укрепиться. И объект, то есть ты, должен получить локально выраженные свойства зараженных, но без мутации и без превращения в кваза.

— Что это все означает? — Тарч только сейчас понял, что впервые связан по рукам и ногам так, что самостоятельно освободиться не сможет.

— Сейчас увидишь. Я бы мог дождаться, когда ты отрубишься — это свойство спека я уже умею контролировать, но мне не хотелось бы что-то делать втихомолку.

Знахарь подошел к одному из железных шкафов, открыл замок и достал большие ножницы для резки металла.

— Больно тебе не будет, мой друг. Боль уже блокирована. Так что отнесись к ситуации философски. И смотреть не обязательно.

Взявшись за рукоятки двумя руками, Дуст пристроил ножницы к мизинцу правой ноги Тарча и одним движением отрезал его от ступни. Палец не оторвался сразу, повиснув на остатках кожи и сухожилиях, но знахарь одним резким движением оторвал остатки тканей и положил мизинец в заранее приготовленную металлическую емкость.

Больно действительно не было. Но зашедшийся в панике, одурманенный наркотиком мозг Тарча сам достроил эту боль, которая наверняка была немыслимой, невообразимой, и которая должна была отправить организм в болевой шок в первые же секунды. Тарч заорал так, как не кричал даже тогда, когда схватил и держал Цыгана, как не кричал никто на его памяти, даже та женщина, которую загонял первый увиденный им монстр. Он пытался дергать ногой, убирать стопу в сторону, но это не помогло и знахарь без особых проблем, перекусил ножницами и оторвал следующий палец.

Голосовые связки от невероятного напряжения тут же оказались сорванными, и кричать больше не получалось. Дуст отрезал палец за пальцем, прижигая кровоточащую плоть раскаленным на газовой горелке ножом, уже заканчивал с левой ногой и пристраивался к правой. А Тарч мог только хрипеть, призывая божью кару на безумного знахаря, на кем-то проклятую базу, на Резуна, на руководство Орлиного — на всех, кого мог вспомнить, и отдельно — на Улей, превращающий людей в бесчеловечных выродков. Сознание покинуло его только тогда, когда знахарь закончил работу и уже покидал кабинет.

За следующие несколько дней Тарч приходил в себя всего четыре раза, выныривая из отключки или из очередного кошмара, чтобы раз за разом видеть стоящего в ногах чем-то очень довольного Дуста. Знахарь картинно потирал ладони, называл пациента «мой друг» и каждый раз придумывал новые развеселые дружеские пытки. По какой-то, одному безумному знахарю известной причине, все связанные с повреждением тела эксперименты проводились только с ногами. Дуст вонзал в бедра и икры ножи и куски арматуры, вшивал что-то в мышцы, сжигал кожу кислотой, разбивал молотком коленные чашечки и наверняка делал еще что-то, чего пациент не видел по причине нахождения в бессознательном состоянии. Но в какой-то момент, наступления которого уже начало казаться невозможным, Тарч вынырнул из очередного, сотого, пожалуй, кошмара подряд, открыл глаза и осознал, что его никто не режет, и впервые за несколько дней мысли чисты, прозрачны и не затуманены наркотиком.