Тарч
Шрифт:
Тарч свалился с брони как мешок, но нашел силы подняться на четвереньки и доползти до песчаного склона. Начал карабкаться вверх, как будто это могло спасти, но песок осыпался под слабеющими руками, пропускал пальцы сквозь себя, как пыль, засасывал ноги и лишал опоры. Стало трудно дышать, и Тарч упал в лужу собственной крови, все еще пытаясь шевелить руками. Сделав невероятное усилие, он вдохнул в последний раз, воздух вперемешку с клубами песчаной пыли, и заорал так громко, как только смог. Его легкие цепенели, не хотели выпускать воздух наружу, но он кричал и кричал, до тех пор, пока не заставил себя вынырнуть из охватившего его наркотического кошмара и проснуться.
Яркий солнечный свет, попадающий в комнату через частично закрытые стальными листами широкие окна, слепил глаза и не давал осмотреться, но Тарч и так знал, где он находится. Там же, где и провел последние четыре дня — в медицинском кабинете Дуста, ставшем для него одновременно и больницей, и тюрьмой. Судя по положению солнца, было ранее утро. Тарч протянул левую руку, зафиксированную, в отличие от всего остального тела, на длинный ремень, позволявший делать несколько простых движений, и нажал на кнопку возле кушетки. Уже через минуту, значительно быстрее, чем обычно, в кабинет вошел помощник Дуста. Это был невысокий невзрачный мужчина, субтильный и не обладающий ни медицинскими навыками, ни каким-то особым даром, и состоящий при лазарете не за свои достоинства, а сосланный сюда за полную непримечательность и бесполезность в других делах, а также за абсолютное послушание. Дуст так и не потрудился представить помощника, и Тарч воспринимал его как бездушный элемент кабинета, призванный выполнять различные мелкие поручения и следить за гигиеной тяжелых пациентов. Мужик, собственно, отвечал Тарчу полнейшей взаимностью. Сам разговоров не заводил, на вопросы не отвечал и считал пациента большой лабораторной мышью, которая после несколько опытов будет выброшена в мусорный бак на заднем дворе научного прогресса.
Помощник принес полуторалитровую бутылку минеральной воды, стакан с небольшим количеством живчика, несколько больших кусков жаренного мяса и стопку сменного белья, которое менять приходилось каждый день — во время вызванных спеком наркотических приходов Тарч безбожно потел, а в самых тяжелых случаях, когда на несколько часов парализовывало все тело, мог еще и бесконтрольно испражниться.
Есть не хотелось. Отголоски кошмара все еще вспыхивали в голове, а бессознательный страх поднимал волоски на коже и никак не хотел уходить. Начиная с левой руки, Тарч постепенно освободился от ремней, поднялся, пошатываясь, с кушетки, и подошел к окну. Шел четвертый день пребывания на базе. Ноги, как и обещал Дуст, практически восстановились, но вот эксперименты, которые проводил знахарь, оказались намного хуже, чем пациент предполагал в момент заключения сделки.
Экспериментальный спек Дуста оказался жуткой штукой, совершенно не похожей на тот состав, который вкололи Тарчу в родном кластере. Тогда он ощущал только легкую эйфорию, которая возбуждала воображение и заставляла чуть отчетливее и сильнее, чем обычно, воспринимать реальность. Тучка казалось ему слишком милой, до легкой приторности, Лом — слишком приятным и добрым, а история Утюга впечатлила настолько, что некоторое время хотелось выть от отчаяния и куда-то бежать, кого-то спасать, но было не ясно кого и как.
Те же дозы, которые ему, с завидной педантичностью, вкалывал Дуст в последние четыре дня, стабильно отправляли в мир страданий и кошмаров, иногда на несколько часов, а иногда и на добрую половину суток, и тогда укол следовал за уколом, не давая времени отдохнуть и расслабиться. В эти моменты Тарч задумывался, выдержат ли его мозги такие нагрузки, или сломаются, как дорогая, но хрупкая игрушка?
Интересно, как это произойдет? Что ощущают люди, которые сходят с ума? Должен ли быть какой-то щелчок или вспышка света? Когда реальные ощущения заменятся на плод больного воображения и сможет ли затуманившийся разум различать, что настоящее, а что вымысел? Как бы то ни было, но, сойдя с ума, он вряд ли протянет в этом лазарете и сутки. Его вытащат за пределы базы, отведут, самое большое, метров на триста, чтобы не вонял и не привлекал мутантов слишком близко, и буднично перережут горло, предпочитая не тратить на бесполезное тело лишнего патрона. Осознание этого бодрило и заставляло бороться.
— Ну что, как ты сегодня? — в комнату вошел Дуст, как всегда излучающий уверенность. Подошел к окну и встал рядом с Тарчем. Некоторое время они вместе смотрели на муравьиную суету базы.
Пациент не торопился рассказывать своему врачу о прошедшей ночи. Они все равно сядут за стол, и Дуст будет скрупулезно конспектировать, изредка задавая уточняющие вопросы. Разговаривать же ни о чем, обмениваясь впечатлениями, как со старым товарищем, Тарч не хотел. Он все больше убеждался, что знахарь загнал его в ловушку, заперев в плену наркотического бреда на все десять обещанных дней, а вовсе не облагодетельствовал дорогим и быстрым лечением. Вместо того, чтобы через три дня выйти из лазарета и начать полноценную жизнь, пусть и в качестве чернорабочего на полурабском положении, Тарч сутки за сутками проводил в состоянии овоща, привязанный к кушетке по рукам и ногам. Сейчас обещания Дуста даже вспоминать не было смысла, тем более, что предсказать его ответ было совсем не сложно. «Иди в барак», — скажет он, — «Я тебя не держу». И действительно, держать не будет. Но уколы продолжит делать по расписанию, и наркотический приход может оказаться настолько сильным, что лучше уж тут, на кушетке лежать, под присмотром исполнительного помощника, чем кататься в бессознательном состоянии по грязному полу барака, под ногами уставших, запуганных, а поэтому полностью равнодушных людей.
Хотя был ли пол барака грязным, Тарч не имел ни малейшего понятия. За четыре дня он так ни разу и не покинул пределы медицинского кабинета, тем более что впервые самостоятельно встал на ноги только вчера вечером. За жизнью базы он немым свидетелем наблюдал лишь издали, из окна, хотя и знал уже немало, из редких, но подробных рассказов Дуста, который любил иногда поболтать с пациентом.
Бывший цех, расположенный прямо напротив окон медицинского кабинета, переоборудован под склад, куда сгружались все привезенные с кластеров товары. Там они сортировались и готовились к отправке в Орлиный, куда колонна уходила раз в несколько недель, без четкой периодичности. Помещение, стоявшее сразу за складом, было бараком для рабочих, которых Дуст иначе как рабами и не называл. По словам знахаря, их выпускали из помещения только на рабочие места — ни о каком личном времени или свободном перемещении по базе даже речь не шла. Их уделом была работа и, в случае нападения на базу любого противника, от врагов в человеческом обличии до большой орды монстров — быстрая смерть без права на сопротивление — получить оружие рабы не могли даже в этой ситуации.
Обстановка внутри барака также не располагала к приятному времяпрепровождению и была максимально аскетичной. В дальнем от входа углу в несколько рядов стояли вывезенные из военной части двухъярусные кровати. Рядом с ними — несколько длинных деревянных столов с лавками. Размер столов был достаточным, чтобы за ними могли расположиться все жильцы барака, но совместный досуг не приветствовался. Здесь не было ни настольных игр, ни книг, ни газет или журналов — ничего, что могло бы объединить людей в большие дружные компании. Только над крайним столом висел огромный плазменный телевизор, но он никогда не включался и был повешен каким-то шутником исключительно в качестве издевки.
У рабов не было особых прав, на жизнь или личную неприкосновенность, да и защищать права было бы некому, но большую часть времени их старались не трогать и особо не контролировать. В бараке не назначались старшие или временные ответственные за порядок, не проводились обыски, но как минимум раз в два дня помещение досконально вычищалось сменой уборщиков под контролем двух бойцов отряда, и если в бараке обнаруживались предметы, которые не были необходимы в ежедневном обиходе, они без выяснения изымались и уничтожались.
Раз в три дня рабы, особенно недавно привезенные из перезагрузившихся кластеров, проходили проверку у знахаря и ментата. Знахарь проверял иммунных на наличие открывшихся способностей, и люди с полезными дарами вывозились в Орлиный или нанимались на работу тут же, на базе. Уже с правами полноценного бойца отряда и заработной платой. Остальные же были вынуждены продолжать работу и надеяться на какую-нибудь случайность или счастливый случай, который бы позволил им выбраться с территории базы и начать нормальную жизнь. Задачей ментата было выявление бунтарей и организованных групп, замышляющих побег, сопротивление или просто нанесение вреда базе. Правильно поставленные вопросы не оставляли бунтарям шанса остаться незамеченными. Их редко наказывали, но жизнь таких людей становилась немного сложнее, а контроль за ними велся несколько строже.