Тарикат
Шрифт:
Какой шайтан занес меня сюда? В какую сторону плыть и хватит ли сил добраться до спасительной суши?
Погода портится. Неведомо откуда набегают свинцовые тучи и заволакивают небосвод беспросветной пеленой. Распоясавшийся ветер волнует поверхность, рождая волны — каждая последующая выше предыдущей. Вода быстро холодеет, и я начинаю дрожать.
Буря набирает обороты, ревет яростным зверем. Меня словно щепку швыряет из одной волны в другую, захлестывая с головой. Соленая влага щиплет глаза, заливается в нос и рот, я еле успеваю отплевываться.
Холод.
Треск, гул, жар — нет таких слов, чтобы описать то, что происходит. Еле разлепляю опухшие веки и вижу лишь оранжевые всполохи. Огонь струится по рукам, лижет ноги, обнимает спину.
Но тепло резко сменяется жгучей болью. Пламя вгрызается в меня подобно безумному псу. Запах паленой кожи и волос сводит с ума. Я чувствую, как адский жар проникает в тело, пожирает ткани и мышцы, дотла сжигает кости. Я ору, срывая голос, но и крик тут же обрывается — пламя добралось до горла.
Внезапная вспышка и меня швыряет в сторону. Глаза выжжены, я слеп, но какой-то частью себя продолжаю воспринимать происходящее. Жар опадает разом, будто сорванный воздушным порывом. А я — целый и невредимый — стою на краю высокой скалы, и легкий прохладный ветерок ласкает мое лицо.
Сверкает молния и где-то вдали утробно грохочет гром. Ветер усиливается, струи воздуха закручиваются в гигантскую грязно-серую воронку. Меня втягивает внутрь этого исполинского смерча. Кажется, голова сейчас лопнет от непрерывного безумного вращения. Вихрь выворачивает меня наизнанку, разрывает на части, пожирая кусок за куском. А затем срыгивает оставшееся куски, и их уносит во тьму — беспросветную и дарящую долгожданный покой. Или передышку перед очередным кругом?..
Я открываю глаза и вижу склонившуюся надо мной ухмыляющуюся физиономию муршида. Сил подняться нет, язык еле ворочается.
— Уч-ч-читель, — еле слышно выдавливаю из себя. — Я умираю... помоги...
Улыбка Аль-Кубры становится еще шире, он поднимает глаза наверх и горячо шепчет:
— Хвала тебе, Вседержитель! Я уж думал, он безнадежен...
— В-воды... — хриплю я, и шейх подносит к моим губам чашу с прохладной жидкостью.
Я делаю несколько жадных глотков и вновь откидываюсь на матрас — выжатый досуха, словно засохший инжир.
— Ч-что со мной? — еле шевелю губами.
— Ничего особенного, ты умер, — будничным тоном заявляет Аль-Кубра.
Я смотрю на него, с трудом удерживая веки, готовые вот-вот сомкнуться.
— Вот что ты таращишься? — укоряет шейх. — Благодари Аллаха за оказанную милость! С этой поры ты мертв для греха, а, значит, готов учиться. Надеюсь, тебе достанет времени...
Наставник вглядывается куда-то сквозь стены комнаты и дальше, пронзая взглядом пространство и время. Его взор стекленеет, а складка на лбу становится резче и отчетливей. Проходит вечность... Вернувшись в себя, Аль-Кубра вздыхает и тихо шепчет будто самому себе:
— Надеюсь, хватит...
Примечания
[1] Нафс (араб.) — в суфизме — животная душа человека, средоточие его низменных побуждений.
[2] Муршид (араб.) — проводник, учитель в суфизме.
[3] Ханака (перс.) — суфийская обитель.
[4] Валитараш — ваятель великих мужей, создатель святых. Прозвище Наджмаддина Аль-Кубры, которое он получил за то, что многие выдающиеся суфии того времени были его учениками.
[5] Бельбаг — поясной платок.
Глава 12
617-й год Хиджры
«Сегодня монголы подошли к Гурганджу, и многие воочию убедились, что ужас, пришедший с востока, — не мираж и не выдумки злых языков. Под их безумным натиском пал Отрар, захвачена Бухара, взят Самарканд. И вот теперь пришел наш черед».
Я прервался, вглядываясь куда-то во тьму позади зыбкого светового пятна от масляной лампы. Тьма скалилась, скрежетала зубами, пускала слюну в предвкушении. Отогнав именем Аллаха дурные видения, я вновь дал волю каламу.
«Хорезмшах Мухаммед, да покарает его Справедливый за глупость и трусость, сбежал, бросив нас на растерзание свирепым кочевникам. Его мать, львица Теркен-хатын, также покинула Гургандж, не согласившись сдаться на милость Чингисхана. Более того, перед бегством она приказала утопить в Джейхуне пленных султанов, владетелей и их сыновей. Двадцать шесть душ было погублено в одночасье. Как бы не пришлось матери хорезмшаха хоронить собственных детей и внуков...
Когда в город вернулся наследник трона Джалал ад-Дин Манкбурны, народ воспрянул духом. Молодой султан имел истинное благородство и крепкую руку, был добр и отзывчив, при этом лишен пагубной для правителя робости. На горе нам, эмиры Туркан-хатын не пожелали делиться властью и замыслили лишить жизни султана. Хвала Аллаху, нашлись верные люди и наследнику удалось бежать.
Рыба гниет с головы. На что нам, простым людям, рассчитывать после подобного предательства власть имущих? Где найти поддержку, опору и уверенность в завтрашнем дне?
Наставник Аль-Кубра как-то сказал: «Если вы будете держаться за преходящие вещи — сами станете тленом. Золото меркнет, камень крошится, люди умирают. Мир вокруг несовершенен, и глупо полагаться на него. Обратите свой взор на Аллаха, отдайте Ему всего себя — без сожаления и страха, и Он наградит вас. И в самые тяжкие времена, если ваше сердце будет гореть Вышним пламенем, оставят вас тревога, печаль, сомнения и страх, а их место займет любовь — единственное настоящее чувство».