Татуировка с тризубом
Шрифт:
Впрочем здесь все относились к ним с легкой издевкой. Официантки с издевкой приносили им меню и с той же самой издевкой принимали заказ. Местные мужики глядели на них… ну словно на червяков. Как на ходячие денежные мешки, которых доят обработанные пергидролью девицы, которые делали вид, будто бы смеются над их шутками. Или не смеются.
– Вот что здесь можно делать интересного, кроме этого вашего спа и посещением старого города? – спрашивал какой-то немец у женщины-администратора в гостинице. – И, естественно, выпивки, - подмигнул он ей.
– Пить еще больше, - без тени улыбки ответила та.
Гостиница находилась в более новой части города, недалеко от главной улицы, которая выглядела как и все другие главные улицы во всех остальных городах Украины. Пятиэтажные жилые дома из силикатного кирпича, тротуарная плитка каждые пару метров другая, застроенные балконы и размещающиеся на первых этажах этих жилых домов деловые предприятия типа "iCredit", предлагающая "кредити готiвкою з доставкою додому, швидко, легко, зручно" [140] ,
140
Кредиты наличностью с доставкой домой – быстро, легко, удобно (укр.)
141
Одежда известных мировых брендов (укр).
И это как раз здесь билось сердце города. Потому что в старый город, кроме туристов, никто не ходил.
Так говорила Тамара, с которой я встретился в гостиничном ресторане.
– А нет, - говорила она, - смысла ходить в старый город. Впрочем, - прибавила она, - старый город и так выглядит лучше снаружи, чем изнутри.
Тамара была городской активисткой и философом. На встречу она пришла одетой в потрепанные короткие бермуды, черные чулки и майку на бретелях. У нее были довольно-таки грозные, толсто нарисованные брови, которые ты видел в первую очередь и лишь потом – Тамару. Непонятно было бы, говоря честно, чего можно было бы ожидать от таких бровей, если бы не ласковые глаза, которые разряжали эти брови, точно так же, как разряжают пистолет.
Тамара была родом из Львова, но приехала сюда, на Подолье. Здесь она проживала в селе. И сейчас все у нее спокойно, - говорит она, - садик, беседы с соседями, и плевать на все то, на что повлиять не можешь.
Мы пили кофе и глядели на город. На улицу, по которой печально, словно рабы, тянулись запыленные автомобили, которые перегонялись сюда из Германии. И нашло выглядящие автомобили из бывшего СССР: "лады", иногда даже какие-то "волги", гораздо реже – "москвичи". Эти вот советские и постсоветские дети автопрома выглядели среди своих западных родичей словно урки.
– Мне нравится, - говорила Тамара, - наблюдать за Каменцом. Это Украина в таблетке. Все здесь есть. Все украинское общество. Все процессы видны, словно на школьной модели. Коррумпированные власти, подкупающие их бизнесмены, немногочисленные активисты и пассивная масса… Ну а еще то, - прибавила она, - что здесь, точно так же, как и где-нибудь в другом месте, ничего после Майдана по сути своей не изменилось. Как брали, так и берут; как давали – так и дают. Власти как были некомпетентны – так такими и остались. Власть – это просто перекрасившаяся про-януковическая фракция, люди из бывшей Партии Регионов, которые после революции делают вид современных, прозападных демократов. А притворяются, потому что это проще, чем размонтировать коррупционные схемы. Ведь все это проросло глубоко, очень глубоко вниз. Ведь Майдан мог срубить голову всей этой коррупционной системе, но всего тела изменить не мог. А власть у нас гротескная. Какое-то время назад на улице нарисовали красно-белые полосы на пешем переходе. Понимаешь – не простая белая зебра, а попеременно: белые полосы и красные. "По-европейски". Боже, это же сколько было похвальбы! В Нэт закидывались снимки, в местных средствах массовой информации надувались. Цветные полосы на мостовой! – Тамара рассмеялась, постучала пальцем по лбу и отпила глоток капуччино. – И на фэйс закинули, потому что все они такие европейские, такие современные, что даже в Фэйсбуке пиарятся.
Тамара прочесала смартфон и показала мне. То был профиль Сергея Бабия, заместителя председателя городского совета в Каменце. И правда – на снимке были видны полосы. Белые и красные. По полосам шли два паренька и одна девушка. За их спинами расстилалось громадное торжище.
"ЦВЕТНОЙ ПЕШЕХОДНЫЙ ПЕРЕХОД!" – вопила подпись под снимком. И далее: "Мэр Каменца Подольского, Симашкевич М.Е., дал указание городским властям срочно заняться безопасностью на пешеходных переходах в городе. На совещании были приняты договоренности относительно нового проекта "Пешеходный переход", предусматривающего обновление дорожной разметки на всех перекрестках в городе. При этом, в центральных районах города переходы для пешеходов будут выполнены в двух цветах: белом и красном. Сегодня такие были выполнены в районе главного базара городским
– Ага, - сказал я.
– Ну, - ответила Тамара. – Короче, ты уже понял.
– Ну, понял, - ответил я. – И много эти субподрядчики из фирмы под руководством директора Владимира Крылова выполнили этих цветных переходов для пешеходов в рамках проекта "Пешеходный переход"?
– Один, - сообщила Тамара, выключая телефон. – И вся разметка уже стерлась. Или вот, - начала она новую тему, - активисты требуют ввода в эксплуатацию дорожек для велосипедистов. Власти, чтобы показать, насколько они европейские, перед этим организовали велосипедные патрули, вот все и думают: наверняка ведь и дорожки для велосипедистов сделают. Сделали: власти нарисовали краской линию – скажем, это и есть дорожка для велосипедистов. О ней пишут в газете, хвастаются. Длина всей этой дорожки – пятьдесят метров, заканчивается она столбом. Скоты в дорогих машинах ставят их на дорожке. Активисты возмущены, об этом пишут в Фэйсбуке и сообщают велосипедному полицейскому патрулю, что на велосипедах негде ведь ездить. Велосипедный патруль подъезжает, обменивается парой слов с водителем, который неправильно припарковался, и едет дальше, потому что они ведь не дорожная полиция, штраф выписать не могут. Зато "дорожка для велосипедистов" имеется, и власти ею хвалятся, и все думают, что в Каменце мэрия просто заебись.
– А разве нельзя позвонить в дорожную полицию? – спросил я.
– Можно, - Тамара сделала глоток капуччино. – Желаю успеха.
Таксист парковался прямо на дорожке для велосипедистов.
– А-а-а, блин, - ответил он, - на чем стою? На дорожке для велосипедистов? Блин, да я в жизни тут человека на велосипеде не видел. Так какие, блин, дорожки для велосипедистов? Ты садишься или не садишься?
Трускавец выглядел словно Дубай. Ну, Дубай-Здруй [142] . Этого места я не узнавал. Здесь я был уже давно, а тогда этот городишко был всего лишь укрепленным бетоном трупом своей давней прелести. А теперь – боже ж ты мой. Громадные гостиницы светили огнями словно трансатлантические лайнеры, телепортированные среди этих карпатских холмов. Громадные, с блестящими названиями, высвеченные, освещенные, подсвеченные. Всем, но только не окнами, поскольку гостей, судя по громадным темным пятнам на фасадах, особо много и не было. И вообще, все это сияющее и светское – все это было только наверху. Внизу, на улицах – пустота и сырая темнота. В целом все выглядело даже довольно прилично. Небольшой оазис украинской стабилизации. Иногда пробегало несколько человек. Чаще всего: парочки, чаще всего: молодые, тридцать с чем-то там лет. Я крутился по этой паре перекрещивающихся улиц и не знал, где искать ночлег. Все эти гигантские отелища выглядели чертовски дорогими, даже при курсе гривны, который тогда сильно зарылся носом в землю. В конце концов, удалось найти небольшую гостиничку. Небольшую и даже симпатичную. Выглядела она словно ее снимали в готическом хорроре девяностых, а съемки велись в Восточной Европе, где вся мрачность создается гадкой штукатуркой и ПХВ-плиткой, горгульи выкрашены в розовый цвет, а водостоки с мордами драконов сменились пластиковыми трубами.
142
Снова игра словами. В Польше все курортный городки с составным элементом "Здруй" (Zdr'oj = источник) носят двойные названия: Поляница-Здруй, Крыница-Здруй, Кудова-Здруй, Сверадув-Здруй… Отсюда и Дубай-Здруй.
Ну а мужик-портье выглядел словно карпатская версия Франкенштейна. Занимался он, в основном, игнорированием русскоязычных пареньков, которые хотели смотреть какой-то матч в фойе, но все время что-то было не так: то слишком тихо, а громче сделать не удавалось, то помехи, то еще чего-то там. Они к портье обращались по-русски, на тяжелом таком, жирном русском языке, а он отвечал им сухим, жилистым украинским. От нечего делать и от времени до времени. Они ему двадцать слов – он в ответ – одно. Они ему десять, он им – половину.
Мужик дал мне тяжелый ключ от номера и застыл в оцепенении, словно вампир в гробу.
Какое-то время назад Андрей перебрался из Дрогобыча в Трускавец. Здесь спокойнее, говорил он, а тут еще и ребенок родился. Где можно найти лучший климат для ребенка, чем курорт, говорил. А если чего, так до Дрогобыча, до знакомых, несколько десятков гривен на такси.
Андрий пригласил меня на пиво. Лично у меня было желание попасть в какую-нибудь раздолбанную пивнуху, где можно было бы нахренячиться водярой под селедочку и прикуривать одну цигарку от другой, только ничего подобного в округе Андрей и не знал. Вместо этого мы отправились в выдержанное в пастельных тонах заведение, где имелось пиво со всего света и блюдечки с орешками вместо пепельниц. Чтобы покурить, нужно было выходить наружу, так что я выходил и курил, глядя на памятник Степану Бандере, которого мне было даже немного жалко. Стоял он, бедняга, посреди рекламного шума, точно так же, как наши Костюшки и Пилсудские, и с печалью глядел на государство, которое ему так хотелось создать, и которое улизнуло у него из-под пальцев. Окружающие здания были ни в пень, ни в колоду. Стили самые разнообразные. Оранжевые стены, зеленые полукруглые крыши, сужающиеся книзу окна. У Бандеры на памятнике были странные, пугающие длинные, словно у вампира, ладони. Бордюры были покрашены в белый цвет. Я забычковал сигарету и вернулся в пастельный интерьер заведения, в котором подавали все сорта пива на свете.