Татуировка с тризубом
Шрифт:
– А что с ними не так? – спрашиваю я у пани Марии. – С этими беженцами?
И пани Мария рассказывает, о чем сплетничают в городе. Что те обижены на всю западную Украину, что вроде как это из-за них им бомбы дома рушат, что, мол, какие-то претензии. Что требуют: "Это нас там ваши, с запада, обстреливают, это на востоке же война, так вы теперь обязаны нам помогать, а вы тут чего – пиво спокойно пьете?". Ведь Львов, оно ведь и правда, куда не глянешь, одни пивнушки. А в них люди прямо не помещаются: тот кофе себе покупает, тот выпить чего, ежеминутно новое заведение открывается, и в каждой негде сесть, и официанты усталые, как после марафонского бега.
– Подруга мне рассказывала, - стрекочет пани Мария, - что ее подружка говорила, что друга ее знакомая сама видела, как пришла как-то группа в какой-то ресторан на рынке, заказали чуть ли не все, что было в меню, поеди, встали и вышли, не заплатили ни копейки. Утверждая, - рассказывает
– священным гневом пылала пани Мария.
– И в Россию! – говорил мне один львовский коллега. И другой говорил. И третий, и четвертый…
– И в Россию! – кричал таксист, сам этнический русский, но, как сам твердил, ассимилированный. – Мне тут рассказывал один знакомый по стоянке, что его приятель видел, как донецкие побили как-то…
Весь Львов был в горячке, объективно оценить ситуацию мне сложно.
– Русские – тоже ведь люди, - говорил за столиком один вроцлавский поэт львовскому активисту, который принимал участие в зимней революции. – Да, пропаганда на них действует, но это не психопаты.
– Да как же не психопаты! – вызверился активист. – Они все хотят нас убить! Не дают нам права жить, как нам хочется!
– А знаешь, - говорил мне Влодек Костырко, - их тут постоянно ярость распирает. Ходят по улицам, видят все эти ненавистные бандеровские флаги, видят всю эту львовскую dolce vita, вот жаба их и давит. И я не удивляюсь. Ведь это дваа разных мира.
На Галичине уже давно, еще перед войной, еще перед Майданом, говаривали, что было бы хорошо выбросить Донбасс с Крымом из Украины. Теперь слово становится реальностью. На стенах тут все так же много антивоенных надписей, но появляются и новые. Некоторые смешные, другие – забавные, еще какие-то – заставляют беспокоиться. А некоторые – такие, как будто кто-то неожиданно в морду врезал. "Lemberg Macht Frei", - гласила, например, одна из них. Я шел по улице, и до меня как-то лучше начинало доходить, почему эти, с востока, чувствуют здесь себя не в своей тарелке.
Запад
Это было уже давно, и я все помню, как сквозь сон, но автобус на Каменец-Подольский катил по асфальтовому коридору, пробитому в буйной зелени. Окна были грязные, занавески – тоже, а сиденья были темно-коричневые. Или темно-оранжевые. Солнце палило как тысяча чертей, внутри автобуса чудесно пахло какой-то смазкой. Так мы и ехали, полусонные от жары, словно рыбы в нагретом солнце аквариуме.
Мы ехали через Подолье, в воздухе висела какая-то застывшая советская мелодия пятидесятых или шестидесятых годов, она жужжала в той неподвижности внутри автобуса; там же, время от времени жужжала какая-то муха, но ленива, словно попав в смолу; как вдруг автобус неожиданно подпрыгнул, пукнул, хрюкнул, захрипел – и раскорячился посреди шоссе, словно дохлое животное. Муха вопросительно прожужжала.
Пассажиры очнулись от наполовину-летаргического сна.
Водитель стоял возле открытой крышки капота, из двигателя несло жаром, который немного искажал действительность. Шофер говорил, что неизвестно, что из всего этого будет, а сам он никак не сможет исправить. Нужно ожидать помощи, но он не имеет ни малейшего понятия – как долго. Несколько мужиков встало возле него, с умными минами начали всматриваться в перегревшийся двигатель, но только pro forma, чтобы не выглядело, будто они сдались слишком быстро, потому что уже через мгновение они начали делать то же самое, что и остальные пассажиры: организовывать себе дальнейший транспорт.
Мы стояли на обочине и глядели, как быстро все идет. Пассажиры вытащили свое барахло из автобуса и разбежались по обочине группками по несколько человек. Машины останавливались возле тех, кто махал рукой. Пассажиры сдохшего автобуса заглядывали вовнутрь машин, обменивались несколькими словами с водителями, вытаскивали бумажники, сбрасывались по несколько банкнот: в пальцах мелькали украинские национальные герои Ярослав Мудрый, Богдан Зиновий Хмельницкий, садились в эти автомобили и ехали
А потом открыл глаза и глянул на нас: нерешительно стоящих на этой пыльной обочине, с громадными рюкзака; наверняка мы показались ему разбалованными иностранцами, которые не в состоянии понять простой, постсоветской действительности.
– Ну, и чего вы так стоите? – спросил он, сопровождая все это известным жестом: "да валите отсюда". – Вы чего, не поняли? Мы никуда не едем! Мотор kaputt! – Он замахал руками еще энергичней. – Is dead! Halt автобус! Сами выбирайтесь! Auf Wiedersehen!
Каменец-Подольский изменился.
Когда-то старый каменецкий город был одним из самых непонятных и странных мест на земле.
Он располагался на острове среди суши, на куске тверди, отделенной от подольских холмов практически вертикально срезанными стенками каньона Смотричи. Над каньоном перебросили мост, но сама река не была широкой. Внизу на самом берегу стояли дома. А мост шел над крышами, над поселком. Сам город издали выглядел крепким и компактным: жилые дома, двухскатные крыши, башни – только все это было иллюзией. Каменец был руиной, Форум Романум в эпоху вандалов. Дома распадались выщербленными кусками, в пыль. Ага, и эта пыль как раз вздымалась над всем этим. Желтая пыль.
В этой пыли, на этом острове посреди холмов, все казалось нереальным и таинственным. Возле Петропавловского собора в подворотне стояли пожилые женщины, торгующие луком. Над их головами, у самой церковной стены, высился минарет. Его здесь построили турки, после того, как завоевали город. Это было как раз тогда, когда праобразы Володыевского и Кетлинга взорвали себя, забирая с собой на небо множество не ожидавших ничего подобного защитников замка. Вполне возможно, что взрыв произошел совершенно случайно, что несколько оправдывало бы данных праобразов Володыевского и Кетлинга [138] . А вот когда турки из Каменца отступали, то в мирном трактате предусмотрели условие, что поляки разрушать минарет не имеют права.
138
Касательно же взрывов пороховых складов, то в исторической литературе мы находим много противоречивых утверждений. Киприан Томашевич в примечании к своему плану города Каменца сделал пояснения знаков на плане. На четвертой башне он поставил N 19. Под этим номером Томашевич сделал такое пояснение: "Остатки башни, разрушенной порохом, в ней сберегавшимся возле склада овощей в Старом замке и случайно подожжённый; при этом погибло народу и воинов более 600 человек, что случилось накануне вторжения турок, по заходу солнца". Сравнивая современную Чёрную башню с той же башней, описанной Войцехом Старжеховским в 1544 году, мы видим много изменений. Ясно, что Чёрную башню сильно переделали, или, проще говоря, построили заново. Согласно же другим источникам, майор Геклинг подорвал порох в Папской башне. Историк Подолия Евфимий Сецинский в книге "Город Каменец-Подольский", описывая Папскую башню, отмечает: "Эта башня устроена турками на месте двух бастионов, в 1672 году подорванных Геклингом". То же пишет и Виктор Гульдман. На основании изложенного мы можем предположить, что во время взрыва 120 бочек пороха, подожжённого Геклингом 17 августа 1672 г., взорвана не только башня, где хранился порох, разрушились от взрывной волны (или от детонации пороха, хранившегося в них) и другие башни, в частности Чёрная. Католический епископ Лянцкоронский, во время осады находившийся в замке, так записал о взрыве 17 августа: "Во время переговоров майор артиллерии разгневался на то, что его укоряли за беспорядки и нехватку материалов в цейхгаузе, закрывшись в башне с пороховым складом, поджёг её, подорвал замок, погубил около 500 человек, в частности, погиб и наш Гектор ротмистр Володыевский". Как видим, Лянцкоронский говорит, что Геклинг подорвал не одну башню, а весь замок. Точнее описывает это происшествие львовский комендант полковник Лонцкий в письме к коронному подканцлеру Ольшевскому: "Майор артиллерии Геклинг, видя среди шляхты в Каменце большой раздор, вследствие чего крепость должна пасть, сел на бочку пороха и, запалив её, взлетел на воздух; другие же склады пороха взорваны по неосторожности наших, при этом убито аж 800 человек - половина жолниров и половина разного люда". ). В своей первой книге об Украине, "Вот придет Мордор…", Земовит Щерек много рассказывает о Каменце-Подольском, там же изложена и история Михала Володыевского.