Тайна опустевшего причала
Шрифт:
Гера даже не прислушивался к ответам собеседника, он упорно шел к своей цели.
– Но ведь в редакционном архиве публикации должны были сохраниться, так?
Массивный Финч по-детски заерзал в своем кресле. Потом встал, плотно прикрыл дверь, ведущую в кабинет, и еще какое-то время постоял, прислонившись к ней и прислушиваясь. Затем снова занял место за столом. Говорить он начал двумя тонами ниже:
– Знаете, господин Талеев, я бы сейчас со спокойной совестью мог согласиться с вами и отправить вас прямиком в архив, где вы бесцельно провели бы добрую половину дня. Я не сделаю этого. Потому что Тойво – мой друг, и меня всерьез беспокоит его отсутствие.
«Тебя еще больше бы обеспокоило известие о его… Ладно».
– В архиве НИЧЕГО нет. Ну, то есть не совсем ничего, но гораздо меньше материалов, чем даже в Интернете. – Дальше Финч продолжал уже шепотом: – Не потому, что не было вовсе, а потому, что там, – он потыкал толстым указательным пальцем в потолок, – распорядились их уничтожить! Только помните: я ничего не говорил!
– А я помню, – уверенно и жестко, хотя и негромко, заявил Талеев, – что все свои публикации Тойво Круус присылал на ваш электронный адрес, а не на редакционный. Ведь это вы сами мне сказали в прошлый раз. Станете теперь утверждать, что сами у себя их и ликвидировали?!
Пойманный на слове, заместитель руководителя отдела выглядел жалко. Когда он отрицательно замотал головой, его обвисшие щеки печально затряслись.
– Ну же, говорите! – дожимал Гера. – Если вы действительно друг Тойво.
Финч наконец решился:
– Да, я его друг. И сохранил весь архив. Даже те его записи, которые вообще, никуда не попали! Может, потом они… станут классикой…
– Или эпитафией!
Финч потерянно замолчал.
– Ладно, простите мою жесткость. Как и у вас, у меня тоже есть серьезные опасения, что Тойво попал в нехорошую историю. Мне обязательно надо ознакомиться со ВСЕМИ его работами!
– Да-да, – засуетился зам, – я сейчас.
На этот раз он запер дверь
– Здесь абсолютно все.
Гера спрятал флэшку в карман, крепко пожал руку заместителю и направился к двери. Опережая его, Финч открыл замок:
– Позвоните мне, если что…
Талеев кивнул и молча вышел из кабинета.
На улице он остановился и огляделся по сторонам. Аракчеева нигде не было видно.
«Ладно. Раз молчит, значит, все в порядке».
Талеев вспомнил дорогу, по которой он первый раз шел в редакцию от вокзала: по двум, даже трем удобным широким улицам, в обход какого-то зеленого массива и большой стройки. Заняло это минут тридцать. А в этот раз он подошел к нужному зданию с другой стороны и понял, что к вокзалу можно выйти гораздо быстрее, если пройти краем Старого города.
На железнодорожный вокзал Гера стремился потому, что именно там можно быстро и без хлопот договориться о съеме квартиры на несколько дней. Как ни хотелось ему побыстрее поработать с материалом на флэшке, Талеев не решался сделать это за столиком какого-нибудь кафе или на скамейке в парке. Надо было надежно уединиться от посторонних глаз.
Путь через Старый город проходил по узкой брусчатой улочке, начинавшейся буквально в десятке метров. Вообще эту улочку можно было воспринимать как цепочку длинных подворотен, изредка перемежающуюся открытыми пространствами небольших средневековых двориков-колодцев. Довершали вид несколько старинных переходов, соединяющих дома по обеим ее сторонам на высоте метров пяти. Переходы были закрытыми, каменными, арочного типа, с несколькими узкими окнами-бойницами. Из-за высоченных старых стен домов свет мало проникал не то что на мостовую, а и на уровень третьего-четвертого этажа. Внизу всегда было мрачно и прохладно. От вековых стен веяло неистребимой сыростью…
«Как тут люди живут? – недоумевал журналист, громко цокая кожаными подошвами и подбитыми каблуками по булыжному настилу. – Я уже через три минуты уверовал, что попал в самое мрачное Средневековье. Того и гляди сверху помоями обольют или горшок цветочный на голову сбросят. Даже пешеходы не попадаются! Точно: Центральная Европа времен первой чумной эпидемии».
А вот насчет пешеходов Талеев явно поторопился резюмировать. Только-только он ступил из хоть как-то освещенного очередного дворика под темные своды широкого каменного перехода, как метрах в 10–15 впереди, словно из-под земли, а вероятнее, «из стены», выросло сразу несколько фигур. Гера присмотрелся к ним, продолжая двигаться навстречу, и волшебный флер Средних веков словно ветром сдуло.
«Вы бы, ребята, хоть для разнообразия надели коричневые длинные плащи и капюшоны. Такая привязка к монашескому ордену меня бы больше впечатлила. А так… Господи, чтобы вас лицезреть, не надо было из России уезжать: таких и у нас и, наверно, везде хватает. Вы, как в сказке: двое из ларца одинаковы с лица. Правда, вас… так, пока трое. Ну что ж…»
Талеев ни секунды не сомневался, что «великолепное трио» появилось здесь именно по его душу. Не погулять же вышли трое накачанных бритоголовых молодых людей в черных свободных брюках и обтягивающих впечатляющую мускулатуру футболках со стилизованной нацистской символикой и отличительными знаками сугубо националистической Эстонской партии независимости.
«И палочки в ваших руках мало напоминают детские хворостинки или школьные указки. – Гера разглядел, что все «прохожие» были вооружены бейсбольными битами. – Ну, понятно: мирные эстонские патриоты, оскорбленные провокационным поведением русского журналиста, попытались словесно урезонить его, но в ответ сами подверглись физическому насилию, которое лишь надеялись предотвратить. Ах-ах-ах, эти неугомонные русские оккупанты! Интересно, какой приказ вы получили? Скорее всего, не убивать, а лишь навсегда отбить охоту появляться в Эстонии. А заодно и ходить без костылей, членораздельно разговаривать и дышать без боли. Ну-ну! Интересно, где же все-таки Вадик?»
Гера, чуть повернув голову, скосил глаза назад. Так, мышеловка захлопывается: обратную дорогу журналисту перекрыли еще двое «эстонских патриотов». Талеев не остановился, он лишь слегка замедлил шаг, подходя к застывшим в неподвижности трем фигурам, перегородившим впереди узкую улочку без тротуаров. Приближающиеся сзади перешли на легкую трусцу. Гера считал про себя: «Раз, два, три…» При счете «четыре», чуть не доходя до доморощенных «любителей бейсбола», он резко метнулся влево, оттолкнулся от стены ногой и, как торпеда, врезался в не успевшую разбежаться в стороны группу из трех «качков».
Удар его правой стопы пришелся точно в грудь среднему бойцу. Того отбросило назад и распластало по мостовой. Одновременно с ногой широкую дугу описала левая рука Талеева, в которой находилась сумка с ноутбуком. Под ее удар попала правая рука второго «качка», поднятая вверх и сжимающая грозную биту. Оружие выскользнуло из пальцев и отлетело далеко в сторону. Гера приземлился на обе ноги за спинами своих противников. Он не стал разворачиваться, а прицельно лягнул под колено третьего бойца. Тот взвизгнул от боли и осел на одну сторону.
Только теперь, отпрянув на шаг, журналист повернулся лицом к противникам. Так, один обезоружен, другой вообще не скоро поднимется, а третий лишь пытается принять боевую стойку, опираясь на биту и приволакивая поврежденную ногу. Правда, двое «свеженьких» уже заткнули собой места в поредевших рядах и жаждали отмщения. В руках одного Гера увидел длинный обоюдоострый тесак, а второй размахивал широким кастетом с мощными шипами, надетым на правую руку. Да так удачно, что сумел зацепить предплечье журналиста, выставленное вперед. Из образовавшейся рваной раны часто-часто закапала кровь.
Это почему-то больше всего разозлило Талеева: придется теперь в летнюю жару носить рубашку с рукавами! Он быстро опустил на булыжники сумку с компьютером и вознамерился рассчитаться именно с этим бойцом, но неожиданное событие заставило всех участников поединка замереть в недоумении. Из слишком узкой, казалось бы, бойницы каменного переходного мостика, расположенного на высоте примерно третьего этажа и оказавшегося сейчас за спинами нападавших, на середину улочки с громким стуком упала сначала короткая снайперская винтовка с оптическим прицелом, а потом глухо шлепнулось человеческое тело.
«Посланец небес» не подавал никаких признаков жизни. Да и немудрено: из-под его левой лопатки торчала короткая рукоять метательного кинжала! Пока противники оторопело взирали на образовавшийся натюрморт, с другой стороны переходного мостика, повиснув на руках, легко спрыгнул еще один человек. Он отряхнул ладонь о ладонь и громко предложил:
– Потанцуем?
Один из нападавших отступил к стене и выхватил из-за пояса пистолет, но выстрелить не успел: раздался короткий свист, и его горло насквозь проткнул точно такой же кинжал, как торчал из спины неудачливого стрелка. Выпустив пистолет, боец обеими руками обхватил шею и, захлебываясь фонтанирующей кровью, начал медленно сползать по шершавой каменной стене.
Другой «качок», истошно завопив и раскручивая в воздетой к небу руке лакированную биту, ринулся на Талеева. Гера мгновенно отклонился в сторону, а ребром ладони свободной руки нанес акцентированный удар сзади в основание черепа бандита. Тот пробежал еще два шага и, не затормозив, со всего маху врезался лицом в противоположную стенку: он умер мгновенно, еще на бегу.
Надо отдать должное упертости бандитов: даже оставшись вдвоем, они продолжали нападать. Но судьба боя была уже решена. Несколькими точными ударами по корпусу и в челюсть Вадим быстро нокаутировал обладателя устрашающего кастета. Расправиться с последним бойцом не дал Талеев:
– Этот, похоже, старший у них. Надо его допросить. К тому же на одной ноге он далеко не ускачет. Вадик, ты где свою машину оставил?
– Да тут совсем рядом, под знаком «Проезд запрещен».
Гера вспомнил, что видел этот знак в самом начале улочки.
– Подгони ее сюда. Развернуться нам не удастся, выедем с другой стороны.
– А знак?
Талеев так посмотрел на подчиненного, что тот опрометью бросился исполнять приказание. Через две минуты они погрузили охромевшего и несопротивляющегося бандита в багажник и, лавируя впритирку к стенам домов, устремились к выезду на другую сторону. Ни одного полицейского на короткой дороге к вокзалу им не попалось.
– Командир, там за последними путями будет заброшенный пустырь. Мы со Снайпом заехали на него по ошибке, когда выезжали в Палдиски. Очень подходящее место.
– Так рули туда, Сусанин! – откликнулся Гера, занятый бинтованием своей руки носовым платком. – Ну, везде ты успел уже побывать, а вот прикрыть меня не поторопился.
– Да я бы не дал этим нацистам-националистам даже развернуться, но в последний момент, когда ты еще не подошел, заметил ствол в бойнице. Пока разыскал туда проход, пока… Вот и задержался чуток. Но ведь все равно вовремя! А этого стрелка они грамотно посадили. Не понятно только, зачем ему был нужен оптический прицел? С такого расстояния, да еще сверху, он бы тебя вообще прикладом мог… нейтрализовать.
– Ладно-ладно, молодец. Теперь только разговорить бы нашего пленника.
– Как два пальца об… асфальт! Я же не Гюльчатай с ее химией, я – по-простому, ножичком. Если, конечно, ты не возражаешь.
– В данном конкретном случае не возражаю. У нас мало времени, а этот старшой может многое знать.Через десять минут езды по железнодорожным задворкам, не встретив по пути ни одного человека, они остановились в небольшом
– Послушай, – Гера искренне недоумевал, – как ты собираешься о чем-то его спрашивать, если рот законопатил?!
– Патрон, я же психолог и наперед знаю, как будут развиваться события. Смотри: сначала он будет молчать. Минуты две, наверно. Потом заговорит. Но по-эстонски. Будет верещать на нем, что якобы не понимает, о чем его спрашивают. Еще минуты три-четыре. Наконец, он вспомнит русский язык. На котором будет втюхивать нам, какой он есть истинный патриот Эстонии, идейный националист и ярый русофоб. Это быстро закончится. Через две-три минуты он сменит пластинку и признается, что является самым рядовым исполнителем и не знает ничего и никого! Еще пять минут будет держаться за эту версию. Потом начнет потихоньку сдавать позиции: попытается «назначить» главарем кого-то из убитых, «вспомнит», что сам не с улицы пришел, а из вполне сформированной банды… Ну, тут много вариантов, минут на десять. И лишь затем наступит момент истины! Вывод: зачем двадцать четыре минуты слушать бредятину?! Тратить свои нервы? Поверь, командир, я знаю… э… некоторые способы, позволяющие почти сразу перейти к этому самому «моменту истины». За одну минуту! Только минута эта была бы непереносимо громогласной без моего кляпа. И лучше тебе отойти куда-нибудь за кустики: я не артист, мне аудитория не нужна!
Талеев замер в раздумье. Да-а-а, полчаса в таком ненадежном месте… Они не имели права рисковать! Он уверенно кивнул головой, соскочил с настила вагона на землю и решительно направился в сторону небольшого холма, поросшего высоким кустарником.
Оставшись наедине с пленником, Вадик сосредоточенно порылся в карманах и вытащил странной формы нож в небольших деревянных ножнах. Он медленно и сосредоточенно освободил от них свое оружие и поднес его к самым глазам бандита. Лезвие ножа было узким, длинным и чрезвычайно тонким. Его металл отливал тусклым синеватым цветом, и лишь режущая кромка ослепительно поблескивала от каждого луча света, попадавшего на нее. Острие ножа больше походило на иглу.
Как загипнотизированный, пленник расширившимися глазами следил за всеми манипуляциями Аракчеева, а тот с видимым удовольствием пояснил:
– Последнее слово передовой науки. Бенефис нанотехнологии. Специальное покрытие рабочей плоскости позволяет производить сечения на молекулярном уровне. А это значит, что, совершенно не напрягаясь, я легко могу за секунды разрезать самую толстую кость в твоем организме. А этот кончик, – Вадик на расстоянии указал на иглообразное острие, – по своим возможностям сопоставим с лазером! Видишь, я даже близко не подношу руки к этому чуду техники: боюсь незаметно отхватить себе палец или даже кисть.
Пленник глухо замычал и задергал связанными руками и ногами.
– Боишься? Правильно, – одобрил Аракчеев. – Но, если это тебя успокоит, резать я тебя не буду. Сейчас со спины, в районе поясницы, я проникну к крупнейшему нервному узлу в твоем спинном мозге. Ты этого практически даже не почувствуешь. А мне это даст возможность воздействовать по желанию на самые разные участки твоего… э… обреченного скелета. Не будет ни крови, ни «мяса», ни хруста костей. Но боль, которую ты испытаешь, окажется запредельной. Ты не умрешь, и сознание не потеряешь, потому что никаких физических травм организм не получит. Возможно, таких страданий не выдержит твой мозг. Тогда он навсегда «закроется», превратив тебя в натуральный «овощ». Только произойдет это очень не скоро, лишь когда окажутся исчерпаны все другие ресурсы…
Бандит забился в конвульсиях и зарычал, его выкатившиеся глаза неотрывно следили за своим мучителем. Вадим больше не разговаривал. Он перевернул пленника на живот и кусками веревок и проводов притянул его руки и ноги к каким-то железным конструкциям, в изобилии торчащим из стен и пола развалившегося вагона.
– Ты лучше не дергайся! Помни: одно мое неверное движение – и нож перережет хребет, ну или там отчекрыжит чего пониже. Замри, я приступаю!Через три минуты Талеев услышал короткий призывный свист и поспешил к вагону. В его единственном уцелевшем углу полулежал на мокром настиле пленник, опершись головой и плечами на вертикальную стенку. Он был в одних трусах, спущенных ниже колен. Его футболка с националистическими символами и черные брюки были плотно обмотаны вокруг поясницы. Сверху них для надежного крепления располагались несколько витков толстого черного кабеля.
Все лицо бандита было мокрым, глаза закрыты, а из широко распахнутого рта вместе с обильной слюной вырывались протяжные хриплые вздохи. Гера быстро оглядел вагон: ни единой капли крови. Он перевел вопросительный взгляд на Вадима. Тот с непроницаемым выражением лица пожал плечами и даже продемонстрировал командиру раскрытые ладони: ничего, мол, нет. Талеев кивнул на мокрый настил. Аракчеев опять легкомысленно пожал плечами:
– Переволновался, наверно. А мочевой пузырь слабый. – Подумав, добавил: – Хорошо, что кишечник пустой. Кстати, его зовут Арнольд. Кличка… по-эстонски я не запомнил, а по-русски это Козырной. Он что-то вроде лейтенанта в их… клане. Имеет прямой выход на Хозяина – Сергея Дорофеева…
– Стоп! Хватит. Дальше я сам. – Талеев присел на корточки рядом с пленником.
Вадим хмыкнул:
– Да пожалуйста. Я, чтобы времени не терять, пройдусь тут по ближним окрестностям. Надо кое-какой подсобный материал отыскать.
– Это еще зачем?
– Хм, для… достойного завершения процесса. – Ничего больше не объяснив, Аракчеев выбрался наружу.Вернулся он, когда Талеев, завершив свои расспросы, вышел покурить. Вадим тащил за собой толстую доску не менее двух метров длиной, которую небрежно бросил на землю у вагона.
– Ну как?
– Я даже не рассчитывал на такой успех. – Гера подозрительно глянул на Аракчеева. – Да чего я буду тебе рассказывать?! Ты же наверняка успел раньше меня удовлетворить свое любопытство.
– В минимально необходимой дозе. Остальное надеюсь услышать от тебя со всеми подробностями. Только уже не здесь. Не стоит искушать судьбу. Нам и так очень повезло с выбранным местом. Командир, я тебя попрошу: иди в машину. Я буквально через пять минут присоединюсь. Ладно?
Журналист еще подозрительнее посмотрел на Вадима:
– Что ты с ним собираешься сделать? – Он указал рукой в сторону вагона.
– Абсолютно ничего… противозаконного. Клянусь! Я даже помогу ему. В какой-то степени. Просто между нами есть маленький секрет. И я хочу, расставаясь, дать нашему разговорчивому другу некоторые жизненно необходимые наставления.
Талеев безнадежно махнул рукой и не спеша направился к оставленному неподалеку автомобилю.
Аракчеев втащил принесенную доску в вагон и положил ее рядом с пленником.
– Слушай меня внимательно. Сейчас у тебя на пояснице имеется пятисантиметровый разрез до позвоночного столба. К тому же мне пришлось рассечь тела четвертого и пятого позвонков, чтобы обнажить нервный узел. В подобном состоянии в любой специализированной клинике тебя как минимум на сорок восемь часов зафиксировали бы в полной неподвижности. Малейшее перемещение тела, даже попытка что-то громко сказать, может вызвать защемление обнаженного нерва, и ты останешься инвалидом на всю жизнь. Или умрешь. Единственное твое спасение – это продолжать оставаться в полной неподвижности эти двое суток. Однако ты вряд ли сумеешь контролировать свои движения во время сна. А сиделки для тебя нет. Поэтому я сейчас максимально плотно привяжу тебя к этой доске. Руки освобожу, чтобы ты мог хотя бы очень осторожно почесаться. Кстати, какие у тебя часы? Ага, электронные. Это хорошо. Будешь ориентироваться по ним. Ну а… «ходить» придется под себя. Да тебе не привыкать. Через сорок восемь часов развяжешься сам. И можешь начать осторожно двигаться. Смотри, Козырной, твоя жизнь в твоих руках!
Разговаривая, Вадик действительно плотно приматывал бандита к широкой и тяжелой доске. Потом, как и обещал, освободил ему руки и плотно укрыл большим полотном той ветоши, от которой отрывал кусок на кляп.
– Ну вот и все. Справа от тебя стоит бутылка с водой. Разрешаю начать понемногу пить только на вторые сутки. Ясно? – Пленник часто заморгал глазами. – А ты молодец! Быстро сообразил, что не только двигаться и разговаривать смертельно опасно, но даже кивать головой. Будешь так себя вести – останешься жив. Прощай!
С этими словами Аракчеев покинул разрушенный вагон.– Что так долго? – поинтересовался Талеев, выводя машину на прямую дорогу к вокзалу.
– Да пленник наш совсем расчувствовался, все благодарил за хорошее отношение.
– Как я понимаю, ты его надежно связал. – Аракчеев кивнул. – Но рано или поздно он освободится и помчится к своему Хозяину. Ты хоть «отключил» его на несколько часов? Нам жизненно необходимо это время для подготовки.
– Патрон! Ты меня категорически удивляешь! – В безукоризненно честных глазах Вадика плескалось целое море оскорбленной добродетели. – Как это можно: человека – и «отключить»?! Он и сейчас пребывает в здравом уме. Но, – Аракчеев торжественно поднял вверх правую руку, – я клянусь тебе самой страшной клятвой, что он останется здесь до самого завершения нашей операции. И будет молчать!
Вадим был в отличном настроении: он знал теперь, что его друг Виталий жив, а значит, будет спасен! Талеев озадаченно потер свободной рукой кончик носа, но не стал ничего уточнять. Может, потому, что машина уже подъезжала к вокзалу, и надо было решать другие насущные проблемы.Глава 9
Он не ошибся в своих предположениях. Теперь он знал это точно! Он нашел скрытые пружины, которые двигали Куратором. Так бывает иногда, когда решаешь сложную математическую задачу, но из-за недостатка исходных данных сворачиваешь на неправильный путь, плутаешь среди непонятных тебе величин, делаешь некорректные выводы и в результате приходишь… к верному ответу. Бывает.
А кто знает, как все могло бы повернуться, не будь редактор Финч таким… э… предусмотрительно запасливым. Но и Талеев не сплоховал: он с самого начала интуитивно чувствовал, что искать ответы надо в публикациях Тойво Крууса. Хотя к его неожиданной трагической кончине они не имели прямого отношения. Наверно, это и сбивало постоянно Геру с толку.