Театральные подмостки

Завьялов Александр Николаевич

Я уж было бросился к Кириллу, как вдруг он и вовсе исчез. И никто на это внимания не обратил, словно ничего особенного не произошло.

У чиновника какой-то резиновый пистолет оказался. Он выпустил под сотню пуль, стрелял бы и ещё, но моя ненаглядная супруга остановила его.

– - Дайте-ка мне!
– - лопаясь от нетерпения, она выхватила пистолет и, не мешкая, с каменным лицом выстрелила мне в голову. И тут же истерично расхохоталась, увидев у меня дырку во лбу.

Она, целясь в разные части моего тела, палила и палила с нескрываемым

удовольствием, а я лишь чувствовал лёгкие покалывания. Тут уж я окончательно понял, что из ума выбился.

Внезапно Лера резко обмякла, сразу стала доброй и спокойной. Виновато улыбнувшись, она села на своё место и как ни в чём не бывало стала накладывать себе в тарелку всего помаленьку вегетарианского.

Угомонились и гости.

– - Очень смешно, -- фыркнула Ольга Резунова.

Бортали-Мирская тоже не поленилась и сказала:

– - Не всякая пуля долетит до середины головы... Особенно если это голова Бешанина...

– - Такая большая, Лидия Родионовна?
– - мило улыбаясь, спросила Лиза Скосырева.

– - Нет, такая тугая...

– - А я думаю, -- просунулась Зина Караева, -- чтобы раскинуть мозгами, ума большого не надо...

Старик Алаторцев вдруг Геранюка вспомнил.

– - Жалко Кирилла... Одначе сам виноват. Вот так побегай из одного криминального сериала -- в другой, туда-сюда, туда-сюда... И везде его убивают, и сам старается... Вредная привычка. Надо было и духовное что-нито...

Я ничего не понял.

– - Ну вы даёте!
– - сдавленным голосом прохрипел я.
– - Я что, свихнулся? Или, может, вы все спятили?

– - Ваня, ну ты сам посмотри, -- с этими словами в руках у Ольги Резуновой невесть откуда большое зеркало объявилось. Поднесла его мне и говорит: -- Только ты не ужасайся, будь мужчиной, держи себя в руках.

Легко сказать... Глянул я в зеркало... Ну, лейкопластырь с носа пропал, а сам нос выправился, гладенький стал, ровненький, опухоли -- как не бывало. Да и со всего лица синяки и ссадины исчезли. Как будто и не попадал я ни в какую аварию.

Вроде ничего особенного, вокруг гораздо всё нелепей и несуразней, а на меня какая-то апатия навалилась.

– - И что это значит?
– - спокойно спросил я.

Все молчат, глаза прячут.

– - Ты умер, мой родной, -- с усмешкой сказала Лера.

– - К тебе гроб на всех парах скачет!
– - весело добавила Лиза Скосырева.

Кто-то посмеялся, а вот мне стало совсем не до шуток. Я лишь кисло усмехнулся и ничего не ответил. В свою смерть я, конечно же, не поверил, но во мне уже начала набухать какая-то злость, когда посылаешь всё к лысой бабушке.

– - Да, Вань, так и бывает. Только в самый пыл войдёшь, а тебя уже выпрягают, -- покачал головой Сергей Белозёров.
– - Я тоже чуть больше твоего пожил. Сцена забрала, сцена. Только я не на пирушке, а во время спектакля окочурился. Помнишь, я тогда Чацкого играл. "Карету мне! Карету!" -- да и упал замертво.

– - Вот именно...
– -

задумчиво сказал я.
– - Призраки, галлюцинации -- это уже шизофрения... шубообразная...

Со всех сторон посыпались смешки, забавные колкости. А Лера смотрела на меня снисходительно и с нескрываемым злорадством.

– - Ваня, успокойся, не смеши людей.

А меня гляди и впрямь в бешенство швырнёт. И швырнуло бы, не появись наш молодой актёр Глеб Обухов. Вбежал он на сцену весь такой заполошный, горем пришибленный, глаза как у окуня.

– - Ивана Бешанина машиной сбило! Насмерть!
– - закричал он.

Час то часу не легче! Смотрю на Глеба, а он меня сразу-то не приметил или не узнал из-за костюма этого. От волнения, видать, ему голову обнесло, в глазах помутилось.

Ну, все лица, конечно, в мою сторону.

– - Ты что мелешь, не по глазам, что ли? А это тебе кто?
– - строго спросила Бортали-Мирская, показывая на меня.

– - Надо было Ване место на Ваганьковском кладбище подарить...
– - пошутил кто-то.

Тут уж я не выдержал и вспылил:

– - Да вы что, сговорились, что ли?! Послушайте, эту комедию пора сворачивать!

Глеб, увидев меня, за сердце схватился, очумелыми глазами на меня смотрит, смотрит... а я-то вижу, что он играет, да ещё так фальшиво, бездарно.

– - Что это?..
– - чуть не плача, говорил он.
– - Я же своими глазами видел! Искорёженный он, голова пробита, мозги наружу... врачи и не пытались. Иван был, точно... я же... видел...

– - Ты нас не путай. Ваня у нас на сцене умер, как и положено актёру, -- сказала Бортали-Мирская.
– - Все актёры умирают на сцене! Ты разве не знал? Хочешь сказать -- Ваня плохой актёр? Или не наший он, раз его машиной придавило?

Это меня уж совсем рассердило.

– - Что вы меня все хороните?! Я умер -- пусть. Только, Лидия Родионовна, я вас очень уважаю, но, пожалуйста, давайте заканчивайте этот балаган.

Бортали-Мирская всплеснула руками и запричитала:

– - Ой, да что же это мы и впрямь на именинника напали! У Вани же сегодня день рождения, день настоящего рождения... Ну-ка, кто у нас ещё тост не говорил? Наливаем, наливаем... За здоровье покойника... тьфу ты чёрт -- именинника...

– - И то правильно, -- обрадовался Алаторцев.
– - Давайте, поберечься надо, поберечься...

– - Только не надо этих глупых тостов типа "чтобы у нас всё было", -- продолжала наставлять прима.
– - Глупые люди не понимают, что эта идиотская реплика понимается буквально. "Всё" -- это значит болезни, несчастья, нищета, нужда... Список можно продолжать до бесконечности. А Ване и так не повезло... Ну, а как, в младых годах... Что ни говорите, а на этом свете особенные слова нужны...

Лука Лукич Кандишин решил тост сказать. Актёр, как говорится, легендарный и выдающийся. Девяносто два года прожил и до самого смертного часа со сцены не сходил. Прокашлялся он и говорит: