Театральные подмостки

Завьялов Александр Николаевич

– - Спасибо, Ваня, шо пригласил меня на бенефис свой... Как же удачно сложилось, шо он стал для тебя и для усех нас двойным праздником. Отрадно должно быть тебе, шо освободился ты от бренной жизни не в своей постели, не на больничной койке, не по злой воле худого человека или какого-нибудь стихийного несчастья, а на сцене родного театра, в кругу своих близких и родных людей. Такая уж наша актёрская доля. И про себя скажу. Сколько же раз приходилось мне мертвецов играть! И стреляли в меня, и в гроб укладывали. А роль старика Самарова! Не одну сотню раз я от сердечного приступа на сцене умирал. Покочевряжишься, покривишься для убедительности да тут же и рухнешь как подкошенный. Минут пять, наверно, а то и больше приходилось лежать смирёхонько, пока вокруг все ахают да причитают. А я, признаюсь, лежу себе, бывалоча, и для пущего воплощения представляю, как я над телом

своим летаю навроде души. Парю эдак с крылышками и без и удивляюсь. А потом ещё и туннель вообразишь. И туды, в туннель, в туннель засасывает... А дальше как-то... воображения, что ли, не хватало? Ну, представишь ангелов каких-нибудь с крыльями, херувимов шестикрылых, серафимов там, мать с отцом, родственников... Ещё чего-нибудь эдакое для умиления сердца... Да... Так вот я о чём. Жить надо так, шоб не в ущерб загробной жизни. Шоб у души у нашей только прибыток был. А выпьем, друзья мои, за то, шо нет никакого туннеля, и никто нас никуда не засасывает!

Слушал я тост, этот бред сивой кобылы, вполуха и всё ждал, когда мой разум восторжествует над белой горячкой. Так и решил, что пить больше не буду, и тогда покойнички потихоньку рассосутся, а с ними и странные видения улетучатся восвояси. И вот пока я, наивный, питал призрачные надёжды, моя "шизофрения" раздулась уже до размеров всего зрительного зала. Да-да! Вдовесок ко всем бедам, я стал видеть ещё и зрителей, которых ну уж никак не могло быть.

Явление 3

Покойника с кладбища не забирают

Случилось это так. Когда Лука Лукич сказал последнюю фразу, я, сидевший боком к залу, услышал, как зрители захлопали в ладоши. Вздрогнув, я повернул голову и глазам своим не поверил: полный зал зрителей! Аншлаг, ни одного свободного места! А зрители рукоплещут как-то уж совсем вяло и браво не кричат. Ладно бы просто зрители, а то ведь на первых рядах знаменитые писатели, режиссёры, актёры и актрисы, многие из которых уже умерли.

– - Ваня, ты что в зал уставился?
– - с иронией спросила Ольга Резунова.
– - Спектакль ещё не закончился. Хочешь на своём бенефисе провалиться?

Я и правда в какое-то оцепенение впал. В первом ряду я увидел знакомую девушку. Она единственная не хлопала, не веселилась, а смотрела на меня, не отрывая глаз... и плакала. И не просто роняла слёзы умиления, как это часто бывает во время спектакля, а горестно рыдала. Да, я узнал её: много, много раз видел на своих спектаклях. Это странная история... Меня все время почему-то тянуло к милой незнакомке, и это не объяснишь. Актёрам нельзя смотреть в зал, но я всегда чувствовал её взгляд. Иногда я забывался, и наши глаза встречались. А на поклоне я мельком смотрел на неё и опять видел её глаза. И хоть она торопливо отводила взор, словно боялась выдать себя, я всё понимал. Эх, а что я понимал? Ну, заносчиво зачислил в свои поклонницы, хотя она никогда у меня автографа не просила и даже не подходила. Выйду из театра -- какая-нибудь фанатка подбежит, а она стоит в сторонке тихо так, с грустью куда-то смотрит, словно задумавшись. Первый раз я увидел её лет восемь назад. И вот с тех пор так и не познакомился. Да, тянуло меня к ней, тянуло, как к родной душе, но, стыдно признаться, это и пугало. Всегда был погружён в театральную жизнь, в непрерывные творческие искания и всё такое. Как раз тогда я познакомился с Лерой, а семь лет назад мы поженились... Лера тоже актриса нашего театра, и младше меня на три года. Отец и мать из киношной среды, уважаемая семья, династия. Не каждому так везёт, как мне повезло... Житейские проблемы как-то сразу разрешились, в кино и на телевидение стали больше приглашать, появились влиятельные знакомые и покровители, и вошёл я, как говорится, в обойму избранных. По правде сказать, вся эта элитарная толкотня -- это не моё, поэтому старался избегать всевозможных ток-шоу, клубных посиделок, бесконечных праздников и поминок. Но меня радовало, что могу, не слишком задумываясь о хлебе насущном, постигать актёрское ремесло, сниматься в хороших фильмах, много читать и заниматься любимыми и нужными делами. Детей, правда, мы так и не нажили. Лерочка твёрдо решила, что мы должны пожить для себя, а я вяло настаивал.

Знаете, смотрю я на свою прошедшую жизнь и теряюсь. Как будто не жил, а находился в каком-то непонятном

подвешенном состоянии, в неком душевном анабиозе.

Эх, милая незнакомка! Помню, однажды всё-таки порывался с ней познакомиться, порывался... но пыл мой как-то быстро иссяк, а тут ещё, как назло, неотложное дело появилось...

...Незнакомка в упор смотрела на меня своими большими глазами и не отводила взгляд. И столько в её глазах было боли и укора, что мне стало не по себе, и я -- отвернулся. И тогда она совсем разрыдалась, сорвалась со своего места и побежала к выходу.

Я вскочил и уж было кинулся вслед, но встал как вкопанный, вспомнив о своей "шизофрении", и лишь растерянно смотрел, пока незнакомка не скрылась за резными воротами зала.

– - Ваня, теперь уже не догонишь, -- услышал я за спиной насмешливый голос ненаглядной супруги моей, а ныне уже вдовушки.

Я обернулся: злая усмешка блудила на холодном и красивом лице.

– - Вот, Ваня, упустил свою настоящую любовь, -- говорила Лера, -- теперь локти кусай. Зачем ты на мне женился, дурачок? Кто тебя просил? Хорошей жизни хотел? А как тебе хорошая смерть?..

Алаторцев покачал своей огромной седой головой и сказал:

– - Вот видишь, Ваня, я же говорил, театр пустоты не терпит. Если постановка хорошая, зрители её без внимания не оставят. А тут аншлаг...

– - Ванечка, смотри, хорошо играй, не разочаруй публику, -- ухмыльнулся Бересклет.
– - Вся выручка твоя...

– - Жить, Ваня, интересно, но и умирать тоже забавно. Особливо когда с душой играешь...
– - сказал кто-то из покойничков.

Вдруг на меня удивительное и странное спокойствие нашло. "Ну, спятил я, и что?
– - весело думал я.
– - Сумасшедшие, они, говорят, счастливые. Живут в своём мире -- и горя не знают. А если даже и умер, так всё равно уже ничего не поправишь. И вообще -- в гробу я эту жизнь видел... Здесь тоже, оказывается, интересно... И впрямь, что это я теряюсь? Не всем выпадает с покойниками общаться. Надо бы какого-нибудь зацепить..."

Окинул я глазком гостей и на Петре Карпове остановился. Тоже он из покойничков. Помню, любил я с ним поговорить. Больно занимательные беседы у нас получались. Что и говорить, Пётр Петрович -- человек легендарный, с великим талантом. Про таких говорят: актёр от Бога. В своё время он меня учил актёрскому мастерству, советы давал. Вот и сейчас потянуло меня совета спросить, как дальше жить после смерти...

Выпили мы за встречу по рюмочке, закусили, и Пётр Петрович говорит:

– - Не переживай, Ваня. Артист принадлежит сцене. На подмостках человек всю свою жизнь переиначивает... Ты же помнишь, я тоже на сцене скопытился.

"Ну вот, и Пётр Петрович о том же говорит, а он шутить-то не будет", -- подумал я, а вслух ответил:

– - Помню. Вы тогда Иудушку Головлёва играли. Это случилось в третьем или в четвёртом акте. Подождите... По-моему, в тот самый момент, когда вас "маменька" проклинала, с вами сердечный приступ и случился. Так органично вышло...

– - Ага. Это было и впрямь забавно. Но это в человечьей жизни, а здесь я пьесу до конца доиграл. Потом уже, когда на поклон вышел, всё и понял. Зал другой... Зрители рукоплещут стоя, браво кричат. И только тогда заметил, что всех этих зрителей, каждого человечка, всех до единого я прекрасно знаю. Все вместе были -- и умершие, и живые. Мать с отцом, бабушки и дедушки. Родственники, школьные учителя, одноклассники, соседи... Словом, все, кого я когда-либо знал. Правда, увидел я только тех, кто мне симпатичен и дорог. Так уж устроена наша тусторонняя жизнь: кого ты хочешь видеть, увидишь, а все остальные для тебя как будто и не существовали. Вот... И ты был тогда со мною рядом. По обе стороны, так сказать. И в том мире и этом.

Я снова посмотрел в зал, но в отличие от Петра Петровича не увидел ни отца с матерью, ни бабушек с дедушками, ни родных, ни близких. Зрители сидят затаив дыхание, слушают внимательно, то там, то здесь в бинокль на сцену поглядывают.

– - А я сейчас в каком мире?
– - спросил я, чувствуя, как зрители обгрызают мне глазами затылок.

Пётр Петрович посмотрел с хитрецой и говорит:

– - Ничего, разберёшься. Сам в своё время всё поймёшь и прочувствуешь. Погоди малость, не все сразу душой себя осознают. Теперь в тебе, Ваня, прямого мяса нет, но и до души ещё далеко. Ты пока недоразумение, безголовоногое, нелепый сгусток непонятно чего, ни то, ни сё. Вот твоё сознание окрепнет, и увидишь ты свою жизнь и все свои жизни более объёмно, что ли, ширше и красочней. Станешь, так сказать, настоящей душой. Будешь смотреть глазами души, и откроются тебе такие бездны, о которых ты даже не помышляешь.