Театральные подмостки
Шрифт:
– - И я, Ваня, тебе завидую, -- вздохнул Алаторцев.
– - Я-то насколь тебя старше, а так и не дождался этого чарующего часа... А ты -- раз, и готово. В свой день рождения, да ещё на сцене... Душе твоей тоже подсоба -- не нужно тащить тебя из какой-нибудь подворотни...
– - Ты вообще скажи спасибо, что у тебя душа есть, -- назидательно изрекла Бортали-Мирская.
– - У многих её и нет вовсе. Да ещё застолье организовала! Нас пригласила...
– - Перед тобой сейчас такие перспективы открываются -- уму помрачение!
– - восторженно всхрапнула Лиза Скосырева.
– - Теперь прикоснёшься к настоящей, к великой драматургии!
– - Ты это о чём?
– - Будешь играть в пьесах,
– - Я?
– - Да.
– - А я уже что-то написал?
Бортали-Мирская задумчиво покачала головой.
– - Все мы пишем свою жизнь, начиная с самого рождения...
Я хотел что-то ответить, но тут вдруг моя Лера напустилась на чиновника Закупоркина:
– - Вы зачем пришли?
– - угрюмо и с раздражением спросила она.
– - Вы же знаете, что мой муж посредственная бездарность, никчёмный актёр, без денег и честолюбия. В его годы другие уже звёздами становятся. А вы тут какие-то звания раздаёте, дипломы, благодарности... Вам не стыдно лицемерить?
Что?.. У меня прямо челюсть отвисла, брови на лоб полезли, округлившиеся глаза за собой потянули. Как это неожиданно и трогательно... У нас с Лерой, конечно, не всё гладко, любящей и образцовой семьёй нас не назовёшь, но что касается моих актёрских способностей -- она всё время старательно твердила, какой я талантливый, как я удивительно и неподражаемо играю, "а в этом эпизоде вообще гениален и восхитителен" -- и тому подобное. И вот те раз! Интересно, и почему это я "посредственная бездарность"? Я совсем даже непосредственная бездарность... И вообще, честно сказать, Лера сама по себе замкнутая, неулыбчивая и молчаливая. На людях она не стала бы устраивать скандал. Только дома... Всё в голове моей перемешалось, в груди зарычало, но я, естественно, смолчал. Дай, думаю, посмотрю, что дальше будет.
А этот Закупоркин, ещё совсем недавно всесильный и довольный собой чиновник, вдруг превратился в жалкого и беззащитного.
– - Я не понимаю...
– - тихо и подавленно произнёс он и с растерянно уставился на Бересклета.-- Вы же сами рекомендовали Бешанина.
Наш худрук Вячеслав Вячеславович, у которого ботаническая и, казалось бы, не плотоядная фамилия Бересклет, всегда стелился лисой перед министерскими портфелями, подныривал под лакированные туфли "культурных" чиновников, да и перед всеми вышестоящими, угождал всячески и заискивал. Но сейчас он, казалось, чувствовал себя барином, хозяином положения. Видимо, собственной значимости ему придал приторный малиновый мундир, к тому же на голове у него появилась нелепая розовая шапочка с помпончиком.
Бересклет насмешливо посмотрел на Закупоркина, которому он обязан своим назначением.
– - А у вас что, своей головы на плечах нет?
– - ковыряя вилкой в зубах, вопрошал он.
– - Или у вас плечи, чтобы щёки подпирать?
Чиновник растерянно моргал, и щёки его немилосердно шмякали.
– - Вы понимаете, что дали высокое звание сомнительной личности?! Хоть и посмертно, -- не унималась Лера.
– - Заметьте, я не говорю, актёру! Это не актёр, который не сыграл ни одной -- ни одной, повторю, -- звёздной роли! Его что, зрители боготворят или кто-то из признанных мэтров отметил? Вот здесь сидят по-настоящему заслуженные и народные артисты. Вам не стыдно в глаза им смотреть? У вас совесть есть? Вы за что зарплату получаете? Вас по ночам кошмары не мучают?
Закупоркин жалко и беззубо отбивался, и пот градом лился с его размордевшей физиономии. Лерочка с упоением измывалась, а я не мог оторвать от неё глаз, чувствуя, что клочья летят именно с меня.
Вдруг мне стало муторно, и я, словно смахнув наваждение, отвернулся и принялся за "покойничками" наблюдать.
Они сидели за столом как ни в чём не бывало, ели, пили, смеялись. Между Антоном Каменевым и Николаем Алаторцевым забавная беседа случилась.
– - А я ведь на тебя, братец, в некоторой обиде, -- хмурясь, сказал Каменев.
– - Роль Городничего тебе отдали, а я как же? Моя любимая роль, а ты... нехорошо, э-хе-хе!
– - Да ведь ты уже лет как десять помер, а я-то покуда живой...
– - Ну, померши, и что? Эка невидаль!
– - строго сказал Антон Никанорович.
– - Всё одно лучше меня Городничего никто не сыграет.
– - Городничий ты и впрямь первостатейный. И имя у вас одно, и характером...
– - Да, я и умер-то Городничим, помнишь? Да ещё в финальной, "Немой сцене". Все замерли, а меня удар хватил. Рухнул и сцену родимую обнял, прижался к ней, к любимой, всем телом и шепчу, прощенье прошу... Себя нисколь не жалко, а только одна мысль -- успеть бы попрощаться. Зрители поначалу ничего не поняли, думали, задумка такая. А когда заминка с поклонами... потом объявили, -- тут уж весь зал разрыдался. "Скорую" не только мне вызвали, половину зрителей в больницу свезли. Да, очень уж меня публика любила.
– - Помню, помню. На моих глазах было. Меня по сию пору твоим Городничим натыкивают. А я не в обиде. Чего уж там, перед великим талантом преклониться не зазорно.
Вдруг послышался истеричный визг, как будто бабий:
– - Что вам от меня надо?!
Я повернул голову и увидел того самого чиновника Закупоркина. Он уже стоял и грузно нависал над столом, глаза его безумно ворочались, губы дрожали, а пот лился уже в три ручья и крупными градинами падал на пол.
Гости от неожиданности затихли, тоже повернулись к чиновнику -- и почти все вдруг захохотали.
Закупоркин в каком-то паническом отчаянии выхватил невесть откуда пистолет и неумело стал палить куда ни попадя. Как ни странно, я совсем не испугался, а с цепенеющим восторгом смотрел на это безумие. О других и говорить нечего -- застолье просто клокотало от хохота! А ведь я ясно видел, как пули попадают в людей. У Семиренко появилась кровавая дырка во лбу, у моей благоверной -- две, и, вот поди ж ты, никакого вреда. Раны от пуль через несколько секунд исчезали, как будто их и не было вовсе.
Наивная Геля Смирнова-Коркина, влюблённая во всяких крутых парней и успевшая в свои двадцать пять трижды побывать замужем, вскочила, захлопала в ладоши и закричала восторженно:
– - Потрясающе! Блистательно! Браво!
Один только Кирилл Геранюк вроде как и правда умер. Его бездыханное тело повалилось со стула, а из виска потекла струйка крови. Это пулевое ранение и не собиралось затягиваться.
Думаю, о Кирилле нужно сказать подробнее. Он на криминальном коньке прославился. В театре у него роли незначительные, разве что мелькнёт где-нибудь в эпизоде или в массовке сверкнёт тускло и серенько, а вот в бандитских сериалах он нарасхват. График его на несколько лет расписан. Да знаете вы его: у него дырка на подбородке, а ещё он голову всякий раз бриолином мажет и волосы зачёсывает назад для пущей важности и авторитетности. Кирилл и в жизни не улыбчивый. Так окрутел в своём образе, что уж и сам не помнит себя настоящего. И всё же в самом начале праздника нет-нет да и улыбался, иной раз и сгогатывал над шутками, и сам что-то вворачивал с пошлым юморком. Правда, когда за столом "мертвецы" появились, он опять стал угрюмым, словно привычную маску нацепил. Видно было, как он от какой-то своей страшной думы еле крепится, комок в горле перекатывает, желваки на скулах перетирает. Когда Закупоркин начал стрелять, Кирилл даже и не шевельнулся. Так и сидел, обхватив голову руками и уставившись в одну точку. Тут-то его и нашла шальная пуля.