Театральные подмостки
Шрифт:
И только я рот раскрыл, как вдруг почувствовал, что грудь мою страшно сдавило, и дыхнуть не могу, и сердце моё точно железными клещами стиснуло. У меня помутилось в глазах, и через эту муть какие-то молнии блеснули, а в голове послышался странный звон. Но внезапно всё прошло... Падая, в последнюю секунду схватился за скатерть и потащил кушанья и столовые приборы за собой на подмостки.
Тут, конечно, переполох случился. Крики, вопли, стенания... Жена моя побледнела и позеленела сразу. Кинулись ко мне со всех сторон, как коршуны, а у меня уже и пульс не прощупывается. Бились надо мной, тщётно пытаясь вернуть к жизни, а как же, женщины рыдали, молились, но... Потом и врачи-реаниматологи тоже ничего сделать не смогли. Так вот и закончился этот странный
Но история моей жизни на этом, конечно же, не закончилась.
Явление 2
Смена декораций
В тот момент, когда мне дурно стало, вот что произошло.
Лера сразу подскочила ко мне и спросила вроде как испуганно, но с плохо скрываемой радостью:
– - Ваня, что с тобой? Тебе плохо?
А мне и говорить-то трудно.
– - Сам не знаю, -- чуть слышно прошелестел я.
– - Сердце что-то... Режет... Искры из глаз...
– - Это ничего, пройдёт... Это всего лишь...-- и тут же добавила, чуть скривив уголок рта: -- А "Скорую" вызывать ни к чему. Здесь до неё всё равно не дозвониться...
Посмотрел я на весёлую жену свою не то с удивлением, не то с укором и вдруг почувствовал, что и правда боли в груди стихли, а хмель весёлый ещё лише разыгрался, и голова какая-то податливая стала... И во всём теле бодрость небывалая появилась -- кровь по жилам забурлила, тепло разлилось. Вслушался в себя в остатний раз и никакой хвори не обнаружил.
Оглянулся по сторонам -- и у меня волосы на голове всколыбнулись. Что за фокусы? С одной стороны, вроде как ничего не изменилось, а с другой... Сижу я там же, на своём месте, предо мной те же кушанья, рюмка налитая. Рядом жена как-то странно и... с надеждой на меня поглядывает, за руку держит. А всё же много странных изменений произошло. Стол намного длиннее стал и выгнулся буквой "г", скатерть на нём красная стала, как на картине, и гостей чуть ли не в два раза прибавилось. Гляжу: что за бред? Тут и Антон Каменев, и Зинаида Гвирская, Варвара Ерёмич, Сергей Белозёров, Сергей Мартынов, Лука Кондишин и другие актёры и актрисы нашего театра, которые уже умерли в своё время. И все они такие весёлые, довольные, здоровьем пышут. Тут-то и кинуло меня в раздумье. Вроде как и радостно мне их снова увидеть, а с другой стороны, дело ясное: хватанула меня белая горячка. Хотя от чего, с двух рюмок, что ли? До этого месяца два не пил, да и не любитель я. Может, шизофрения какая-то пробудилась? Ведь бывает же такое -- раз, и человек спятил. В один прекрасный и солнечный день. Стукнулся, видать, головой сильно. Повредил чего-то там, в лобной или теменной доле, корка треснула...
Сижу и не знаю, радоваться мне или печалиться. Ладно, думаю, посмотрим, чего дальше выкинется. Главное, виду не подавать.
Георгий Виноградов отчего-то горестно качал головой и всё повторял: вот оно что... вот оно что... А потом повернулся ко мне и такую чушь понёс, что я засомневался и в его здравом уме тоже.
– - Так оно, Ванюш, и бывает, обычное дело...
– - раздумчиво глядя на меня, говорил он.
– - Почти у всех так: умирает человек и даже не замечает этого. Потом, конечно, до него потихоньку, помаленьку начинает доходить...
– - Вы это о чём?
– - О том самом, Ваня... У тела и у души одно и то же сознание, и в момент смерти сознание остаётся только у души. А душа всегда заранее готовится... И твоя вот подготовилась, а как же, чтоб тебе не так грустно было... Видишь, те же декорации, мы тут с тобой, никуда не делись. Близкие люди всегда в трудную минуту рядышком...
"Спятил старик, -- подумал я.
– - Вместе со мной... Может, и другие тоже?"
– - Кто бы что ни говорил, а жизнь справедливо устроена, -- весело сказал Алаторцев.
– - Всегда даёт
– - А у нас и вовсе добрая традиция: актёрские души капустники любят...
– - добавила Ольга Резунова.
– - У других не так. Всё зависит от профессии. Как тебе, Вань, наш капустник?
– - Замечательно...
Я рассеянно разглядывал гостей и ничего не понимал. С одеждой у всех вообще полная несуразица. Те гости, которым посчастливилось в картину попасть, теперь в тех же нарядах 19 века. Бересклет -- в малиновом мундире Гавриила Державина. На мне тоже лицейский мундир Пушкина, из синего сукна с красным воротником, старательно застёгнутый на все пуговицы, те же блестящие чёрные ботфорты и белые панталоны. Я даже ощупал себя для верности. Другие же гости, не попавшие в картину, в основном которые "мертвецы", -- в разнообразных сценических нарядах. Тут и лохмотья, и рабочие спецовки, военные кителя, белые халаты, какие-то странные вычурные одеяния -- прямо в глазах рябит! Разве что мутный, как студень, чиновник Закупоркин остался в своём былом лощёном костюме. Да ещё моя супруга в том же самом красном платье, подпоясанном чёрным широким ремнём на невероятно-узкой талии. Мне всегда не нравилось это платье: глянешь, и мерещится красный гроб с чёрной траурной ленточкой. Пробовал тактично как-то донести Лере, а она всё равно -- любимое платье, любимое платье, мне в нём везёт.
"Мертвецы", конечно, -- на удивленье, но и с живёхонькими перемена странная приключилась. Особенно поразила меня красавица Зиночка Караева. Мы её ещё тростиночкой зовём, и ангелочком, и солнышком... С начала застолья она и впрямь ангельской тростиночкой была. Сидела в самом конце стола, потупив взор. Иной раз поднимет свои большущие глаза, похлопает длинными ресницами, согреет всех своим приветным взглядом и опять будто задумается о чём-то. А тут вдруг в развязную толстушку превратилась. Хохочет без умолка и шутит как-то уж совсем пошло и скабрезно. С вызовом и насмешкой на всех смотрит. В одной руке у неё -- бокал вина, а в другой -- сигаретка изящно трепещется. Раньше не курила и от спиртного отказывалась, и вот те раз.
С Ирой Приваловой другая метаморфоза случилась. У неё внешность самая что ни есть демоническая была. Волосы длинные, чёрные, и глаза тоже чёрные, пронзительные, колючие. Ну, ведьма, женщина-вамп! Ей и роли эдаких роковых и властных женщин втюхивали. И вот смотрю я теперь на Иру и еле узнаю. Превратилась она в милую блондинку, с трогательной улыбкой. Глаза чёрные так и остались, только они добрые какие-то, ласковые.
Эх, да любого гостя хватай, лицедея, прости Господи, -- и с трудом узнаёшь. Причём перевоплощаются в мгновение ока время от времени -- не успеваешь следить. Та же Зиночка Караева опять вдруг стройная и скромная стала. Как только взгрустнула, так и переменилась. Ненадолго, правда, минут пять так посидела, и, верно, ей надоело -- опять растолстела. У меня от всего этого ум за разум захлестнуло, а всё равно креплюсь, не выдаю себя. Хотя -- никому вроде как до меня и дела нет. Попойка, видать, в ту стадию вошла, когда гости в компании сбиваются, группы и группки, толкуют о своём, перебивая друг дружку, а на именинника и внимания не обращают.
Красавица помреж Лиза Скосырёва подкралась ко мне сзади и навалилась на мои плечи своей огромной тугой грудью.
– - Ванюш, ты почему такой скучный сидишь? Такой прекрасный праздник!.. Тебе что, невесело?
– - Очень весело...
– - сказал я и повернул голову. И тут с ужасом увидел, что у Лизы декольте до самого пупка... На празднество она пришла в строгом бежевом костюме, под цвет волос, минуту назад видел её в великолепном белом светском платье некой графини или княгини, какова она на картине, а теперь нелепое и несуразное платье -- даже описывать неловко. У меня прямо дух захватило... от возмущения... Жена ведь рядом... Я испуганно глянул на Леру, а она равнодушно на нас с Лизой посмотрела и опять принялась что-то прагматично обсуждать с Аркашей Стылым.