Телохранитель моего мужа
Шрифт:
Алексей на руках несёт меня в кровать. Это он тоже умеет — делать картинные жесты, играя на публику, которой нет. И горе, если она имеется. Тогда он может вывернуть очко наизнанку.
В спальне он раздевает меня догола. Я устало думаю, что это ещё не конец. Алексей ложится рядом. Дышит шумно. Грудь его вздымается. Там тоже несколько волосков седых. Интересно, если ему бросить вскользь замечание, он их депилирует или покрасит, как виски?
— Не спорь со мной, — говорит он жёстко. — Всё утрясётся, и мы вернёмся. И всё будет, как прежде.
Я не могу понять: он меня уговаривает или себя?.. На ум приходит: ничего не изменится. Одна клетка заменит другую. Какая мне разница? Кажется, я устала и готова сдаться. Иногда мне хочется уснуть и не проснуться. Ничего не чувствовать. Я и борюсь лишь потому, что должна. Иначе никто не позаботится о Ляле и Серёже. На свою жизнь я давно махнула рукой.
Как призрак, выплывает из тёмного угла сознания образ Артёма. Но он не надежда. Воспоминание. И мне бы лучше выбросить ту ночь из головы. Веточка права: случилось неизбежное. Я доигралась. Больше я никогда не выйду на охоту. Хотя бы потому, что больше не хочу.
Артём
— Мне нужен ещё один телохранитель. Я выбрал его сам. Тот будет для меня. А ты, — о, да, после того, как он меня нанял, я стал его лакеем, которому «вы» говорить не положено, — присмотришь за моей женой.
Замечательно. Лучше и не придумать.
— Предупреждаю: весь дом внутри и снаружи нашпигован камерами слежения. Никакой дурости, поползновений, дурацких намёков. Ты её охраняешь. Все передвижения согласовываешь со мной. Я не хочу, чтобы она шлялась по посёлку, когда ей вздумается. Не для того мы едем в загородный дом. Если что-то не понятно, спрашиваешь у меня. Если появляются какие-то сомнения, спрашиваешь у меня. Катерина достаточно замкнутая и неразговорчивая. А ты приставлен не развлекать, а беречь. У тебя будет сменщик. График работы скользящий. Далеко отлучаться нежелательно. Всё понятно?
Яволь, май фюрер!» — так и хочется рявкнуть, но я давно уже не пацан. Этот павлин влип куда-то очень крепко. И я собираюсь разузнать всё до мелочей. Первыми под удар всегда попадают близкие. Те, на кого можно торговаться в случае чего. Что-то мне тревожно за Катю.
— Не беспокойтесь, Алексей Степанович. Я вас понял и услышал каждое слово.
Мы едем за город. У Маркова — небольшой охранный кортеж. Я замыкающий. Еду последним и зорко оглядываюсь по сторонам. У меня оружие. Непривычно, хоть я и владею им почти в совершенстве. Стрельба — единственная солдафонская страсть. Но я бы предпочёл стрелять в мишень, чем в живых людей. Кем бы они ни были.
В посёлке — своя охрана. Туда просто так не въедешь — тормозят всех: и своих, и чужих. Но я знаю: тот, кто ищет лазейку, обязательно её находит. А Марков, судя по всему, по уши в дерьме.
За высоким забором загородный дом не разглядеть. Я представляю себе мрачную махину в два-три этажа, несуразную, неповоротливую, враждебную.
Я ошибся, конечно. Это не дворец, но и не избушка на курьих ножках. Довольно уютное светлое жилище. Но, может, мне так кажется, потому что на крыльце сидит она — Катя. Сидит, подложив под попу деревенскую подстилку, сложенную в несколько раз. На ней джинсы и тёмный тёплый свитер под горло. На коленях — фартук, где лежат цветы.
Она подрезает концы, убирает лишние листья со стеблей. У неё прядь лезет в глаза. Лицо серьёзное и сосредоточенное. Занята важным делом.
Я вижу, как её пальцы осторожно касаются бело-золотистых лепестков. Хризантемы. Пышные, очень большие. Катя украдкой тыкается в них носом. Так, будто кто-то запретил ей это делать, а она не может удержаться.
Она так погружена в себя и свои простые действия, что не обратила внимания на машины, что въехали во двор.
— Катерина! — окрик Маркова пугает её. Она вздрагивает. Поднимает глаза. Оглядывает растерянно машины и охранников. Я стою чуть поодаль. На меня она натыкается взглядом и замирает. Цветы падают из её рук. Узнала. Глаза в глаза. Отсюда не разглядеть эмоций. Но она хорошо держится. Моя дорогая хрупкая девочка.
Я вижу, как Марков хватает её за запястье, и пытаюсь удержать лицо. Он ведёт её в дом, как нашкодившего щенка. Как ещё пинка под зад не дал. Цветы белым покрывалом остаются лежать на крыльце. Безжалостные ноги хозяина сминают их, ранят. Втаптывают в камень.
Я не могу оторвать глаз от сломанных стеблей, растрёпанных головок. Среди них и она — моя Катя. Такая же поникшая. Но сломленная ли?..
16. Рина
Это он. Он! Я сразу его узнала!
Мне казалось, что все видят мою дрожь и растерянность, мою беспомощность и предательство.
Алексей знает — первая мысль, что пришла в голову. Он специально приволок его сюда, чтобы наказать, чтобы устроить очную ставку, а потом — публичную порку неверной жены.
Именно поэтому он приволок меня сюда, чтобы разобраться без свидетелей. Толпа мужиков не в счёт. Это его люди. Они будут молчать, но станут свидетелями моего позора.
Поэтому, когда Алексей схватил меня за руку, я не стала сопротивляться. Его пальцы подобны клещам. Ещё один синяк, но он ничто по сравнению с тем, что меня ждёт.
Мысли скачут, как обезумевшие белки — рыжие, огненные, хаотичные.
— Я же просил тебя сидеть дома! — рычит мой муж. — Неужели ты так тупа, что не можешь выполнить простые просьбы?
Команды — он хотел сказать. Неожиданно становится легко. Я ошиблась. Он ничего не знает. А я с перепугу выдумала невесть что.
У меня онемела рука оттого, что Алексей сильно сжал запястье, но я не чувствую боли — мне хорошо, и я пытаюсь не засмеяться. Нервное. Нервы у меня расшатаны. Отдохнуть бы. Отоспаться. Пусть бы чёрт куда-нибудь забрал мужа, чтобы я могла передохнуть.
Я вижу, как открывается дверь. Как Артём входит в дом. Он видит неприличную сцену: муж рычит на меня и продолжает сжимать руку. Ещё немного — и кость не выдержит. Снова лучевая треснет или сломается. Месяц гипса — неприятно, но зато при переломах Алексей меньше меня мучает. Проверено. Может, это как раз выход — дать ему превысить силу.
— Алексей Степанович, разрешите осмотреть дом? — он вмешивается бесцеремонно.
Лицо у него отсутствующее, как у робота. Словно он ничего не видит. Там, на улице, мне показалось, что Артём меня узнал. Дикое, нерациональное предположение. Страх женщины, которая умудрялась остаться инкогнито и больше никогда не сталкиваться с мужчинами, которых она снимала на ночь и пользовала.