Телохранитель моего мужа
Шрифт:
Слёзы заканчиваются сами по себе. Пролились и высохли. Я доела суп. Артём поставил передо мной второе — пюре с котлетой. Как в детстве. Так делала мама. Простая незатейливая еда, от которой, оказывается, я отвыкла, но дороже которой нет ничего.
Потом он ставит чашку с чаем — крепким до горечи.
— Сахара? Я не знаю, какой вы любите.
Господи, кого-то ещё интересует, какой чай я люблю. Как бы там ни было, я съела всё. Можно сказать, вылизала тарелки, чего не случалось со мной очень давно. Ела без аппетита всегда. К тому же, Алексею нравятся хрупкие женщины.
— Без сахара, — качаю головой. — Но не такой крепкий, наверное.
Это смелость высшего уровня. Алексею я бы никогда в подобном не призналась. Правда, он никогда не наливал мне чай, а уж тем, что мне нравится или не нравится, он вообще не интересовался. Мне кажется, спроси его — и он не найдёт ни одного правильного ответа, что я люблю. Это касается всего. Не только еды.
Артём поступает проще: он забирает чашку из моих рук — мягко и осторожно. Его пальцы скользят по моим. Горячие. Я помню всё до мельчайших подробностей. Простое касание? Или специальное? Я не знаю. Лишь дух захватывает, воздух в лёгких застревает. Я захлёбываюсь пустотой, но продолжаю играть роль: сижу смирно, глаз не поднимая. Здесь везде камеры. Им незачем видеть моё лицо и эмоции.
Он отливает мой чай в свою кружку. А в мою чашку льёт кипяток.
— Вот так сгодится?
— Вполне.
Артём кивает и пьёт «мой», отлитый чай. Я вижу, как его губы касаются края кружки. Меня бросает в жар. Я поспешно делаю глоток, обжигаюсь, закашливаюсь, ставлю чашку на стол поспешно. Чай разливается, выплёскивается мне тыльную сторону ладони.
Неловкая корова!» — слышу я голос мужа и сжимаюсь.
— Рина, ну что же вы сидите? — снова возвращает меня в кухню мужчина, которого я слишком хорошо помню.
Он хватает меня за руку и тянет к раковине, подставляет обожжённое место под струю холодной воды.
Я невольно вскрикиваю: это то самое запястье, что сжимал сегодня Алексей. Там багровые синяки и болит.
— Простите, — кажется, он чертыхается почти неразборчиво, затем осторожно промокает руку и мажет обожжённое место маслом. Там ерунда — лёгкое покраснение, а он носится со мной, как с принцессой элитных кровей. Будто я очень важная персона. Но, может, так и поступают слишком хорошие телохранители — хранят тело своих подопечных во всех смыслах.
— Всё хорошо, — мотаю я головой. — Я сама виновата.
И тогда он хватает меня за плечи. Не резко, не нежно. Просто кладёт руки и немного сжимает
— Посмотри мне в глаза, — это почти команда, но звучит как просьба — тихо и напряжённо.
— Не надо, — испуганно бормочу я, сжимаясь. — Здесь камеры, — произношу одними губами.
— Они отключены, Рина. Не бойся. Просто посмотри мне в глаза.
19. Артём
— Что вы делаете? — она всё ещё не может поверить, пытается переиграть ситуацию, но не возмущается громко и напоказ, а жалко шепчет, всё ещё не поднимая глаз.
— Просто посмотри мне в глаза. Ну же, не бойся, — прошу я её. Мне до пиздеца сейчас нужно, чтобы она хоть немного пришла в себя. Хочу увидеть не запуганную истерзанную чужим мужиком женщину, а мою девочку. Ту самую — смелую, что могла вышагивать на высоких каблуках и привораживать взглядом.
У неё другая причёска. Волосы обрезаны до плеч и скрывают часть лица. Но синяк на подбородке не спрятать. И руку, что сжимал этот прыщ и наставил отметин, — тоже. Если я раздену её сейчас, при свете, увижу и кое-что другое. То, чего не смог увидеть там, в тёмном номере. Теперь мне понятно её четвёртое «не». При свете я бы заметил.
— Я отключил эти чёртовы камеры. Ну же! — слегка встряхиваю её, и она выпрямляется, расправляет плечи, выпячивает грудь, вздёргивает подбородок, распахивает глаза. В них не вызов, нет. Тревога. Меня словно омывает тёплой волной. Моя девочка переживает и за меня немножко.
— Вы его не знаете. Лучше не рисковать. Он поймёт, и тогда будет плохо всем. Пожалуйста, не нужно. Зачем вам проблемы? Он найдёт тысячи способов уничтожить вас. С работы выгонят. И больше вы не сможете нигде пристроиться.
Она думает, что меня это волнует.
— Выкинь страхи из головы. «Шанс» — агентство моего деда. Никто меня оттуда не выкинет. Сейчас здесь я и мои ребята. А ещё есть один уникум, который точно знает, как обмануть твоего индюка с камерами слежения. Он такую картинку нарисует, что твоему уроду и мысль об обмане на ум не придёт. Да ему сейчас и не до того, чтобы приглядываться да подозревать. Расслабься.
— Он может вернуться в любую минуту, — какая же она упорная, моя девочка. Я пытаюсь сдержать улыбку, но губы у меня вздрагивают.
— Сегодня не придёт. Звонил. Плевался.
— Он может сказать так, а сделать по-другому. Нагрянуть с проверкой. Он… подозрительный очень.
— Но тебя это не остановило, правда?
Рина дёргается так, что я пугаюсь. Будто её током прошило насквозь. Глаза распахиваются, рот приоткрывается. Она дышит часто и тяжело. Грудь ходуном ходит, отчего её «мячики» упруго подскакивают. Руки зудят прикоснуться к ним, но я терплю.
— Тише, тише, — глажу её по плечам, словно пытаюсь отогреть. Она ищет ответ в моём лице. Я прикрываю глаза и киваю. На губах моих расцветает улыбка.
— Ты узнал меня, да? — шепчет испуганно.
— Сразу же. Я узнаю тебя из тысячи женщин, Рина.
Я поправляю ей волосы, касаюсь пальцем скулы, обвожу осторожно, затаив дыхание. Я сейчас как ребёнок. Ко мне пришёл Дед Мороз и принёс самую большую драгоценность. Самый лучший подарок.
— Скажи же моё имя, наконец. Я и так слишком долго ждал.
Она сжимает губы, качает головой.
— Ну же, маленькая, давай, — подстёгиваю я её. — Ты же у меня храбрая девочка, правда?
Губы мои совсем близко. Я улавливаю её дыхание. Она — моё. Мы стоим рядом, но телами не прикасаемся. Какая же это бездонная пустота. Огромная пустыня между нами, но такая жаркая, что хочется стянуть футболку через голову и вытереть пот под подмышками.