Телохранитель моего мужа

Ночь Ева

— Жить? — спрашиваю, замирая. Слишком много у неё причин падать вниз, сбивая колени, обдирая локти, разбивая душу в хлам.

Я останавливаю завожу машину на стоянку, глушу мотор.

— Иди сюда, — прошу и тянусь к ней, не смея прикоснуться. Если уж она захочет. Иначе ничего не получится. Она подаётся мне навстречу. Прячет лицо у меня на груди. Я прижимаю её к себе и глажу по волосам, по шее и спине, где можно сыграть гамму на позвонках.

— Я боюсь. Вроде бы наоборот — должна ощущать уверенность. И Серёжа, и Ляля в безопасности,

но всегда остаётся вероятность в один момент лишиться всего самого дорогого. У меня больше ничего нет. И если я это потеряю, жить станет незачем.

— У тебя есть я, — говорю ей слишком уверенно. Я и сам этой уверенности в себе пока не чувствую на все двести процентов. Хотя бы потому, что не знаю: есть ли я для неё. — Позволь мне заботиться. Решать. Помогать. А всё остальное постепенно решим вместе. Ты и я. Вдвоём не так страшно, поверь.

Я осторожно приподнимаю её лицо, смотрю в глаза. А затем делаю то, о чём мечтаю постоянно: целую её. Нежно и медленно, со вкусом. Определённо не хватает горечи кофе на её губах. Нужно это исправить. Позже. А пока мне настолько хорошо, что мечтаю плюнуть на всё и не вылезать из кровати пару суток. Или больше. Как повезёт.

Валяться с ней в обнимку. Смотреть фильмы и есть попкорн. Смеяться и снова целовать Рину, пахнущую солью и кукурузой. Любить её с оттяжкой, никуда не спеша. Погружаться в её тело и ловить отклик. Наслаждаться тем, как она вскрикивает от удовольствия и шепчет моё имя.

Как любой мужик, я примитивен. У нас чувственные ощущения мешаются с сытостью, спокойствием. Высокие материи приходят позже и становятся лишь ярче от животной составляющей плотской любви. Мне немного стыдно за эту жажду, за желание обладать этой женщиной и ни с кем не делиться.

— Пойдём, — шепчу прямо ей в губы, не желая отрываться. Мне стоит большого труда себя пересилить, — я покормлю тебя, мы выпьем кофе, а затем проедемся по магазинам.

— Зачем? — она млеет в моих объятиях. Взгляд у Рины чуть пьяный. Сейчас она так доверчива, что не хочется её обманывать ни в чём. Да я, наверное, и не хочу.

— Купим тебе кое-какие вещи. Мы же удрали без ничего. А девочкам много чего нужно.

Она деревенеет, напрягается. Отшатывается от меня пугливым зайцем. Смотрит недоверчиво.

— Если ты захочешь, конечно. Но, думаю, ты должна захотеть хотя бы пару комплектов сменного белья. Не бойся, я не стану тебя наряжать на свой вкус. Ты всё выберешь сама.

— Я… у меня… нет денег, — она всё же краснеет и конфузится. — И лучше Ляле.

Я и не сомневался, что она так скажет.

— О Ляле позаботится Марианна. Мы договорились. Купит ей вещи и даже косметику.

Рина смотрит на меня с ужасом.

— Мари сказала, что у девочек очень глубоко сидит в сознании желание выглядеть лучше. Может, она и не станет пользоваться. Но пусть у неё это будет — косметичка, всякие кремы и баночки со скляночками.

— Неплохая идея, — соглашается Рина. Она

прикусывает губу и хмурит брови, словно решая сложную задачу. — Я верну. Попрошу у подруги.

— Конечно, — не спорю с ней. — Или заработаешь когда-нибудь.

Она вздыхает и, положив голову на изголовье кресла, прикрывает глаза.

— Я бы хотела. Вернуться. Найти работу. У меня неплохо получалось.

Я слышу за всем этим «но» — это её муж. И не хочу о нём говорить. Слышать не желаю ничего об этом вонючем козле.

— Пойдём обедать и пить кофе, — перебиваю я ход её мыслей и выхожу из машины. Открываю дверцы для Рины. Подаю ей руку.

Она на землю ступает как Золушка, впервые приехавшая на бал. В ней нет ничего от той роковой красотки, что я снял на ночь. И вот этот контраст, её разность мне тоже нравятся. Женщина с потайными дверцами и подземными ходами. С лабиринтами и секретами, с двойным дном.

Разгадаю ли я её когда-нибудь? Позволит ли она мне пройтись по коридорам своей души?..

29. Рина

Я сто лет не пила спиртного. Всё из-за Алексея. Я боялась: начну — не остановлюсь. А тут кофе и коньяк для меня. После сытного обеда — я проглотила всё, как крокодил.

Рядом с Артёмом хочется жить, дышать, что-то делать, проявить себя хоть немного, хоть как-то, а не быть всего лишь женщиной — слабой и несчастной. Но с ним и женщиной себя ощущать — совсем другое чувство. Иной формат.

Он просто смотрит на меня, ничего такого не делает, а я наконец-то понимаю, что такое бабочки в животе. Это щекотка. Томление. Дыхание сбивается, губы пульсируют. Пальцам так и хочется прикоснуться, погладить, сделать что-нибудь провокационное.

Это всё коньяк. Хмель. Перед глазами немного плывёт мир, колышется, превращая пасмурный день в экзотическую бабочку махаона с пёстрыми крыльями.

— Пойдём, — я вижу, как шевелятся его губы, и сдерживаю себя. Кажется, смелость ударила в голову, и я могу сейчас сделать что-то такое, о чём потом обязательно пожалею.

Артём тянет меня за руку, а я послушно иду за ним. Он говорил о магазинах, но мысли у меня совсем другие. Обжигающие. Лучше не трогать их, чтобы не сгореть заживо.

Я спотыкаюсь, наваливаюсь тяжело на Артёма. Он подхватывает меня бережно. У него такие осторожные руки, не способные причинить боль. И я задыхаюсь от этого понимания.

— Да тебя развезло, девочка моя, — улыбается он понимающе. — Кажется, магазины отменяются на сегодня.

Мне нравится, как он произносит слово «девочка». Хочется довериться полностью. Свернуться кошкой на его коленях и получить порцию любви, когда гладят между ушками, но приходится садиться в салон машины, ехать куда-то. Я не смею прикоснуться к его плечу, чтобы ощутить себя в безопасности.

Кажется, я задремала. И тяжело было открыть глаза, когда мы приехали. Там холодно и неуютно снаружи.