Телохранитель моего мужа
Шрифт:
Мы ссорились из-за Ляли с Артёмом. Скорее, бодались. Это ссорами назвать нельзя. Так, мелкие стычки. В глубине души я признавала правоту Артёма, но не хотела говорить об этом вслух.
Ляля жила подобно случайному пассажиру, что сел в чужой поезд да и поехал, куда глаза глядят. Не сопротивляясь, но и не делая ничего, чтобы как-то изменить ситуацию.
— Она паразитирует, — настаивал Артём. — Пора бы ей хотя бы самые простые вещи делать.
— Пусть отойдёт, не торопи её, — возражала я, понимая, что между
Я поняла это в тот день, когда пришла и застала в доме чистоту, порядок, еду и неуловимое напряжение. Воздух наэлектризован.
В тот день Артём впервые не пришёл ночевать. А я лежала без сна и ждала. Смотрела в потолок и ничего разумного в голову не приходило. Только ревниво-страшное. За недолгое время я прикипела к нему душой. Он стал мне необходим. Этот мужчина — часть моей сложной конструкции по выживанию. Выдерни эту деталь — и всё рухнет, рассыплется на части.
Он был моей опорой. То, ради чего стоило бороться и не сдаваться. И я шла вперёд, хотя очень хотелось упасть. Куда угодно. Но лишь бы подальше от Юджина.
— Ты бы смогла от него отказаться? — спросила меня Ляля несколько дней спустя.
Всё это время Артём избавлял меня от домашних дел. Я почти сразу поняла, что он всё делает сам. Ляля не стремилась помогать. Ни мне, ни ему. Но я не теряла надежды, что однажды она вынырнет, начнёт шевелиться, жить по-настоящему, а не витать в каком-то своём узком пространстве.
— От кого? — спросила осторожно. Потому что она могла иметь в виду как Артёма, так и маленького Серёжку.
— От мужика своего очередного.
Это была совершенно другая Ляля. Жёсткая, язвительная, глаза колючие. Не разговор получался, а почти приказ. Посыл бросить, отречься. Во имя чего? Во имя самой Ляли? Стать служительницей её эго?..
— Он не очередной, а единственный, — мне хватило твёрдости, чтобы дать понять: у меня тоже есть собственное личное пространство.
— А как же Алексей? — скривила она губы в усмешке. — А как же тот, кто лишал тебя девственности?
Она била меня словами. Секла, словно розгами. И я не понимала: за что? Вглядывалась в изуродованное лицо, пытаясь добраться до какого-то подспудного смысла.
Как хорошо, что она не знает о других. О тех, на кого я охотилась от отчаяния. Одним из них оказался Юджин — мой незримый палач, что наблюдал и насмехался. Выжидал, когда я обессилю и приползу просить милостыню. Как хорошо, что Ляля об этом не знает…
— Тебе не кажется, что ты позволяешь себе лишнее? — мне всё же хватило духу ответить ей мягко и почти спокойно. — Я никогда не упрекала тебя за то, что ты без конца влипала во всякие истории, связанные с мужчинами. Ни разу.
— Но ты всё время помнила об этом и сейчас ткнула, чтобы я понимала: ты не лезла, нечего лезть и мне.
Для той, что разговаривала односложными словами
— Ты как будто винишь меня за то, что с тобой случилось. Если я действительно виновата, я хочу это понимать и слышать. Ну же, Ляля, поставь все точки над «i». Расскажи же наконец, что заставляет тебя относиться ко мне потребительски, словно я тебе задолжала на всю оставшуюся жизнь.
Это он обо мне гадости наговорил? — вспыхнула она факелом. У неё даже румянец на щеках запылал.
— Артём никогда не говорил о тебе гадости. И если ты забыла, это он тебя вытянул из той клиники, куда засунул Алексей. Засунул навсегда, как я теперь понимаю. И не собирался ничего делать. Ни пластику твоего лица, ни ремонт твоей души. И если бы не некоторые обстоятельства, ты бы уже была на пути избавления от шрамов.
Ляля насторожилась, как собака. Плечи у неё заострились.
— А поподробнее? О некоторых обстоятельствах? Ты так и не рассказала, почему оказалась на улице. Живёшь не в своей квартире. У Алексея было много денег. Где это всё? Ты батрачишь почти как и раньше. Но тогда мы выживали. Что теперь?
— Слишком много вопросов, — я тоже умею улыбаться криво. — Ничего нет, Ляля. Ничего не осталось. Алексей попал в плохую историю. Сгинул сам, и всё его богатство, бизнес отошли другим людям. Но, может, это и к лучшему. Есть я и мои руки. Есть съёмная квартира и чужая собака. Есть ты и Серёжа. Есть Артём. Всё остальное — уже не моё.
— Почему же твой святой Артём не помогает, а позволяет тебе тянуться изо всех сил?
— Потому что таковы условия моей свободы. И не спрашивай меня больше об этом.
— Не скажешь? — зло щурит глаза Ляля.
— Прости, но нет.
Она медлит. Внутри неё что-то клубится тёмное — я так чувствую. Но она не даёт этой грязи прорваться. Пожимает плечами. Снова смотрит в окно.
— Как знаешь, — говорит почти безразлично. — Это твой выбор. Не жди, что я буду тебе помогать.
— Я и не просила. Ни разу, — обращаюсь я к её спине. — И мне всё же хотелось бы знать, за что ты со мной так.
Но Ляля молчит. Ляля снова придуривается бездушным манекеном и делает вид, что я — пустое место.
Я отступаю. Не знаю, как выколотить из неё правду. Наверное, это невозможно. По крайней мере, для меня. Но должен же однажды вызреть и выйти гной из этого нарыва? Или он уйдёт в глубину, отравит её окончательно, не даст нам шанса понять друг друга?
Время. Всегда и во всём время выигрывает. А вместе с ним тот, кто умеет терпеливо ждать. Я повторяла эти слова как молитву.
А ещё через день случилось непредвиденное. То, чего я никак не могла ожидать.
Это была суббота, выходной день. Мы вышли на улицу — я, Ляля и Мао. Погулять, подышать свежим воздухом.