Темная сторона Эмеральд Эберди
Шрифт:
– Я? – переспрашивает парень. Откашливается и смеется, переведя на меня взгляд. Вид у него ошеломленный. – Я скажу, что вы классно подготовились.
– Это точно, - поддакиваю я. – Откуда столько подробностей, Мортимер? Вы ведь и не знали, что у Колдера дочь.
– У меня свои источники, дорогая.
– Какие же?
– Всему свое время, а сейчас вернемся к тому, из-за чего я пришел. – Цимерман глядит на часы и кивает. – Без четверти три. Твоя мама должна уехать в половину шестого.
– Ох. Вы предлагаете мне уговорить ее за три часа? – поражаюсь я.
– Нет. Я предлагаю не только уговорить
– Это же невозможно. Почему вы не сказали раньше? Как я должна прийти к матери и сообщить ей о том, что она переезжает? Господи, Морти. Вы слишком долго не покидали стен своей разваливающейся парикмахерской!
– Не решай за других, моя дорогая Эмеральд. Патриция поймет, если ты правильно все объяснишь. Запомни: если человек не услышал, это отнюдь не означает, что он не слушал. Это значит, что ты слишком тихо говорила.
– Спасибо, - взмахиваю рукой, - нет, правда. Прямо сейчас запишу эту неповторимую цитату и буду читать ее маме до тех пор, пока она не сойдет с ума и не согласится уехать, лишь бы я в ту же секунду замолчала и прекратила нести полную околесицу.
– Ты опять грубишь.
– И в мыслях не было.
– Надо ехать, Родди, - вмешивается Саймон, - не трать время попусту. Если у тебя три часа, нужно торопиться. Слышишь?
– Что ж, ты принят.
– Что?
– Я даю тебе работу. – Мистер Цимерман поправляет рукава серого костюма и дергает уголками губ. В блекло-голубых глазах у него светится покой и удовлетворение, будто он только что купил счастливый билет.
– Работу? – Блумфилд сбит с толку. – Что я…, я не понимаю. Что еще за работа?
– Будешь совестью Эмеральд.
– Ах, очень смешно, Морти, - огрызаюсь я. – Кажется, сарказм – высшее проявление бескультурья. Разве вы так не считаете?
– Просто ты плохо на меня влияешь, дорогая.
– Отлично. Ладно. Мне пора ехать. Надеюсь, вам, мистер Цимерман, есть чем заняться, пока я буду из кожи лезть, чтобы сделать вашу работу.
– И исполнить свои обязанности, - добавляет старик. – Удачи, дорогая. И еще кое-что, возьми. Ты должна быть уверена, что сможешь защититься.
Морти протягивает вперед длинный, серебряный браунинг, поблескивающий в лучах солнца. Он кажется ненастоящим, игрушечным, но едва мои пальцы сжимаются на рукояти, я осознаю, что держу в руках орудие убийства. Если я спущу курок, кто-то умрет.
Тело тут же пронзает ледяная судорога.
– Используй его по назначению, Эмеральд, - шепчет мужчина. Впервые я смотрю ему в глаза и не могу даже усмехнуться. – Убить человека очень просто, но вот жить с этим…
– И вас совсем не волнует, что она не умеет стрелять, - внезапно вмешивается Саймон. У него дрожит голос, и челюсть вот-вот упадет на асфальт. – Это не игрушки, а вы вручаете ей пистолет, словно внутри пластиковые пульки.
– Она справится. Нужно просто поверить, правда дорогая? Так вот слышишь, я верю.
Мортимер кривит губы и уходит, а я так и смотрю ему в след, ничего не понимая. Что вообще произошло? Неужели в моих руках пистолет. Нервно потираю пальцами лицо и тут же смотрю на друга. Он не знает себя от недовольства. Хмурит брови и на ходу бросает:
– Спрячь его, ради бога.
– Спрятала.
– И не вытаскивай. – Мы садимся в джип. Блумфилд пристегивается
– Что ты от меня хочешь?
– Не знаю.
– Тогда просто помолчи.
Отворачиваюсь к окну. Если Саймон думает, что мое бедро не жжет металл пистолета, он сильно ошибается. Всю дорогу чувствую вес браунинга, думаю о том, что случится, если я нажму на курок. Какой-то незнакомец только что позволил мне стрелять в людей, а я и не сопротивлялась, потому что вдруг решила, что это правильно. Но правильно ли? Кто сказал, что моя жизнь стоит жизни других? Я могу защищаться. Но могу ли я кого-то калечить? Да, постоять за себя нужно и верно, но будет ли так просто спустить курок? Смогу ли я, будто Эриния, смотреть в глаза человеку и выстрелить, не сметая с лица улыбки?
– Ты не обязана делать это, бестия, - не своим голосом протягивает Саймон. Он глядит на меня и нервно усмехается. – Тебя выбрали для особой миссии, что звучит просто дико, и ты знаешь об этом. Но даже если пути назад нет, ты не должна слушать их.
– Пойми, на моих глазах убили Тейт. И пострадают еще многие, если я не закончу то, что начал мой отец. – Поправляю волосы. Они скатываются вниз волнистыми линиями, и я вновь пытаюсь заправить их за уши. – Это глупо, но у меня нет выбора.
– Просто подумай, прежде чем воспользоваться этой штукой, Родди, хорошо?
– Хорошо, подумаю.
Парень кивает. Сворачивает на нужную улицу и паркуется около блевотно-зеленого коттеджа. Кто выбирал цвет? Не моя мама. И кого она послушала? Не моего отца.
Выбираюсь из салона, глубоко вздыхаю и осматриваюсь, пытаясь отыскать нечто мне знакомое и родное. Что ж, я ничего не нахожу. Этот дом был проклятым местом. Я никогда не могла тут находиться, особенно после того, как появился Кеннет Рофали. Мама смотрела на него влюбленными глазами, а меня жутко воротило и тошнило, даже если он просто шел мимо. Я понимала и понимаю сейчас, мои детские капризы – полное дерьмо, и мама должна жить так, как хочет; и как считает нужным. Но никакая ненависть к отцу не переплевывала того жгучего презрения, которое возникало, едва Кеннет пытался со мной заговорить. Мне приходилось молиться всем богам, чтобы не сорваться и не надрать его толстый зад.
– Чего ты застыла?
Я не застыла, но ноги так и норовят повернуть обратно. Сначала ушел Колдер, и жить здесь, ненавидя его, было невыносимо. Потом появился этот недоумок, лапающий маму. В итоге отправиться в колледж стало целью жизни, дерьмовой целью, раз я толком больше не учусь и не пытаюсь. Сдуваю со лба волосы и иду за Саймоном, будто это его дом, а не мой.
Мама открывает со второго раза. Оказывается на пороге и удивленно расширяет глаза. Уверена, она не ожидала меня увидеть. Никто не думает, что о нем думаю я. Так уж вышло, что мне всегда было на всех плевать. Злость – это часть меня. Иногда она отходит на второй план, но, по большому счету, ей подчинены все мои поступки, мысли. Я не бываю спокойна, но я бываю слегка раздраженной. Лучшего не случается, да и никто не ждет просветления.