Тень Лучезарного
Шрифт:
– Миленькая, – неожиданно произнесла Лакрима тем самым голосом, который уже звучал в ушах Лавы, и втянула тонкими ноздрями морозный воздух. – А каким мужчиной от тебя пахнет, просто ах! Но ты и в самом деле миленькая. Я бы даже назвала тебя красавицей. Много несчастий обрушилось на род Тотумов, я уж не говорю о роде Арундо, но и судьба одарила вас сверх меры. Пожалуй, две первые атерские красавицы Анкиды – это Камаена Тотум и Лава Арундо – Тотум по матери. Немного отстает от вас Процелла, но она еще нагонит, если останется жива. Есть и еще красавицы, но чтобы вот так, в одном роду… Хотя, Камаена меня не удивляет, все-таки в ней даккитская кровь. А вот ты…
Лава стояла не двигаясь.
– Но волосы в темный цвет ты покрасила зря. Я уже вижу светлые корни, перестань красить. Захочешь, верну тебе прежний цвет. К твоему лицу он подходит больше. Я бы добавила в твой облик чуть-чуть мягкости. Вот как раз волосы ее и дают… Твои амулеты в мешке?
– У меня нет амулетов, – ответила Лава.
– Что тогда у тебя в мешке? – удивилась Лакрима. – Я не могу ошибиться.
– Белье, веревка, сухое, чтобы переобуться, – перечислила Лава. – Немного еды. Огниво. Мои волосы.
– Твои волосы, – кивнула Лакрима и как будто обратилась к своим спутницам, которые не шелохнулись при этом. – Амулетов нет, но есть волосы. Так вот, моя милочка, запомни. Твои волосы – это самый сильный амулет, который только можно придумать. Сколько раз ты их срезала?
– Впервые, – призналась Лава.
– Что ж, – улыбнулась Лакрима. – Тогда в них мума столько, сколько не было бы, если бы ты их даже замачивала в нем. Но это единственный амулет, который я могу тебе разрешить. Идем.
Она развернулась и не пошла, а как будто поплыла через площадь, но не к башне ордена Воздуха, а в другую сторону, к башням угодников, что высились недалеко от Храма Энки. Солнце уже поднялось, площадь посветлела, но туман продолжал наползать, окутывать и храм, и основания башен угодников, чтобы подобраться и к шести магическим башням. К тому же опять закружился снег и стал добавлять белого к кровлям домов, окружающих площадь, к ступеням храма и всем башням. Лава оглянулась, бросила взгляд на них, вдруг показавшихся безжизненными и пустыми, снова обернулась на башни угодников и едва не споткнулась. Одна из них, та, что стояла чуть дальше от храма, была повреждена. То, что от храма казалось грудой камней, с этой стороны представало обрушением. Едва ли не четверть башни на всю ее высоту рухнула внутрь строения, выбросив наружу часть древних камней. И теперь снег старательно заметал открывшиеся проемы. Внутри них возились несколько человек. Рядом стояли две подводы, на которые старатели выносили и укладывали корзины.
– Хранилище рукописей обрушилось, – обернулась Лакрима. – Я бы о многом поговорила с герцогом Сигнумом, но здесь он поступает правильно. Спасает свитки и манускрипты. Может быть, они и есть главная ценность Эбаббара.
– А эта башня? – чуть повысила голос Лава, поняв, что они идут ко второй башне угодников. – Она не может рухнуть?
– А ты думаешь, что та башня рухнула от ветхости? – улыбнулась Лакрима.
– А от чего же? – спросила Лава, но ее вопрос остался без ответа.
Когда ступени второй башни угодников уже были близки, Лава еще раз окинула взглядом площадь. Заметила два дозора, стоящие на двух широких улицах, одна из которых вела к пристани и замку короля, а другая поднималась в ремесленные кварталы. Еще раз пригляделась к шести башням и подумала, что они явно пусты, но не пусты вовсе. «Где Литус», – появилась в голове мысль, и тут же слезы подступили к глазам, потому что на мгновение он показался Лаве недостижимо далеким.
– Заходи, – бросила Лакрима через плечо, и, поднявшись по древним ступеням, Лава ступила вслед за хозяйкой ордена и ее спутницами в неожиданное тепло. Древние ступени закручивались спиралью слева направо, своды и стены казались пропитанными тысячелетней пылью, но одновременно всюду царила чистота и как будто покой. Но та дрожь, то биение, что Лава почувствовала утром, стали сильнее.
– Поднимайся на самый верх, увидишь там вино и фрукты в меду, угощайся. Тебе потребуются силы, – услышала Лава голос Лакримы, которая вдруг исчезла вместе со спутницами, и пошла дальше одна. На лестнице царил полумрак, лампы, расставленные через каждые два десятка ступеней, лишь отодвигали темноту к сводам и нишам, но Лава смогла рассмотреть, что окна, через которые должен был бы падать свет, заложены камнем, замазаны свежим раствором и покрыты какими-то знаками. На каждом ярусе лестница обращалась площадкой, чтобы сделать затем следующий виток, но Лава не встретила никого, хотя иногда и видела в проемах дверей свет. Наконец лестница закончилась, и Лава оказалась в фонаре башни. Здесь окна сохранились, хотя они и не были закрыты не то что витражами, но даже обычным стеклом. В двух или трех из них мутно блестела слюда, остальные были завешены войлоком и забиты тряпьем. Посреди круглого зала стояла жаровня, на расставленных кругом тумбах помаргивали лампы, но Лава сразу почувствовала холод, хотя выходящая наверх лестница не была прикрыта ни люком, ни занавесью. Выходящего оттуда тепла хватало только на пару шагов. Пол расчерчивали линии и круги. Кое-где виднелись руны, которые так же, как весь рисунок, как будто были выполнены собранной и рассыпанной пылью. Лава подняла взгляд к куполу и поняла, что изображенное на полу повторяется таким же рисунком на потолке, но последний был выполнен чем-то черным, может быть, углем или графитом, хотя рисунок на потолке доходил до стен, а высыпанный полосками пыли на полу оставлял полосу шириной в три шага. Почти в центре зала за жаровней и в самом деле стоял стол с кувшином, кубками и маленькой корзиной, наполненной медовыми фруктами, имелись даже две скамьи, накрытые войлоком, но Лава застыла, едва попытавшись сделать шаг. Нет, она не почувствовала ни боли, ни опасности, но странное ощущение, что она должна будет выйти из темного помещения на свет, остановило ее. Лава закрыла глаза, прислушалась к самой себе, к этому биению, которое теперь уже казалось шумом в ее собственных висках, почему-то коснулась живота сквозь одежду и доспехи, поежилась, снова посмотрела на потолок и медленно пошла вдоль стены. В какое-то мгновение ей показалось, что биение стихло. Она посмотрела на потолок и поняла, что линия, отчерчивающая начало спирали на потолке, на полу отсутствует. Сделала один шаг, другой, замерла у развилки между двух линий, пошла там, где биение снова стихло. Зашла в тупик, вернулась, нашла валик, который был внизу, но которого не было наверху, и снова стала двигаться по спирали. Когда она наконец добралась до стола и опустилась на скамью, то поняла, что всякому угощению предпочла бы бадью теплой воды в комнате без сквозняков, но налила в чашу вина и стала есть вываренные в меду дольки фруктов.
– Сумасшедшая, – раздался уже знакомый голос в ее ушах.
Лава вздрогнула, повернулась и увидела Лакриму, которая стояла у лестницы. Она смотрела на Лаву с удивлением и как будто даже качала головой.
– Сумасшедшая, – повторила Лакрима, затем махнула рукой, и вся пыль, что расчерчивала пол, закружилась низкими смерчами, слетелась к ногам Лавы и улеглась точно под жаровней, откуда она и просыпалась. Это был пепел. Лакрима подошла к столу и села напротив Лавы, плеснув и себе вина в чашу.
– Сумасшедшая, – сказала она в третий раз. – Иметь дар к магии и потратить юность на то, чтобы обучиться фехтованию. Заполучить в чрево потомка акса и мурса и продолжать мечтать о любовных утехах. Впрочем, последнее не так уж плохо. И ты ведь не об утехах мечтаешь? Не утешиться хочешь?
– У меня нет дара к магии, – пробормотала Лава. – Я пыталась учиться у Софуса, но он не обнаружил у меня способностей.
– Софус себе на уме, – ответила Лакрима. – Всегда был себе на уме. Признаюсь, я тоже не вижу в тебе способностей к магии, но ни одна послушница из этой башни, многие из которых обладают не только способностями, но и знаниями и опытом, ни одна бы не добралась до стола.
– Разве была какая-то опасность? – не поняла Лава. – Я думала, что эти ловушки всего лишь… шутка. Ну, что-то вроде крючковатого сука, которым оборванцы задирают девушкам юбки на ардуусской ярмарке. Что мне грозило?
– Вот! – щелкнула пальцами Лакрима, и из середины потолка к полу с сухим треском протянулась тонкая молния. – Не опалит, не обожжет, но пощипать может. Чтобы пройти этот лабиринт, нужно или уметь отводить удар, или прятаться от удара. Как ты прошла?
– Как-то прошла, – пожала плечами Лава.
– Как ты прошла? – повторила Лакрима. – Прохода не было!
– Почему же не было? – не поняла Лава. – Я шла и смотрела. Там, где рисунок не совпадал с тем, что на потолке, я проходила. Слушала и проходила. И так искала проход.
– Прохода не было, – повысила голос Лакрима. – И рисунки совпадали.
– Ну нет же, – нахмурилась Лава. – Я же…
– Встань у жаровни, – поднялась Лакрима. – Встань и закрой глаза.
Лава отставила чашу, встала и подошла к жаровне. Замерла почти точно под центром рисунка на потолке, который, как уже поняла она, был вычерчен копотью. Огляделась, почувствовала жар, исходящий от углей, и закрыла глаза. Словно ветер дохнул в лицо Лавы.