Тени Эзеля опубл в журн Подвиг
Шрифт:
К призывникам подошел высокий смуглый кавказец, с черными усами, на нем были погоны с тремя лычками. Он сверкнул золотой фиксой и ткнул Алика прямо в значок с Ниной Хаген.
– Ты ее ымэл?
– Нет, - удивился Алик.
– А зачэм надэл?
– Любимая певица.
– Снэмы.
Потом он так же ткнул Хазина в его зеленую рубашку, оставшуюся от НВП.
– Ты зачэм это надэл?
– Старая уже, не жалко.
– Черэз год ты вознэнавидэш этот цвет. Снэмы.
В первые дни службы, как-то после ужина, Хазин сидел в кубрике на табурете и подшивался, когда дверь открылась, и в кубрик вошел аккуратный, подтянутый солдат, со штык-ножом на ремне, в надраенных сапогах, с привинченным комсомольским значком, сияющим знаком Гвардии и еще рядом каких-то значков на груди. Он словно шагнул с плаката. Это был секретарь комсомольской организации Боровков из первой роты, до дембеля ему оставалось около двух месяцев. Боровков рванул крючок ворота, ослепительно сверкнул белоснежным подворотничком и рухнул на первую койку у входа.
Полежав немного, он поднялся, оправился, сдвинул идеально поглаженную пилотку на левую бровь, а затем, посмотрев на Хазина, вдруг сказал с невероятной тоской.
– Если бы ты знал, солдат, как тяжело дослуживать последние месяцы.
Взвод чистил оружие на специальных станках, сержант Басов ходил за спинами и проверял качество. В руках у Хазина был какой-то кусок гладкой ткани. Она скользила по затвору и ствольной коробке, но никак не могла протереть их насухо - следы ружейной смазки блестели на частях АКМ
– Курсант Хазин, смените тряпку, - крикнул Басов, - такой тряпкой оружие не прочищают.
Хазин пошел к вороху и взял другую тряпку. Это был какой-то зеленый кусок, и Хазину показалось, что он ему что-то напомнил. Расправив тряпку, Хазин увидел явные следы карманов и вдруг отчетливо понял: это была рубашка для НВП, его собственная рубашка, в которой он приехал сюда, в часть. Он чуть не засмеялся, а потом своей же собственной рубашкой тщательно драил части своего АКМ и швырнул ее в специально стоявшую рядом корзину.
Первые звуки гимна Советского Союза, - и сразу: внимание, рота! Ро-о-ота, подъем!
Тело словно подбросило на пружине. В проходе уже натягивал брюки Вальцов, Хазин машинально застегнул пуговицы брюк и затянул узкий брезентовый ремень.
Дверь кубрика распахнулась: сержант Кныш возник в проеме и заорал:
– Время идет! Давлетов! Что как беременная корова! Живее, построение в коридоре. Асадов! Спишь, что ли? Дома отоспишься!
В коридоре, клацая пряжками, строилась вторая рота, бежали сержанты, опоздавшие выскакивали из соседних кубриков. Подобно смогу, поднимался густой мат.
Перед выравнивающимся строем вышагивал низкорослый старший сержант Шрайбер.
Х/б на нем сидела, как влитая, брюки подшиты, укороченные раструбы сапог были внизу сжаты в красивую гармошку, пилотка сержанта была надета с поля, как у Наполеона на картинках в учебнике истории, крючок ворота расстегнут, из-под него ослепительно белел узкий подворотничок.
– Первый взвод построен.
– Второй взвод построен.
– Третий взвод построен.
– Первая рота построена!
– крикнул сержант Шаломейцев, совсем мальчишка по виду, белобрысый и курносый.
Из каптерки вышел старший сержант Хусейнов, чеченец, глаза у него были мутные.
Он прошел вдоль фронта роты и внимательно посмотрел на обутые в тапки ноги курсанта Верзиева.
– Это чта-а?
– растягивая последний гласный, спросил с легким презрением старший сержант.
– Ноги натер, товарищ старший сержант.
– Гвардии старший сэржант.
– Гвардии старший сержант.
Продолжая гипнотизировать своим черным тяжелым взглядом курсанта, Хусейнов продолжал смотреть на его тапки. Курсант стал переминаться с ноги на ногу.
– Смирна-а-а!
– вдруг раздался испуганный крик дневального от тумбочки.
– Вольно - прозвучал тут же жесткий голос командира второй роты старшего лейтенанта Кононова.
– Волно, - подхватил стоявший на тумбочке Хамдамов.
Кононов, уже направлявшийся по коридору, вдруг остановился, сделал несколько шагов назад и внимательно посмотрел на дневального по роте.
Весь коридор замер.
Кононов продолжил движение по направлению к роте.
Старший лейтенант служил срочную в Таманской дивизии и любил рассказывать, какие там были порядки.
– Внимание, рота! Рота, смирно!
– рявкнул Шрайбер, когда лейтенант подошел к правому флангу, и, грохоча сапогами, с щегольскими подковками, резко вскинув руку к пилотке, мгновенно принявшей правильное положение, зашагал к старлею.
Старший лейтенант остановился перед замершим сержантом.
– Шрайбер, кто у тебя на тумбочке стоит? Волно, - передразнил Кононов.
– Курсант Хамдамов стоит.
– Вижу, что не балерина. Что, другого не нашел?
– Да все уже стояли, и не по разу, товарищ старший лейтенант. Некого больше ставить.
– Сам вставай, если некого, завтра комиссия приезжает, слышал о таком генерал-майоре Рябцеве? Он услышит это "волно" будет тебе взлет-посадка. Завтра славянина поставишь, проверю. Докладывай.
– Товарищ стар...
– Почему брюки заужены?!
– загрохотал опять, старлей, не обращая внимания на начавшийся доклад Шрайбера, - ножом распорю!
Лицо Шрайбера приняло отсутствующее выражение.
Вчера вечером, когда все подшивались и писали письма, Кононов ворвался в роту и стал проверять тумбочки, взвод за взводом. Добравшись до понтонеров, увидел непорядок в шкафчике Давлетова и Асадова, выхватил верхний ящик и метнул в сторону жавшихся у стенки солдат. Те успели увернуться.
– Так! - теперь Кононов, стоя перед строем, внимательно посмотрел на солдата, у которого, казалось, за спиной рос горб, стоял он, как-то согнувшись, пилотка ему была явно велика и сидела почти на ушах, сапоги плохо начищены.
Кононов скривился.
– Шварц, красавец, ты в зеркало на себя смотрел?
По строю прошло оживление.
– Посмотри на себя, с такими бойцами мы натовцев разом победим. Знаешь, какие у них солдаты? Врага надо знать!
Шварц мялся с ноги на ногу.