Тени Эзеля опубл в журн Подвиг
Шрифт:
В учительской уже как само собой разумеющееся было объявлено, что Белецкая получила отставку, и все ожидают настоящего столкновения двух девиц. На секунду забежала Елена Прекрасная. Ее обрадовали вестью про Белецкую, она выслушала невнимательно и быстро вышла.
– Хазин подошел к Курнакову.
– Каковы ваши поиски, Валера, что нарыли? Копей царя Соломона не открыли?
– Нет, не открыл, а кое-что любопытное нашел. Но расскажу позже.
– А что с нашей Еленой Прекрасной? Парис бросил возлюбленную? Троя взята?
– Троя взята уже более девяти тысяч лет назад, - серьезно ответил Курнаков.
– Вы полагаете?
– удивился его тону Хазин, - и это вас расстраивает?
– Мужественные защитники всегда вызывают уважение, - ответил Валера.
– Я вижу, что вы нашли книжку афоризмов, - усмехнулся Хазин.
– Вы знаете, что мы скоро покинем это столь полюбившееся место?
Курнаков кивнул.
– Спешите нарыть что-либо побыстрей. Интеллектуалы скоро будут всем на пятки наступать. Кстати, эта холеная дама была у Екатерины Великой и жаловалась на то, что наша школа вторгается на ее территорию. Так что вам туда больше дороги нет.
Валерий Александрович спускался с лестницы, навстречу ему шла библиотекарь Светлана Васильевна и на ходу пересчитывала учебники в стопке, которую старшеклассник. Другой, с такой же аккуратной стопкой, шел сзади, Все трое спускались на первый.
– Валерий Александрович, - Светлана Васильевна остановилась, остановились и оба старшеклассника.
– Я кое-что для вас нашла.
– Что? - Курнаков сам остановился прямо посреди марша лестницы.
– Да я совсем забыла. У меня дома хранилось несколько бумаг Николая Васильевича, он мне их передал, когда вопрос с переездом из этого здания уже был решен, незадолго до смерти.
Старшеклассники безучастно, как египетские статуи, застыли со стопками учебников.
– А что в этих бумагах?
– Кажется, чьи-то воспоминания. Ему многие писали.
– Много бумаг?
– с все возрастающим интересом спросил Валерий Александрович.
– Да не сказать, чтобы много. Тоненькая совсем папочка. Я вам принесу ее. Пойдемте, ребятки.
Валерий Александрович поблагодарил и поспешил по лестнице к себе.
В музее он сразу пошел к тому стенду, на котором были засняты многочисленные военные: простые бойцы, офицеры в шинелях и фуражках, моряки, летчики.
Он остановился перед стендом. Затем достал из сумки конверт с маленькой фотографией.
В одном из четырех летчиков, которые слушали отчаянно жестикулирующего товарища, он увидел те же черты лица, ту же позу - полуповорот головы вправо, как на снимке отца.
Под фотографией было набрано мелким шрифтом. Участники налета на Берлин в августе сорок первого года командир экипажа капитан А. М. Шаронов, помощник командира старший лейтенант В. Н. Осокин, штурман лейтенант Б. В. Смолянинов, бортстрелок старший сержант В. М. Симаков.
Но кто из них В. М. Симаков? Фамилии под снимком шли в порядке убывания званий, а на фотографии они могли стоять в любом порядке. Кто же из них Симаков В. М?
Дома Курнаков снова раскрыл папку Николая Васильевича и снимок выпускников сорок первого года. В составленном им списке имен фамилии Симаков не значилось
Глава 35
Семен Карнаухов
После службы в Красной армии, когда уже прошла первая волна массовой демобилизации, Степан Карнаухов к себе в деревню под Тулой не вернулся. Из писем родных он знал, что в деревне заправляет всем бывший балтийский матрос, угрожает наганом, решил прямо посреди деревни вырыть пруд, чтобы вспоминать прежнюю расчудесную службу. Хлеб же у мужиков выгребают подчистую, мужики, такие же бывшие красноармейцы, как Степан, из тех, кто вернулся по первой мобилизации, еще весной, подались в леса.
Окна в вагоне были выбиты, и сильный сентябрьский ветер со свистом влетал в окно. В вагоне ехали мужики из-под Орла, Белгорода, Тулы, Калуги, Ельца. Вот уже год как можно было торговать хлебом, закупать в городе железные изделия. Было много демобилизованных, женщин с детьми и без детей, ехавших в Москву искать пропитания.
Мужики обсуждали, где в Москве купить семена, книжечку про пчеловодство, посмотреть племенной скот, но больше всего интересовались, как можно устроиться в городе. У кого не было родни, собирались искать Дом крестьянина, открытый пять месяцев назад где-то в районе Мясницкой, что там есть столовая, где дают обед из двух блюд, имеется и баня. Но никто не знал, где искать этот переулок и Мясницкую. Один из ехавших на нижней полке, в картузе, теплом полушубке, прислушивался к разговорам бородачей.
– Эх, вы, - сказал он, как будто ни к кому не обращаясь, - Мясницкая улица важная, там дома каменные, трактиров много.
– А ты что ж, бывал там?
– с недоверием спросили мужики.
– Бывал, я в городе считай с самой Германской, получил контузию в Галиции, - и полная отставка. Устроилс на электрическую станцию работать, в Милютинском переулке, аккурат возле этой самой Мясницкой.
– Ишь ты, - с завистью говорили мужики.
– А ты, милый человек и на трамвае ездил?
– Еще бы, почти ежедневно.
– Небось накладно?
А то! 8 копеечек станция.
Мужики ахнули, закачали головами. Стали перешептываться.
– А можно зараз две станции, тогда 14 копеек.
Мужики снова закачали головами.
– А ежели без денег?
– спросил один, с редкой бороденкой.
– Без билета, что ли?
– пассажир в полушубке засмеялся.
– Тогда штрафт, с самого февраля так - рубль.
– Рубль!
– третий раз ахнули мужики.
– А ежели зазевался - прощайся со своим скарбом.
– Это как же?
– снова спросил мужичок с редкой бороденкой.
– Воры, все унести могут, особливо, если толпа в трамвай лезет, тут береги карман, дядя, это тебе не деревня.
Через некоторое время деревенские уже угощали москвича солеными огурцами с припасенным куском ситного, жадно слушали про столицу, выясняли, куда устроиться на работу.
Человек в полушубке предупредил, что в Доме крестьянина может не оказаться мест, надо заранее узнать.
– Это как же?
– заинтересовались мужики.
– Позвонить надо, прямо с Курского вокзала.