Тени над Гудзоном

Башевис-Зингер Исаак

— И куда же подевался этот Яша Котик?

— Я тебе не рассказывала? Думали, что он погиб, но, как говорят немцы, «крапива не вянет». Он уехал в Россию и там развернулся вовсю. Один раз я зашла в кинотеатр. Я там видела русский фильм, и в этом фильме играл Яша. Он отпустил бороду. Когда я его увидела, сразу же сбежала из кинотеатра. Говорят, сейчас он в Польше или еще где-то, не знаю точно. Папа убежден, что он умер, и, поминая его, добавляет: «Да сотрется его имя!» Папа не злопамятен, особенно по отношению к человеку, который вроде бы умер смертью мученика…

— У тебя есть его фотография?

— Нет, я всё выбросила. Почему ты не ешь компот?

— А кто это был в Касабланке?

— Что? Это я и хочу тебе рассказать. Или, может быть, нам стоит отложить это на другой раз?

— Нет, я хочу знать.

5

— Не думай, что я хотела это скрыть. Я сразу же решила, что у меня не будет никаких

тайн от тебя. Хочу предстать перед тобой чистой, как перед Богом, и, если мое прошлое тебе мешает, скажи мне об этом прямо сейчас. Я знаю, ты из тех мужчин, которые ревнуют и к прошлому, хотя сам ты не такой уж пуританин. Но я не хочу, чтобы между нами были какая-то неясность или ложь. Тебе придется принять меня такой, какая я есть, или совсем не принимать. Когда нацисты пришли к власти, мы бежали во Францию. Я никогда прежде не бывала в Париже и думала об этом городе невесть что. Ты ведь знаешь, что пишут о Париже. Но этот город мне почему-то не понравился. Все действительно было красивым и интересным, может быть, даже еще интереснее, чем в книгах, но у меня не было романтического настроения. Однако именно там я пользовалась большим вниманием со стороны мужчин. Я нравилась французам, а о наших еврейских «французах» из Варшавы и Бухареста уж и говорить нечего. Но когда началась паника из-за политики правительства Виши, мы перебрались в Африку. Тогда что-то во мне пробудилось. Было это вызвано климатом или же волнением и страшным напряжением, я не знаю. Мы всегда играли своей жизнью. Не могу тебе описать, каким человеком оказался папа, как он мог рисковать. Либо он вообще не знает, что такое страх, либо он такой праведник, что его хранят ангелы. Он спас все, до последнего гроша. А сколько раз он при этом рисковал жизнью, страшно даже подумать. И знаешь, он совсем не так жаден до денег. Он дал доктору Гальперину и профессору Шраге довольно большие суммы. Папа способен швыряться тысячами, но может и ради гроша броситься в огонь, когда ему это взбредет в голову. Что я при этом переживала, ты не представляешь. Ночами не спала. Как-то он прочитал мне целую проповедь: когда Иаков перешел какую-то реку ради пары маленьких кувшинчиков… Ты, наверное, знаешь, о чем идет речь?

— Да, это из Гемары.

— Папа сказал, что об этом написано в Пятикнижии.

— В Пятикнижии сказано, что он еще раз перешел Иордан, а Гемара дает по этому поводу свой комментарий.

— Ну да… я что-то такое припоминаю… В Касабланке мы жили в гостинице, и там была еврейская семья из Италии: муж, жена и сын двадцати одного года, Чезаре…

— Это он стал твоим любовником?

— Да. Можешь себе представить? Как это случилось, я сама не понимаю. Он был ребенком, а я — по сравнению с ним — зрелой женщиной. Они бежали от Муссолини. Отец, Пьетро, был фабрикантом. Мать, Бьянка, вообще нееврейка. Ее отец был инженером-железнодорожником. Его направили в Эфиопию. А Чезаре изучал в Риме юриспруденцию. Но это был деликатный мальчик, в чем-то маменькин сынок, и я помню, что, когда мы познакомились, я ему первым делом сказала, что он будет плохим адвокатом. При этом он великолепно водил автомобиль. Разговаривали мы по-французски. Не знаю как, но он достал мотоцикл и пришел от этого в безумный восторг. Где он доставал бензин, для меня загадка. Его мать едва умом не тронулась, потому что ее старший сын погиб на войне. Каким образом этот мальчик влиял на меня, я понять не могу. Возможно, это был сексуальный голод или попытка убежать от действительности. В Касабланке во мне жило такое чувство, что все вот-вот кончится. Как будто если не сегодня, то завтра в Землю врежется комета. Он увидел меня и сразу влюбился, как только умеют влюбляться мальчишки в этом возрасте. Он был невинным. У него никогда еще не было женщины. Ему не следовало мне это говорить. Вся история продолжалась не больше двух месяцев, потому что я сразу же отрезвела. Его мать обо всем узнала, а я не хотела скандалов. Она, наверное, думала, что я хочу выйти замуж за ее мальчика. Папа, естественно, ничего не знал. Господи, если бы он узнал, на что способна его Ханеле… Я ему, то есть Чезаре, ясно сказала, что наши отношения должны закончиться. Но это было нелегко. Он заболел дизентерией, и его положили в больницу. К тому же он угрожал самоубийством. У меня есть странный талант: к чему бы я ни прикоснулась, непременно начинается суматоха. Как мне удалось от него отделаться, я не могу даже толком объяснить. Как раз в это время подвернулся Станислав Лурье. Я, видимо, сама была не вполне в ясном уме. О любви и речи быть не могло — ни к Лурье, ни к Чезаре. Хотя он и был хорошим мальчиком — умным, интеллигентным и ужасно чувствительным. У меня осталась ощущение, будто он приходился мне сыном. Хотя я была старше всего на каких-то шесть лет…

— И где же он сейчас?

— Почему ты так побледнел? Он в Милане. У него жена и двое детей.

— Ты с ним переписываешься?

— Он присылает мне поздравительные открытки к Новому году. День моего рождения он тоже помнит.

— И это все?

— Это, мой драгоценнейший, все. Большего тебе сам Бог не

сможет рассказать. Правда состоит в том, что даже Яшу Котика я на самом деле не любила. Моя настоящая любовь принадлежала тебе с тех самых пор, как ты начал приходить к нам в дом. Однако ты не можешь требовать, чтобы все те двадцать три года, которые мы были в разлуке, я хранила тебе верность. Я никогда не верила, что мы когда-нибудь снова встретимся…

— Пошли…

— И это все, что ты можешь сказать? Я сама раскаиваюсь за то, что сделала в своей жизни, но я не хочу слышать упреков от тебя.

— Ты не услышишь от меня упреков.

— Но твое лицо изменилось… Что ты хочешь сделать? Что мы оба будем делать? Помни, Герц, если у тебя есть малейшее сомнение, давай лучше сейчас вообще не будем начинать. Я даже не могу тебе передать, что мне вчера пришлось пережить с той минуты, как мы говорили по телефону. Не прошло еще и суток, а мне кажется, что минули годы. Папа устроил мне такой скандал с истерикой — чудо, что я еще жива. Я думала, что не доживу до встречи с тобой. Я ведь на самом деле шла тебе сообщить, что мы должны расстаться! — вдруг сказала Анна, пораженная собственными словами.

— Вот как?

— Да, именно так. Они попытались меня сломить. Но за тот час, что я ждала тебя, а ты все не приходил, я поняла, что больше не могу жить без тебя. Знай, я нарушаю самую священную клятву, которую когда-либо давала, и теряю при этом все. Если ты думаешь, что я богатая наследница, то ошибаешься. Папа поклялся, что не оставит мне ни доллара. У меня теперь есть только мои украшения и немного денег в банке.

— Мне не нужны твои деньги.

— У меня есть еще пара тысяч долларов в ценных бумагах, но выплаты по ним начнут поступать очень нескоро. Так что я бедная женщина, к тому же с прошлым. Да, я забыла главное: Станислав Лурье поклялся, что он никогда не даст мне развода. Вчера была ночь клятв. Каждый дал свою.

— Мы можем быть вместе и без развода.

— Вот как? Для тебя это будет удобно, но для меня это рискованный эксперимент. Что же мы будем делать? И что с твоей женой?

— Она тоже не хочет торопиться с разводом…

— Иными словами, ты останешься со своей женой, а я у тебя буду в качестве бесплатного приложения.

— Я могу уйти из дома, но не могу принудить ее к разводу. Ты и сама это знаешь.

— Я все знаю, но как же мы устроим наши дела? Если ты полагаешь, что сможешь ходить взад-вперед, от нее ко мне и от меня к ней, то ошибаешься. Я тебе абсолютно ясно и недвусмысленно говорила: если я хочу кого-то, то хочу его для себя всего целиком. Надеюсь, ты подумал этой ночью над тем, что делаешь и на что меня обрекаешь. Для тебя все останется практически тем же самым. Тебе не грозят никакие особенно неприятные перемены. Твои дети выросли, они уже взрослые. А твоя жена все равно никогда не владела тобой безраздельно. Но вот в моей жизни происходят радикальные и отнюдь не только приятные перемены. Я жертвую ради тебя своим отцом. Я уже не говорю о его состоянии и обо всех прочих удобствах. Для меня этот шаг означает либо счастье, либо смертный приговор. А может быть, и то и другое одновременно…

— Ну, если ты не можешь решиться, то не делай этого.

— Нет, я уже приняла решение, но и ты тоже должен уметь принимать решения. Мы оба уже не дети. Во-первых, ты должен по-настоящему захотеть сделать то, что делаешь, а не просто совершить легкомысленный поступок. А во-вторых, у нас должен быть план. Этот путь тернист, и если не распланировать все заранее, то, ступив на него, можно исцарапаться до крови.

— Никакие тернии нам не грозят. С голода мы не умрем. Я смогу зарабатывать достаточно, чтобы хватило на нас обоих. А что касается ребенка, то, учитывая обстоятельства, в которых мы оказались, о нем нечего и думать.

— А почему бы и нет? Я хочу родить от тебя ребенка. Я нормальная женщина, и у меня есть материнский инстинкт. Если до сих пор я не родила, то потому лишь, что мне не посчастливилось встретить подходящего мужчину. Однако эти слова совсем не означают, что я должна немедленно забеременеть. Мы можем подождать с ребенком несколько лет, и я в это время не буду сидеть сложа руки. Я — дочь Бориса Маковера. Тебе следует знать, что папа не вел никаких коммерческих дел без меня. Так было в Германии, так было и здесь, в Америке. Его состояние точно такое же мое, как и его. Но я не потащу его в суд. В Америке есть возможности делать деньги, стоит только захотеть. Если потребуется, я смогу продать свои ценные бумаги и драгоценности. За все это можно выручить тысяч пятнадцать. Это немного, но достаточно для начала. А у тебя что-нибудь есть?

— Двадцать пять тысяч долларов сбережений.

— Это немного, но вместе получается уже сорок тысяч. А что с твоей женой? Ты должен будешь платить ей алименты.

— Уж с ней я сам как-нибудь договорюсь.

— Если папа думает, что сможет вести дела без меня, то он ошибается. Но об этом — потом. Моя цель состоит в том, чтобы через пять лет у нас с тобой было сто тысяч долларов. А то и больше. Раньше или позже нам обоим придется добиваться развода. А какой у тебя план на сегодня?

— Мой план состоит в том, что мы должны быть счастливы.